Я Береза, как слышите меня - Анна Тимофеева-Егорова

После смены отмыла руки, гляжу, а кожи на них нет, и они страшно болят. "Как же полеты?" - мелькнула тревожная мысль. Прибежала в санчасть - доктор так и ахнула:

- Что же ты, глупая, наделала!

- А к воскресенью они у меня заживут? - спрашиваю. - Мне ведь на полеты нужно.

- Какие там полеты! - заворчала докторша, смазывая чем-то мои руки и забинтовывая их. Выдала бюллетень и запретила снимать повязки и мочить.

На второй день я все же вышла на работу, но забивать раствор в швы не смогла даже в рукавицах. Стала тогда носить ведрами цемент и песок. Чтобы не тревожить больные ладошки, ведро я брала как дамскую сумочку и несла на согнутой в локте руке.

Электроники да автоматики в те времена не было. В тоннеле у нас, однако, работал щит с рукой эректора. Щит делал проходку, рука эректора укладывала чугунные тюбинги по тонне каждый в кольцо. Здесь они закреплялись толстыми болтами.

Проходя с очередным ведром цемента, я вдруг услышала крики. Спорили парни из бригад проходчиков. Шуму и так было много - от отбойных молотков, чеканочных, работающих на сжатом воздухе, от шипения шлангов, от вагонеток. Но парни перекричали весь этот производственный шум.

- Аня! Аня! - слышу, зовут меня. - Скажи, как правильно: - опера или опера?

Передо мной два здоровых парня - красные от спора, сжимающие в руках огромные гаечные ключи. Я встала между ними, на всякий случай, и примирительно говорю:

- Давайте лучше поговорим об оперетте. Ведь театр оперетты наш шеф. Ну, а об опере... Что вам сказать?.. -тяну, надеясь, хоть, что-то вспомнить. - Если по-французски, то будет опера, а по-русски - опера.

Парни поутихли, посочувствовали, что руки мои забинтованы, и один спрашивает:

- Почему тебя никогда на танцах не видно?

- Некогда, я же учусь в летней школе нашего аэроклуба.

- И уже летала? - спросили шахтеры в один голос.

- Конечно, - слукавила я, покраснела и, нацепив на руку ведро, пошагала к себе на участок.

- Что у вас, Егорова, с руками? Почему несете ведро с цементом на бедре, а не в руке? - спросил идущий навстречу начальник смены.

- Мне так удобно, - ответила я и прибавила шагу. В начале смены бригадир не допускал меня до работы, но я убедила его, что хоть немного, но буду помогать бригаде в выполнении плана, и осталась.

К концу второй пятидневки руки мои поджили, и я тут же отправилась в аэроклуб. На аэродром теперь надо было ездить каждый день.

На шахте дела шли хорошо, но вот когда я попросила перевести меня в одну утреннюю смену, так как летать предстояло каждый день, бригадир Залоев запротестовал:

- Не пущу! Не имеешь права!

Какой же он красивый, как бы впервые увидела я своего бригадира. Черные с синевой огромные глаза горят огоньками из-под пушистых длинных ресниц. Брови взлетели, как два крыла. Кудрявые волосы выбились из-под шахтерской шляпы. Высокий, статный. Уродливая спецодежда будто ему идет. А он, пока я его рассматривала, что-то еще кричал на своем родном осетинском языке и бегал взад-вперед по площадке, размахивая чеканочным молотком. Вот, думаю, по своей кавказской горячности стукнет меня молотком, а Залоев, успокоившись, примирительно говорит:

- Нэ сэрдыс на мэня, добра тэбе хочу. Брось свой полеты, можешь голову потэрят. Вот построим станцию, пойдешь учиться в институт на дневное отделение, в какой только захочешь, а сейчас, Аня, надо работать.

- Нет, Георгий, спасибо за совет, но полеты я не брошу.

И вот, отработав смену в шахте, собираемся, как на праздник, - на свидание с небом!

В вагоне по дороге на Малые Вяземы шумно, весело. Поем песни. Запевает красивая белокурая девушка в синем вельветовом платье с красными пуговицами. На шее у нее шелковая косынка под цвет глаз - голубая. Это Аня Полева тоже учлет аэроклуба.

Незаметно пролетает полтора часа - вот уже и к аэродрому идем пешком. За неделю, что здесь не были, позеленели лужайки. Красивы были и волнистые линии вспаханного поля. Вдоль ручья и тропинки к аэродрому сплошные заросли орешника и ольхи с золотыми сережками. А кое-где уже и черемуха расцвела. Виктор Кутов сбегает с тропинки и лезет в кусты - первые мне цветы. Я еще сержусь на него, но подарок, однако, принимаю. А сержусь я на Виктора вот за что. Когда был призыв Хетагуровой к девушкам, чтобы ехать на Дальний Восток, я горячо откликнулась и принялась увольняться с работы. Перестала даже посещать занятия в аэроклубе. Отдел кадров увольнять никого не торопился и отослал меня в шахтком к председателю Шабовте - старому шахтеру, уважаемому очень человеку. Мы его не просто уважали, а любили и шли к нему со всеми радостями и горестями, как к отцу.

Когда я подала ему заявление об увольнении, он надел очки, прочитал, потом посидел молча, подумал, посмотрел на меня внимательно и сказал:

- Я не видел твоего заявления, уходи...

А вечером приехали "делегаты" из аэроклуба - Кутов и Тугуши.

- Почему не посещаешь занятия?

- Уезжаю на Дальний Восток, - сказала я.

- А почему? - спросил Тугуши. - Ведь и наша стройка комсомольская и не менее важная, чем Дальний Восток.

- Замуж, может, захотела выйти? Так зачем так далеко ехать? Выходи за меня, - горячился Виктор.

Я стала говорить, как на уроке политграмоты, что это патриотический призыв, что еду я по зову партии и по велению сердца.

- А почему только девушек призывают? Вам что, проще и легче осваивать тайгу, чем парням?

В душе я соглашалась с ребятами, но упрямо доказывала "делегатам" обратное.

Тем не менее на второй же день заявление об увольнении порвала и вечером пошла на занятия в аэроклуб.

И вот в руках черемуха от Виктора. Отламываю малюсенький лепесточек и начинаю гадать: вместо обычного "любит - не любит", шепчу про себя: "Полечу не полечу... "Выходит "полечу", и, радуясь, я бегу легко и свободно навстречу своему будущему...

Первый полет

Все было чудесно в то утро - и солнце, и небо, и земля, которая пружинит под ногами, и казалось, только раскинь руки как крылья - и полетишь.

А что в жизни удивительнее полета?..

Помню так. Летное поле с жаворонками - колокольчиками. В ряд выстроились наши самолеты и мы - в синих новеньких комбинезонах, осоавиахимовских шлемах с очками. Каждая группа напротив своей машины.

Начальник аэроклуба принимает рапорт начлета. Все замерли. А ветерок в лицо, дышится легко, свободно. И так хорошо жить на белом свете, так радостно! И думаешь: никогда-то не будет конца ни твоей молодости, ни самой-то жизни...

- По самолетам! - летит команда начальника аэроклуба.

Наш инструктор - Георгий Мироевский садится в первую кабину, во-вторую учлет Тугуши. Мы все очень завидуем товарищу: ему первому посчастливилось подняться в воздух.

- За-апус-кай моторы! - подает команду начлет.