Разговоры с сыном. Пособие для неравнодушных отцов - Андрей Кашкаров

12.5. Смекалистые мужики

Следующий рассказ даст тебе представление о нравах и менталитете местных лучше, чем все скучные нравоучения.

Ночью у меня сломалась машина, ее пришлось оставить на одной из пилорам гостеприимного района (какого умолчу, чтобы не рекламировать, однако, твой пытливый ум вполне, наверное, согласится с тем, что дело могло быть в любом отдаленном районе).

А следующим днем я привез к ней необходимые запчасти, но нашел ее уже не одну. Рядом с Нивой «скучал» мужичок рабоче-крестьянского вида, с взглядом открытым, и несколько пытливым, оценивающим. Так смотрят милиционеры и налоговые инспектора, к коим мужичок, как потом оказалось, не имел даже отдаленного отношения. Мотоцикл ИЖ с коляской, видавший виды, стоял здесь же, как верная собака, ожидающая хозяйской воли.

Познакомились. Его завали Витек. Я в ответ хотел сказать, что я тоже Витек, но не смог…пришлось сказать правду.

– Ну, это мы враз. Сделаем, – обрадовался Витек, узнав, что неисправность у машины серьезная, и работы много. Только ключи-то у тебя есть ли?

Мало у меня ключей. «Где наша не пропадала», – подумал я, – а толковый помощник, пожалуй, пригодится.

Вторым вопросом он спросил, откуда я. Затем – сколько мне лет.

– Мне 49, оповестил меня Витек не без гордости.

– 48! – просто ответил я, даже не задумываясь.

– Хорошо выглядишь, – поверил Витек.

– Да, вот так как-то сохранился.

– А бензинчику не дашь?

– Починим машину, дам, – в этом вся прелесть городского общения, сообщаю для непосвященных, уже давно никто никому на слово не верит – очень много мошенничеств – за незаконченную работу платить не принято. И «за солью с хлебом» соседи не ходят. Принято, что у каждого есть все свое, каждый рассчитывает на себя, а если и просит помощи, в частности залезая в долги, то на свою ответственность. Нерадивого карает не столько общественное мнение, как в деревнях, и грозит не столько потеря авторитета и репутации, сколько при отрицательном результате подобного эксперимента, оказавшись прохвостом, можно даже потерять и жизнь саму. И концов не сыщешь.

А вот по деревням на утро все прощают, но «говорят» о каждом, вне зависимости от морально-деловых качеств и греховности.

«Со своим уставом в чужой монастырь не ходят», и я вынужден следовать хоть в чем-то местным правилам. «Просящему у тебя – дай».

– На – канистру, заливай, да привези торцевой ключ на 19, позарез нужен, – прошу Витька.

– Это мы враз.

Витек стал ногтем отвинчивать шуруп, впрессованный в заглушку мотоциклетного бензобака. Я стоял и потел на жарком пекле – в июле, когда солнце в зените, часто стоит безветренная погода.

– Что, крышка бака не держится? – участливо спросил я.

Держится, – отвечал Витек односложно.

– Секретку, что-ль поставил, чтобы без тебя бак не вскрыли?

– Не-а. Да только без этого винта никак нельзя. Тут ухарей много. Увидят меня, подойдут, бывало, уже готовые, со шлангом, испросят бензинчику, и к крышке сразу – отворачивать.

Пауза. Я с нетерпением ожидаю продолжения повествования, но…нет. Не тут-то было. Витек, увлеченный работой, снова замолчал, казалось, навеки прикусил язык, и ничто его уже не выведет из состояния сосредоточенной работы. Каждое слово пришлось тащить, как клещами.

«Не на того напал, у меня упрямства на десятерых хватит», – подумал я, и решил «достать» незадачливого слесаря-кустаря. Тут же вспомнился мне Виктор Михайлович Полесов – слесарь-интеллигент из «12 стульев» Ильфа и Петрова со своим мотоциклом, который был очень похож на настоящий, но не работал.

– Ну? – подтолкнул я разговор.

Это подействовало.

– Дай им, значит, бензинчику. А я где возьму? Сам вот его с маслом мешаю для экономии. Так вот, хватаются за крышку, а она «на замке», только мой длинный ноготь и подходит.

– А ты, значит, им говоришь, что «мол, не могу открыть», да?

– Ну. И я не могу, и сами не откроють. Вот бензинчик-то и целый.

– И вроде все без обид, да?

– А-то.

– О, оооо! Наконец, я стал что-то понимать в сельском менталитете. А еще больше догадываться, и нечаянные догадки эти – чем дольше живу здесь – все чаще подтверждаются. Не удержался, и вопросил снова, то, что меня мучает:

– А просто так нельзя сказать, что «не дам, мол, бензина, самому мало», ведь это же, судя по тебе, сущая правда?

