Девушка у обрыва - Вадим Шефнер

– Ну, не так уж он слаб, чтобы ему нужно было готовить еду, – возразил я. – Больной Человек не встанет с рассветом и не сядет за стол, чтобы выводить какие-то бесконечные формулы. Если Человек болен, он лежит и не рыпается.

– Что-что? – переспросила Нина. – Лежит и что?..

– Не рыпается, – повторил я. – Это такое идиоматическое выражение Двадцатого века.

– Но я всё-таки останусь, – сказала Нина.

– Что ж, поступай так, как считаешь нужным, – ответил я. – Как-никак, мы живём в Двадцать Втором веке и знаем, что разубеждать решившегося – недостойное дело. Если зрячий идёт к пропасти – останавливающий его подобен слепцу.

– Ах, не читай мне школьных прописей, – досадливо ответила Нина. – И к пропасти я пока что не иду. – Она спрыгнула с невысокого обрыва на береговой песок и, сбросив туфли, вошла в воду и стала рвать кувшинки.

– На тебе! – крикнула она, бросая мне цветок. – И не делай строгого лица.

Я вернулся в избушку. Андрей всё корпел над своими формулами.

– Вот смотри, – сказал он, когда я подошёл к нему. – Вот она.

Он показал мне одну из страниц, всю исписанную и исчирканную. Внизу, обведённая жирной чертой, видна была какая-то формула, очень длинная.

– Ну и что? – спросил я.

– Я нашёл то, что искал. Теперь надо только проверять, проверять и проверять себя.

– Ладно, проверяй себя, а мне нужно возвращаться в город. Нина останется тут.

– Нина приносит мне счастье, – задумчиво сказал Андрей. – Никогда я не верил в такие вещи, но она приносит мне счастье.

Вскоре я отправился в город. Дойдя пешком до границы заповедника, я вызвал легколет и вскоре был в Ленинграде.

Сапиенс сказал «Да»

Вернувшись в Ленинград, я так погрузился в работу над «Антологией Забытых Поэтов XX века», что на время позабыл всё и вся. Правда, мне не хватало Нины – её помощь была бы весьма ощутимой, но тем не менее работа моя двигалась. Целые дни я проводил в трудах и лишь изредка покидал свой рабочий стол, чтобы подышать свежим воздухом.

Однажды я поехал на Острова. Я шёл по аллее и вышел на площадку, где стоят памятники Победителям рака Иванову и Смиту, Экипажу «Марс-1» и Антону Степанову – одному из крупнейших Поэтов XXI века. Здесь же возвышается памятник Нилсу Индестрому, автору Закона Недоступности. Вы все знаете этот памятник: на чёрном цоколе стоит гигант из чёрного металла; простёртая его рука как бы застыла в повелительном жесте, пригвождающем всё земное к Земле, вернее – к Солнечной Системе. В те годы на цоколе памятника виднелась бронзовая доска со словами Индестрома: «Путь к Дальним Мирам закрыт навсегда. Тело слабее крыльев». Под этими словами была начертана формула Недоступности – итог жизни Нилса Индестрома. Формулу эту мы все знали со школьной скамьи. Она доказывала, что, если даже человек создаст энергию, достаточную для проникновения за пределы Солнечной Системы, ему никогда не создать такого материала, который не деформировался бы во время полёта. Мне никогда не нравился этот памятник. Мне вообще казалось странным, что люди поставили его Учёному, который доказал нечто отрицательное.

Я присел на скамью и поделился своими мыслями с Человеком, сидящим рядом. Судя по значку на отвороте куртки, это был Студент технического направления. Он не согласился со мной и сказал, что своим отрицательным законом Ниле Индестром спас много жизней. Далее он добавил, что памятник этот должен стоять вечно, если даже Закон Недоступности будет опровергнут.

– Закон потому и закон, что он неопровержим, – возразил я.

– Сейчас он неопровержим, но под него уже подкапываются, – сказал Студент. – Вся специальная техническая пресса пестрит статьями о том, что мы накануне технической революции. Человечеству нужен единый сверхпрочный универсальный материал. Человечеству тесна его металло-каменно-деревянно – пластмассово-керамическая рубашка. Она трещит по швам.

– Не знаю, меня эта рубашка вполне удовлетворяет, – возразил я. – Да и где в наш век найдётся такой Человек, который сможет создать материал, о котором вы говорите?

– В этой области работает много учёных, – ответил Студент. – В частности – Андрей Светочев и его группа. Правда, они идут очень трудным путём, но Светочев утверждает…

– Разве у него есть какие-нибудь реальные достижения? – перебил я своего собеседника.

– В обычном понимании – нет. Но если…

– Если бы да кабы, да во рту росли грибы, – ответил я старинной пословицей, после чего мой собеседник замолчал, ибо ему, как в старину говорилось, крыть было нечем.

