Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

Легатов Карбона было никак не найти. Веррес бегал из одного конца лагеря в другой — слишком долго, Карбону это не понравится. Пока Веррес разыскивал легатов, много мыслей пронеслось у него в голове, но ни одна из них не была о наследнике Помпея Страбона. Нет, все его думы — о Сулле. Хотя они с Суллой никогда не встречались лично (не возникало повода, поскольку его отец был заднескамеечником в Сенате, а сам он служил во время Италийской войны у Гая Мария, а потом у Цинны), Веррес помнил, как выглядел Сулла, когда тот шагал в процессии во время своей инаугурации в должность консула. Сулла произвел на Верреса огромное впечатление. Поскольку по натуре Веррес не был военным, ему и в голову не приходило отправиться с Суллой на восток. К тому же Рим Цинны и Карбона не казался ему невыносимым. Верресу нравилось быть там, где водятся деньги, ибо ему свойственны высокие запросы в области искусства и очень большие амбиции. Но теперь, разыскивая легатов Карбона, он подумал: «А не пора ли сменить лагерь?»

Строго говоря, Гай Веррес являлся скорее проквестором, срок его квесторства истек в конце года. Он до сих пор выполнял обязанности квестора только благодаря Карбону. Тот был настолько доволен работой Верреса — своего личного выдвиженца, что взял его с собой, когда ушел управлять Италийской Галлией. А поскольку в функции квестора входил учет финансов и счетов начальника, Гай Веррес обратился в Казначейство и от имени Карбона получил сумму в 2 миллиона 235 тысяч 417 сестерциев. Это жалованье, упакованное до последнего сестерция, должно было покрыть все расходы Карбона — плату легионам, снабжение их продовольствием, обеспечение надлежащих условий для себя, своих легатов, слуг, квестора, — и оплатить стоимость тысячи других мелочей, не входящих в разряд перечисленных.

Хотя апрель еще не кончился, более полутора миллионов сестерциев уже было потрачено, а это означало, что вскоре Карбон должен будет опять обратиться в Казначейство. Его легаты жили на широкую ногу, а сам Карбон уже давно привык считать общественные ресурсы Рима своими. Не говоря уже о Гае Верресе. Он тоже обмакивал пальцы в горшок с медом, прежде чем глубоко запустить руку в мешок с деньгами. До сих пор ему удавалось удерживать свое казнокрадство в скромных пределах, но, взглянув на свое положение по-новому, он решил: больше нет смысла оставаться скромным! И как только Гай Веррес увидит спину Карбона, уходящего, чтобы расправиться с тремя легионами Помпея, он тоже смоется. Время менять хозяев.

Так он и поступил. Карбон взял с собой только четыре легиона — без кавалерии — и ушел на рассвете, чтобы встретиться с наследником Помпея Страбона. Солнце еще не поднялось высоко, когда Гай Веррес тоже отбыл. Он был совсем один, не считая его личных слуг. И он не последовал за Карбоном на юг. Дорога вела его в Аримин, где в шкафах местного банкира хранились все финансы Карбона. Только два человека обладали полномочиями изъять их: правитель Карбон и его квестор Веррес. Наняв двенадцать мулов, Веррес забрал в общей сложности сорок семь кожаных мешков, по полталанта Карбоновых денег в каждом, и погрузил их на мулов. Ему даже не потребовалось давать никаких объяснений. Известие о высадке Суллы достигло Аримина быстрее летней грозы, и банкир знал, что Карбон был на марше с половиной своей пехоты.

Задолго до полудня Гай Веррес исчез с шестьюстами тысячами сестерциев официального денежного пособия Карбона, направляясь в противоположную сторону: сначала в свои поместья в долине верхнего Тибра, а потом — с двадцатью семью талантами серебряных монет — туда, где он мог найти Суллу.

Не зная, что его квестор покинул лагерь, сам Карбон двигался по побережью Адриатики навстречу Помпею, расположившемуся неподалеку от реки Эзис. Он был настроен настолько оптимистично, что не торопился и не старался предпринимать какие-либо предосторожности, чтобы по возможности скрыть свой приход. Это будет неплохая тренировка для его еще не нюхавших опасности солдат, ничего более. Как бы грозно ни звучали слова «три легиона ветеранов Помпея Страбона», Карбон был достаточно опытен, чтобы понять: ни одна армия не в состоянии совершить большее, чем позволит ей полководец. Этих же ветеранов возглавляет дитя! Поэтому справиться с ними — просто детская игра.

Когда Помпею сообщили о приближении Карбона, он издал радостный возглас и сразу же собрал своих солдат.

— Ради первого сражения нам даже не понадобилось покидать нашу землю! — кричал он. — Сам Карбон идет к нам из Аримина, и он уже проиграл! Почему? Потому что он знает, что командую вами я! Вас он уважает. Меня — нет. Что, разве он понимает, что сын Мясника знает, как рубить кости и резать мясо? Нет, Карбон — дурак! Он думает, сын Мясника слишком изнежен, чтобы пачкать руки кровью, занимаясь отцовским ремеслом. Он не прав! И вы знаете это, и я знаю это. Так давайте же проучим Карбона!!

И они проучили Карбона. Его четыре легиона подошли к Эзису, сохраняя строй, и ожидали, пока разведчики найдут переправу через реку, вздувшуюся после весеннего таяния снегов в Апеннинах. Карбон считал, что Помпей все еще находится в своем лагере. Таково было его презрение к мальчишке, что ему и в голову не пришло, что Помпей может находиться совсем близко.

Разделив свои силы и послав половину через Эзис задолго до прихода Карбона, Помпей напал в тот момент, когда два из Карбоновых легионов переходили реку, а два уже готовились к переправе. Помпей взял Карбона в клещи и одновременно атаковал с обоих берегов, неожиданно появившись из-за деревьев. Ветераны сражались, чтобы доказать: сын Мясника знает ремесло даже лучше отца. Вынужденный выполнять роль полководца и оставаться на южном берегу реки, Помпей не мог сделать того, чего хотел больше всего, — встретиться с Карбоном лично. Полководцы, говорил ему отец много раз, никогда не должны покидать базовый лагерь — на случай, если сражение пойдет не по намеченному плану и придется срочно отступить. Так что Помпей должен был следить за тем, как Карбон и его легат Луций Квинтий собирают два легиона, оставшихся на их берегу реки Эзис, и стремительно удирают в сторону Аримина. Из тех, кто был на берегу Помпея, не выжил никто. Сын Мясника действительно знал толк в семейном ремесле. Он ликовал.

А теперь настало время идти к Сулле!

Два дня спустя, сидя на крупном белом коне, о котором он говорил, что это общественная лошадь, — конь так назывался потому, что его дало государство, — Помпей привел свои три легиона в земли, несколько лет назад враждебно настроенные по отношению к Риму. Там жили пицены, вестины, марруцины, френтаны — народы полуострова, которые боролись, чтобы освободить италийских союзников от их долгой зависимости от Рима. В том, что тогда они потерпели поражение, виноват прежде всего человек, к которому сейчас направлялся Помпей, — Луций Корнелий Сулла. Тем не менее никто не пытался препятствовать продвижению армии, наоборот, некоторые выражали желание вступить в армию Помпея. Сообщение о победе над Карбоном опередило Помпея, а италики были военными до мозга костей. Пусть борьба за Италию проиграна, существуют и другие цели. Общее настроение заставляло их быть скорее на стороне Суллы, нежели на стороне Карбона.

У всех было приподнятое состояние духа, когда маленькая армия покидала побережье у Буки и направлялась по очень хорошей дороге на Ларин в Центральной Апулии. Минули две восьмидневки между рыночными днями, когда восемнадцатитысячная армия Помпея подошла к Ларину, небольшому процветающему городку в центре богатой сельскохозяйственной и скотоводческой области. Все сколько-нибудь значимые граждане Ларина присутствовали в делегации, которая приветствовала Помпея. Они постарались устроить так, чтобы он быстрее шел дальше.

Следующее сражение произошло почти за три мили от города. Карбон не терял времени даром и послал предупреждение в Рим о сыне Мясника и его трех легионах. Рим тоже не мешкал, думая, как предотвратить объединение Помпея и Суллы. Два легиона из Кампании под командованием Гая Альбия Каррината были посланы навстречу неожиданному врагу, чтобы заблокировать Помпея. Они встретились, когда обе стороны были на марше. Схватка оказалась яростной и решающей. Карринат дрался, пока не понял, что у него нет шанса победить. Он поспешно дал сигнал к отходу и увел почти не пострадавшие войска. С собой он уносил возросшее уважение к сыну Мясника.

К этому времени солдаты Помпея обрели уверенность в себе и стали настолько выносливы, что их подбитые гвоздями солдатские сапоги на толстой подошве — калиги — отмеривали милю за милей, словно это не стоило им никаких усилий. Они шли уже третью сотню этих миль, пропустив лишь пару глотков кислого слабого вина. Добрались до Сепина, городка поменьше, чем Ларин, и тут Помпей узнал, что теперь Сулла недалеко — стоит лагерем под Беневентом по Аппиевой дороге.