Хроника обыкновенного следствия - Алексис Леке

— И ты…

— Помолчи. «Да, господин следователь. Я поддерживала внебрачные связи с Ван Штрумпфом. Ну и что? И с Эдуардо, и с прочими. Об этом известно всем. И ничего не значит. Есть женщины, которые улыбаются и обмениваются пожатием рук, а я раздвигаю ножки, это почти так же быстро, а приносит куда больше».

Несмотря на кажущееся спокойствие, я вынужден замолчать, в груди у меня тесно, в висках гудит. Мне надо несколько секунд, чтобы отдышаться. Эмильена не шелохнулась. Она растерянно смотрит на меня, губы её побелели.

— Боже, — наконец шепчет она. — Боже. Электра ничего не придумала. Это была правда. Всё, что она рассказала, было правдой. Теперь я знаю это. И когда думаю…

— Перестань думать об Электре, — прерываю я её почти нормальным голосом. — С Электрой покончено. Подумай о себе. Только о себе.

Я встаю и выхожу из комнаты спокойным шагом, пытаясь совладать с головокружением. Закрыв дверь, я буквально бросаюсь в ванную и наливаю себе горячей воды. Мне надо прийти в себя. Она в шаге, в шажке от истины. Я увлекся, а теперь, считая, что ситуация у меня под контролем, снова оказался в непредсказуемом положении. У Эмильены немало недостатков, но она далеко не идиотка, если не считать заблуждения по поводу меня. Она увидела, вернее, подметила во мне кое-что, чего не знала, о существовании чего даже не подозревала (ничего удивительного, потому что несколько дней назад и я не подозревал об этом кое-чем). Старый парадокс о невероятном и невозможном. В это мгновение попытка задушить и содомизировать Электру не кажется ей столь невероятной. Стоит поэкстраполировать, и можно домыслить остальное.

Неприятность в том, что Эмильена, всегда считавшая меня ни на что не способным, теперь считает способным на всё. По-человечески понятно, но меня не устраивает.

Она входит в ванную, я оставил дверь приоткрытой. Мне трудно прочесть, что написано у неё на лице, оно совершенно невозмутимо, но по правде, мне все равно, ибо я знаю, что за мысли роятся в её всё просчитывающей голове. Страх, гнев, любопытство. Стыд? Нет, я захожу слишком далеко.

Она садится на край ванны и скрещивает руки под грудью. Я снова вижу Эмильену, прекрасную и желанную Эмильену, чуть-чуть вызывающую, с нежностью в устремленном вдаль взоре.

— Я никогда никого не убивала, — тихо произносит она.

Значит, она сообразила. Я улыбаюсь ей.

— Боже, — говорит она, вновь бледнея. — Я надеялась, что ты отрицательно покачаешь головой, обругаешь меня, изобразишь удивление, возмущение… Это правда? Ты её убил?

— Правда или нет, если ты веришь в это, какой смысл протестовать. Самое интересное то, что ты считаешь меня способным на это.

Она задумчиво опускает голову.

— Я никогда не видела ничего более ужасного, — продолжает она. — Я не могу поверить, что это сделал ты. Это так дико… и так бесполезно.

Она сама находит логические доводы в подтверждение своей интуиции. Она на верном пути.

— Да, почему?

Мы долго смотрим друг на друга, не произнося ни слова.

— Этот кто-то мог быть лично зол на Электру. Он мог убить ее, чтобы свалить вину на другого. К примеру, на меня.

— Действительно, — киваю я. — Это возможно.

— Но кто мог знать, что я направляюсь к ней? Я и сама не знала этого. Я действовала буквально по вдохновению.

— Быть может, кто-то знает твои вдохновения, — в моем голосе звучит недоумение.

Глаза её сверкают. Она хмурит брови.

— Не доводи меня до крайности! — вдруг вопит она, теряя сдержанность. — Трус! Нет, я не верю, что ты мог убить мою дорогую Электру, но хорошо тебя знаю — ты вполне способен воспользоваться её смертью, чтобы помучить меня! Таков твой способ мщения. Жалкий и мелочный, как и все, что исходит от тебя. Ты мне отвратителен, отвратителен! Погляди на себя в этой горячей воде! Не будь ты жалким типом, думаешь, мне захотелось бы искать, с кем переспать?

Вопрос требует размышления, хотя и задан в запале гнева. Требовал бы размышления, если бы я давно не ответил на него.

— Откровенно говоря, да, — говорю я. — Я долго думал, что это из-за меня. Теперь я знаю, ты создана таковой, а я здесь ни при чем. Ты бы поступила так же с любым мужчиной. Единственна разница между мной и остальными состоит в том, что я остался. Что превращает меня, как ты правильно подметила, в жалкого типа.

Она вдруг вскакивает, словно я ударил её. Я думал, она выскочит из ванной, хлопнув дверью, но она схватила электробритву, которой я почти не пользуюсь, включила её в розетку и наклонилась надо мной, держа в нескольких сантиметрах о воды.

— Что произойдет, если я её брошу? — спрашивает она дрожащим голосом.

— Я умру, ты будешь обвинена и осуждена.

— В каком-то смысле ты опять бы выиграл, — говорит она, включая и выключая бритву кнопкой. — Может, и стоит так сделать.

— Нет, — мой голос спокоен. — Ты слишком любишь уют. А тюрьмы вовсе лишены уюта. Но конце концов, если сердце тебе подсказывает…

Я вырываю бритву из ее рук и делаю вид, что опускаю в воду. Она испускает пронзительны вопль.

— Погоди!

Я отпускаю бритву. Она раскачивается на проводе у стены, до странности напоминая Электру.

— Боже, — стонет Эмильена, падая на колени ванны. — Что случилось? Если тебе было плохо, почему ты не сказал об этом раньше? Почему ты меня так ненавидишь?

Ответ настолько банален, что я молчу. Впрочем, возможно, я уже не тот безвольный влюбленная дурак, каким всегда был. Однако я до странности взволнован, видя, как она растеряна.

— Я очень зол на себя, если разочаровал тебя, — произношу я, почти не шипя. — А теперь хочу, чтобы ты оставила меня. Завтра предстоит тяжелый день. И тебе, и мне.

Самое странное в том, что мы не меняем привычек. Мы спим рядом друг с другом, как все или почти все ночи последние десять лет.

Среди ночи я вдруг просыпаюсь. Я вдруг прозрел. Думал, что она дорожит мною, когда с ужасом вскрикнула, увидев, как я готовлюсь бросить бритву в воду. Невероятная ошибка в суждении. Не мысль о моей смерти ужаснула ее, а мысль с оказаться в тюрьме.

7. Подготовка обыска

Почти всё утро посвящаю изучению плана дома обвиняемого от подвала до чердака, не забыв и об огромном саде.

Если обыск ничего не даст, приступлю к точному воспроизведению обстоятельств убийства, но прежде всего хочу набрать побольше козырей, чтобы отбросить недоговорки, ложь и выпады обвиняемого. Хоть я и стал убийцей, но не перестал быть следователем.

Мадам Жильбер горит большим желанием, чем я, посетить дом обвиняемого. Её толкает не патологическое любопытство — уверен в этом. Она, как и я, ненавидит кровь и насилие. Тогда почему? Она чувствует, что следствие подходит к решающей точке.

Сразу после полудня меня вызывает прокурор.

— Брийар только что сообщил мне результат вскрытия, — говорит он, — и мне хотелось — с его согласия — ознакомить вас с ним.

— Доклад окончательный?

— Да, почти окончательный. По всему, похоже, речь действительно идет о самоубийстве.

— Есть что-нибудь подозрительное?

— Нет, ничего, кроме этого синяка… Шея немного поцарапана.

— Она пыталась освободиться от петли?

— Да, но вы же знаете, это ничего не значит. Рефлекторный акт. Кстати, он только подтверждает предположение о самоубийстве. Если она оцарапала себя, значит, руки у нее были свободны, и она находилась в сознании в момент, когда оказалась… подвешенной.

— Справедливо. Значит, самоубийство. Это успокоит жену.

— Ладно, дружище, — говорит он, похлопывая меня по руке и плечу и провожая до двери кабинета. — Ну ладно, позвольте сказать, что я восхищен вашим… хладнокровием.

— В наши времена общего падения нравов тот факт, что замужняя женщина имеет любовников, не обязательно доказывает, что она убийца, — отвечаю я, глядя ему прямо в глаза.

Он скромно краснеет.

— Я не заставлял вас это говорить, не заставлял.

Вторая половина дня тянется как резина. Я занимаюсь мелкими делами, привожу все в порядок, допрашиваю мошенника, болтаю в коридоре, готовлю новый допрос обвиняемого — подготовка сведена до минимума, поскольку мне неизвестен результат обыска.

Возвращаюсь домой, так и не дождавшись звонка полицейских. Эмильена сидит дома вместе с Эдуардо.

Вид у них обоих далеко не веселый. Отлично их понимаю. Радоваться нечему — Эмильене, возможно, предъявят обвинение, а голландец сидит под стражей. К тому же их мучит смерть Электры, ведьмы их крохотного мирка.

— Я принес вам утешительные вести, — произношу я.

Эмильена розовеет и вскакивает, лицо и тело у неё подрагивают. Очаровательное и почти девственное видение, напоминающее мне о прошлых днях. Скорчившийся в углу софы Эдуардо приподнимает тяжелые веки. И я снова не могу не удивиться: неужели Эмильена переспала с этим!