– Не-а. Здесь положено давать. – И дальше по-простому, без предупреждения – дай ка отвертку, я ноготь сломал.

Я не мог отказать. Да только что толку? Так он на этом мотоцикле и не уехал. После пополнения бака и потрясающих (в прямом и переносном смысле) попыток мужичка запустить мотоцикл, вдруг оказалось, что аккумулятор сел… Спустя полчаса Витек безвозвратно ушел в гущу леса.

Отвертка и бензин остались у Витька в качестве гонорара за столь содержательное общение, а я, размышляя о чудесах, побрел в сторону дома за ключом на 19.

Казалось бы, зачем создавать себе столько трудностей, и ломать ногти, когда можно пользоваться собственным бензобаком проще, в штатном режиме, и бензин получить по первой просьбе. Но здесь, видимо, привыкли каждую просьбу обставить так, как будто бы мне самому это надо. Вот она – деревенская смекалка.

Результат важен во всяком.

12.6. Повседневная жизнь, праздники

Практически каждая деревня в округе имеет свой «день деревни», а ряд крупных поселений еще и свои ярмарки, с периодичностью раз в год. Время проведения и тех, и других – в основном летние месяцы от конца июня до конца августа.

Я участвовал во многих таких днях. Вот что, на мой взгляд, интересно.

Собираются трапезничать на маленьких столиках, невольно, чтобы разбавить компанию, попадаешь между какой-нибудь необъятной матроной и ее мужем, и еще какая-то матрона почтенного возраста садится непременно, напротив.

Мужчина, с которым вроде бы и можно поговорить – ни штатский, ни военный, русский, местный, но все же одет в камуфлированные брюки и подстать им такую же куртку, так что для полного «контрактника образца 2000 года» ему не хватает недельной «небритости», уставного нижнего белья, ботинок-берцев и головного убора с кокардой. И это все одеяние он придумал, не смотря на праздник. Так здесь одеваются весьма многие мужчины, разнящиеся меж собой разве что телосложением, «стеклянными» глазами, да выражением лиц.

И вот женщины начинают рассказывать местные сплетни, да небылицы, немало сдобривая речь специфическими словами, вроде «онодась», «пошто», «той-то год» или, скажем, «уповод». Мужчина изредка поддакивает им, но сидит смирно.

Говорят, говорят между собой, посмеиваются над кем-то, иногда посматривают на меня, а я, не сделавший вроде бы ничего худого, акромя того, что занесся в этот богом забытый край, краснею и молча уписываю шашлык.

Изредка вмешиваюсь я в сей своеобразный разговор, дожидаясь в нем паузы, как ни сделал бы ни один местный (не принято).

Мне отвечают учтиво, но без особой охоты, и опять начинают говорить меж собой, не потому, что мною пренебрегли, а скорее потому, что опять обо мне забыли, как о человеке не их круга.

Бывает и иное. Нередко мужчина или его спутницы оказываются дальними родственницами жены и тещи. Что же тогда?

Обязательные натужные разговоры вроде как с маленьким ребенком от неопределенного лица:

«Ой, как мы выросли…», «косая сажень в плечах», «щеки – кровь с молоком» переходят непосредственно в вечный и «албанский» вопрос, будоражащий все местное население – «ну, надо же, как вы сюда приехали, я бы никогда не стала (не стал) менять город на деревню», «и надолго ли?», «когда назад собираетесь?». А то бывает, на следующей же нежданной встрече, если у меня не прошла еще охота лезть в столь колоритный народец, опять спрашивают об одном и том же, непременно прибавляя: «мне что-то лицо ваше знакомо, я вас где-то видела».

Все это замаскированное «гостеприимство» деревенских особенно выделяется у женщин, которые не только не могут сподобиться «услышать» неоднократные (за полгода) ответы на поставленные вопросы, причем из первых уст, а скорее и не хотят их слышать, имея собственное устоявшееся мнение касаемо данной темы. Зачем задаются эти вопросы, для поддержания разговора?

Не ведаю. Вероятно, для того, чтобы добыть некую информацию, сделать из нее объект собственных комментариев, бывает и критики, которую назавтра (или даже сегодня после обеда) можно запустить в общество таких же обывателей, которые друг друга называют «народ», а скудное общение, за неимением другого – «быть с народом».

Причем для местных, с их необыкновенным старанием узнать о тебе побольше, важна не столько сама информация, которую, кстати, со временем я научился скрывать, ибо идет она не во благо, а скорее то, что именно она (он) первая узнала нечто, что неведомо пока другим. Вот такой соревновательный процесс, прикрытый благими намерениями «псевдо участия», имеет место быть широко распространенным.