Я ведь тогда ещё не знал, что формула Светочева в скором времени обратится в техническую реальность.

На следующий день, когда я работал над своей «Антологией», ко мне явилась Нина. Я сразу же заметил, что у неё какой-то праздничный вид и что она очень похорошела за эти дни.

– Тебе пошёл на пользу воздух заповедника, – сказал я, и она почему-то смутилась.

– Я пробыла там вместо четырёх дней целую декаду, потому что Андрей был так занят… – каким-то извиняющимся тоном произнесла она. – Я готовила ему еду. Если его не накормить, он сам не догадается поесть. Но он очень продвинулся в своей работе. Он проверил свою формулу, и она…

– А еды вам хватило? – спросил я. – Ведь в заповедник нельзя вызывать транспорт.

– Я два раза ходила к Смотрителю. Это такой славный Человек. А его жена вернулась из Австралии, и…

– Нина, меня интересует не Австралия, а «Антология», – мягко сказал я. – И хоть твоя помощь сводится только к чисто технической работе, но всё же твоё участие весьма желательно. Но договаривай об Андрее. Итак, он проверил свою формулу, и она, как и всё у него, оказалась ошибочной? Ведь так?

– Пока что ничего не известно. Он сдал материалы в Академию, а там их отдали на проверку САПИЕНСу [20]. Но расчёты, представленные Андреем, настолько сложны и парадоксальны, что САПИЕНС бьётся над ними уже сутки и не может ни опровергнуть их, ни подтвердить их правильность. А ведь обычно САПИЕНС уже через несколько минут решает, прав или не прав Исследователь.

– Я хоть не электронный САПИЕНС, а простой гомо сапиенс, но и я могу предвидеть результат, – пошутил я. – Опять будет неудача.

Нина промолчала, сделав вид, что погружена в чтение материала для «Антологии».

– Мне не очень нравится твой подбор авторов, – сказала вдруг она. – Ты обедняешь Двадцатый век. Он был сложнее, чем ты думаешь. Так мне кажется.

– Меня удивляет твоё замечание! – сказал я. – Не забудь, что «Антологию» составляю я, а ты только моя Техническая Помощница.

Этот выпад Нины против моей работы так расстроил меня, что в тот вечер я долго не мог уснуть. Уснул я только в два часа ночи, а в три часа был разбужен мыслесигналом Андрея.

– Что случилось? – спросил я. – Нужна помощь? Сейчас выхожу.

– Помощи не нужно, – гласила мыслеграмма Андрея. – Поздравь меня. Три минуты тому назад САПИЕНС подтвердил правильность моей формулы.

– Поздравляю, рад за тебя, – ответил я. – Всё?

– Всё. Мыслепередача окончена.

Я был очень рад, что Андрею наконец-то повезло. Правда, меня несколько удивило, что он не сообщил мне это известие каким-либо другим способом. Ведь в наше время к мыслеграмме прибегали только в случае крайней необходимости. Только много позднее я понял, какие огромные перемены в наш мир внесло открытие Андрея.

На следующее утро, когда я работал над своей «Антологией», ко мне опять пришла Нина. Прямо с порога она мне сообщила новости:

– Ты не представляешь, что у Андрея в Академии творится! Туда спешно прилетел Глава Всемирной Академии Наук, прибыла целая делегация от Института Космонавтики! Андрею и андреевцам выделяют специальный институт, лаборатории, им дают право набирать любое количество помощников. Андрей…

– Ты уже успела побывать у него? – спросил я.

– Да, – ответила она. – А что?

– Так, ничего. Я спросил просто так.

– Можно подумать, что ты не рад успеху своего друга! – сказала Нина.

– Я очень рад его успеху, – ответил я. – Но меня несколько беспокоит эта обстановка сенсации, которая создаётся вокруг Андрея. Можно подумать, что мы вернулись в Двадцатый век.

– В нашем веке тоже возможны великие открытия, – возразила Нина.

Я не стал с ней спорить, зная, что это бесполезно. Вместо этого я напомнил ей, что начинаются каникулы, и предложил отправиться вместе на Гавайские острова.

– Нет, это лето я хочу провести в Ленинграде, – ответила Нина.

– Что ж, вольному воля, спасённому рай, – отпарировал я старинной поговоркой. – Сейчас я пойду в Бюро Отпускных Маршрутов.

– Иди, – сказала Нина. – И не сердись на меня. – Она положила ладони мне на плечи и поцеловала меня в лоб. – Желаю тебе счастья.

События развиваются

В раздумье шёл я по людному проспекту. Мне было грустно. Прав был старый Чепьювин – он сразу понял, что Нина меня не любит и никогда не полюбит. В чём-то тут была и моя ошибка, но в чём – я не знал. И вот я шагал по светлой улице, среди весёлых и счастливых Людей, а сам был невесел и не слишком-то счастлив.