Божий суд - Виктор Комаров

Завершив эти операции, Бэрд опустился в кресло и принялся изучать записную книжку Девидса. Это был обыкновенный карманный календарик на каждый день. Но записей не было, лишь кое-где попадались ничего не значащие карандашные пометки. Только над 14 августа четкими каллиграфическими буквами было выведено: «Ленгли. 10 лемов. Булочка».

Бэрд некоторое время задумчиво смотрел на непонятную запись, потом медленно долистал книжду до конца. Остальные странички были чистыми.

С выработанной годами службы методичностью комиссар взялся за обложку. В задней крышке он не обнаружил ничего интересного. Но, взглянув на переднюю, сразу заметил, что с ее внутренней стороны подкладка отстала, образовав нечто вроде небольшого карманчика. Бэрд осторожно засунул туда палец и бережно извлек наружу сложенный вдвое синий прямоугольничек. Развернул его. Это был билет в филармонию на вечерний концерт 14 августа, концерт Боровского.

Бэрд спрятал билет не прежнее место и, заложив ногу за ногу, откинулся на спинку кресла.

«Ничего не скажешь, довольно необычная история», — подумал он.

Бэрд закрыл глаза и на некоторое время отключился. Он всегда поступал так, когда заканчивал знакомство с обстоятельствами дела и готовился приступить к расследованию. Этот прием неизменно приносил хорошие результаты. В наступавшем потом прояснении факты оценивались, сопоставлялись — и все вставало на свои места.

Просидев неподвижно около получаса, Бэрд открыл глаза и, как после долгого сна, сладко потянулся, уселся в кресле попрямее и, снова положив ногу на ногу, произнес вслух:

— Ну, хорошо…

Это был как бы условный сигнал, по которому опять начинало работать сознание.

«Хорошо, — еще раз повторил Бэрд, теперь уже про себя. — Что мы имеем? Исчез важный документ. Исчез сразу после того, как человек неожиданно умер. Дело в общем-то обычное — кто-то мог воспользоваться вдруг подвернувшимся удобным случаем. Но Девидс умер сразу же после того, как сделал чрезвычайно важное открытие. Это — уже совпадение, а в любом совпадении всегда есть нечто настораживающее. Впрочем, вполне возможно, что оба эти события — открытие и смерть — каким-то образом связаны друг с другом: смерть могла явиться результатом перенапряжения или, наоборот, нервного спада, наступившего после того, как задача была решена. Так. Но куда могли исчезнуть записи?»

Бэрд пододвинулся к столу, оперся о него локтями. «Быть может, их зачем-то спрятал перед смертью сам Девидс. В таком случае, куда? В этот книжный шкаф?»

Бард легко вскочил, подошел к шкафу, внимательно осмотрел его со всех сторон. Дверцы были заперты на ключ и по довольно толстому слою пыли, скопившейся на краях замочной скважины, можно было определить, что их не открывали уже много дней. Убедившись в этом, Бэрд на всякий случай приподнял лежавший на полу коврик. Но под ним тоже ничего не было. Он прошелся вдоль стен и методично заглянул за каждую фотографию. Тоже ничего. Больше ни одного подходящего места для тайника в кабинете не было.

Оставалась еще гостиная. Бэрд открыл дверь, — там стояли только простой голый стол и несколько обтянутых пластиком кресел.

Закончив осмотр, Бэрд вернулся в кабинет и вновь опустился в кресло.

«Да и зачем бы Девидсу вдруг понадобилось прятать бумаги, — продолжал рассуждать комиссар, — если он только что уже показал их Хэксли и начал знакомить его со своим открытием? Маловероятно. Следовательно, бумаги кто-то взял! Кто? Мэри отпадает, поскольку она в этот промежуток времени к Девидсу не заходила. Это подтверждает сам Хэксли. Остаются четверо теоретиков и… Хэксли. Хэксли, видимо, тоже отпадает, иначе зачем бы он стал обращаться к комиссару полиции. Значит, кто-либо из ученых».

Бэрд зябко передернул плечами. Конечно, преступление не должно оставаться безнаказанным. Но в самом его раскрытии всегда есть нечто отталкивающее, разочаровывающее. Вдруг выясняется, что тот или иной человек совсем не таков, каким казался, что у него есть «обратная», никому неизвестная сторона…

«Да, как это ни грустно — один из четырех».

Правда, существовало одно довольно любопытное обстоятельство. Еще когда Бэрд прослушивал магнитофонные записи, ему показалось, что запись первой беседы как-то слишком резко обрывается. По смыслу разговор был явно не окончен. Конечно, могло случиться, что просто не хватило пленки. Хотя обрывалась запись не на полуслове, как можно было бы ожидать при случайном окончании пленки, а на законченной фразе. Впрочем, все это могло быть следствием самых обычных совпадений.

Все же Бэрд не случайно взял пленки у Хэксли. Он хотел кое-что проверить.

«Ну, ладно, — снова начал размышлять комиссар. — Допустим, что пленка действительно отрезана уже после того, как произведена запись. Что из этого следует? Видимо, Хэксли отрезал что-то такое, чего я не должен услышать. Что? И почему он все же рискнул прокрутить мне эту пленку? И разве слова, сказанные однажды, не могут быть кем-то повторены еще раз в беседе со мной? Это либо очень серьезно, либо, наоборот, пустяк, не стоящий внимания. Но сейчас не имеет смысла гадать. Подумаем лучше о предстоящих встречах с этими учеными. Они предупреждены и, несомненно, тоже готовятся. Это и хорошо, и плохо… Хорошо потому, что напряженное ожидание выбивает человека из колеи, способствует ошибкам. Плохо — так как они будут настороже. Значит, лучше всего говорить с ними на отвлеченные темы… И, во всяком случае, с каждым по-разному. А Сойка, как самого подозрительного, по словам Хэксли, пожалуй, оставим напоследок».

СИГРЕН

Когда Бэрд вошел в комнату, Сигрен сидеп на диване, сгорбившись и сжав голову руками. Увидев комиссара, он стремительно поднялся. Вид у него был подавленный, под глазами пролегли темно-синие дуги.

— Наконец-то. Вы из полиции? — произнес Сигрен с каким-то облегчением.

Бэрд заметил это, но не стал задумываться, решив прежде всего попытаться снять напряжение.

— Возможно, — улыбнулся он. — А как вы догадались, если не секрет?

Но Сигрен не обратил на тон, каким были сказаны эти слова, ни малейшего внимания.

— Слава богу, — произнес он каким-то вибрирующим голосом, — слава богу.

— Приятно слышать такое, — сказал Бэрд, все еще стараясь перевести разговор в русло более отвлеченных рассуждений. — Люди не тал уж часто радуются нашему появлению.

Но Сигрен и на этот раз не принял «приглашения».

— Вы даже не можете представить себе, что я пережил за эту ночь, — произнес он, нервно поглаживая рукой подбородок, — что я пережил…

Он пристально посмотрел на Бэрда: