Отставка господа бога. Зачем России православие? (сборник) - Александр Невзоров

Есть, правда, одна пустяковая загвоздочка.

Для удобства применения закона «об оскорблении чувств верующих» понятие «верующий» придется несколько формализовать.

Гражданин, чьи чувства будут оскорблены, будет вынужден доказывать, что он «верующий».

А то где же гарантия, что его оскорбленность и его «вера» не есть кривлянье, втайне смешное ему самому? Следовательно, нужен какой-то тест, безошибочно доказывающий наличие у гражданина религиозной «веры».

Такой тест существует.

Он детально описан в той самой книжке, каждое слово которой является истиной для всех покупателей свечек и долбителей лбом об пол, то есть в Евангелии – от Матфея (гл. 17, ст. 20) и от Марка (гл. 16, ст. 18).

Там однозначно прописано, что тот, кто имеет хотя бы малую крупицу «веры», легко сможет передвигать горы, пить яды и возложением рук лечить самых тяжелых больных.

Пример демонстрации наличия «веры» должен подать, вероятно, главный автор закона «Об оскорблении чувств верующих».

Кажется, его фамилия – Нилов. Не будем утруждать гражданина Нилова передвижкой гор или выпиванием яда. Пусть прикосновением своих депутатских рук всего лишь исцелит онкологического больного. Прямо на трибуне Думы. Согласно Евангелию, при наличии «веры» это так просто.

Нет сомнения, что пламенный Нилов без труда пройдет евангельский тест и не позволит нам считать, что все, что он говорит и делает, есть обычное кривлянье, имеющее целью повысить сверхприбыльность и безнаказанность подрядившего его концерна.

Мука блаженного Офшория

Извлеченный из глубин Средневековья «закон» о «чувствах» наконец прошел гигиеническую обработку. Создатели «новой русской духовности», прежде чем спустить закон на публику, соскребли с него часть паутины и слизи, а также помыли ему клыки и морду, попачканные кровью всяких богохульников типа Джордано Бруно. Но суть «закона» ничуть не поменялась.

Любое публичное свободомыслие он трактует как преступление.

И он голоден.

Конечно, появление «закона» о «чувствах» доказывает, что миссия православия опять провалена, а все его «возвышенные» смыслы давно девальвировались.

Мы видим, что без нагаек, штыков, штрафов, «сроков» и иной полицейщины учение христианского бога бессильно.

Его миссионеры, конечно, готовы выходить на диспуты «о любви к ближнему», но при условии, что их оппоненту вбит кляп до самого надгортанника, а руки его заломлены и связаны. Новая редакция 148-й статьи УК возможности «заткнуть» и «связать» предоставляет в полном объеме.

Так что «закон» не надо недооценивать.

Он вполне эффективен.

Неспособный спасти «веру», он в состоянии какое-то время защищать идеологию, в которую давно трансформировалось православие.

Будем откровенны: оно утратило свою «возвышенную» составляющую еще в пожарах Новгорода и Ростова, восставших против кровавой христианизации, в воплях сжигаемых заживо волхвов, староверов и вольнодумцев, в купелях насильственных крещений.

Сегодня пора вспоминать ее особенности: «А ежели кто не причащаются, тех сечь розгами, давая по 5000 раз нещадно» (Семевский В. И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II, СПб., 1903, т. 1, стр. 310).

В реальности XXI века православная идеология выглядит особенно забавно. Она опирается на «традиционные ценности России», позабыв, что все они – порождение того общества, в котором работорговля, рабовладение, публичные побои, вырывание ноздрей, гаремы из крестьянских девок, клеймение лбов и травля детей собаками для потехи, лакейство, холуйство, «запорки вусмерть» и челобитные – были не просто обыденным делом, но являлись узаконенным государственным нормативом, важной компонентой существования Св. Руси.

Известный закон «о чувствах», если будет умело применяться, вероятно, позволит вернуться ко многим из этих традиционных ценностей, так как большинство из них имеют религиозную подоплеку. Как, например, рабство, столь любезное христианству, воспетое и одобренное всеми его «св. писаниями».

Православная идеология лукавит, делая вид, что напрочь позабыла и еще один пикантный факт: уровень умственного развития основы Св. Руси – русского крепостного крестьянина (того самого «богоносца») – не только в X–XVIII, но даже в начале XX века ничем не отличался от уровня туземца Соломоновых островов, Новой Зеландии, Новой Гвинеи или народностей Нижнего Конго. Мировоззрение тех и других, их представления о пищеварении, болезнях, родах, зачатии, эмбриогенезе, жизни, смерти, механике мира, добре и зле были практически идентичны. Как и уровень интеллекта.

В тот «парничок», где выращивалась «вековая мудрость народа», где, собственно, и вызревали истинно православные «ценности», возможно заглянуть благодаря огромному объему документов, зафиксировавших подлинные представления основной массы русского народа того времени.

Этнографическое бюро князя В. Н. Тенишева с 1844 по 1903 год дотошно, по всем без исключения губерниям, собирало свидетельства «русского народного мировоззрения». Сравнив их и современные им антропологические материалы Тэйлора, Леви-Брюлля, Леви-Стросса, зафиксировавшие основные представления конголезцев, аборигенов Австралии, Соломоновых Островов и Новой Гвинеи, мы видим поразительное сходство меж воззрениями тех народов, что удерживались в первобытности насильно или естественным образом.

Приведем несколько примеров.

У русских крестьян и у конголезцев были идентичными представления о пищеварении, о сглазе, о причинах большинства болезней. С туземцами Соломоновых Островов русского крестьянина роднит убежденность, что пол зачинаемого ребенка можно отрегулировать в момент зачатия. Разница лишь в том, что русский крестьянский способ предлагает мужчине при совокуплении надевать шапку или «бабий платок», а «соломоновец» пытался воздействовать на процесс с помощью «мужских» или «женских» перьев в голове.

Примерно так же обстоит дело и со способами контрацепции.

Народная мудрость предписывала крестьянской барышне пить собственные месячные, слегка растворенные водами семи ручьев, а туземке Австралии разводить их брызгами ночного дождя.

Впрочем, дело даже не в сходстве – первобытное мышление, как известно, транснационально. Дело в уровне интеллекта основной людской массы православной империи.

Это первобытное состояние 80 % населения сегодня практически недостижимо. А именно в нем и был секрет «державности» царской России.

Конечно, вполне возможно заставить российских дам вновь пить свои месячные. Но для этого потребуется долгая кропотливая работа религиозных организаций. И очень большие бюджетные средства. Здесь одним удалением астрономии-биологии-геологии из школьного курса уже не обойдешься.

Впрочем, возможно, мы плохо думаем о тех людях, что откопали «закон о чувствах» на средневековой помойке и спустили на впечатлительную российскую публику.

Возможно, они руководствовались отнюдь не мракобесием, не желанием обрушить страну в прошлое, из которого нет возврата в цивилизованный мир, а вполне здравыми меркантильными соображениями.

Например, созданием суперофшора.

Зачем нужны кипрско-мальтийские риски?

Зачем коварные греки?

Проще создать нечто подобное внутри страны.

Обнести это саркофагом из «моралей», «вер» и «патриотизмов», настолько мощным, чтобы снаружи никому и никогда не было возможности расслышать клокотание бродящих внутри сумм.

А вокруг саркофага создать силовое поле из постоянной истерики об «оскорблении чувств» и нарушении «таинства веры». Чтобы ни один налоговик, ни один прокурорец не смел бы никогда сунуть туда нос в погонах. Это уже даже не суперофшор. Это блаженный и праведный Офшорий.

Ну а мелкие побочные эффекты вроде деградации и раскола страны в этом случае вполне извинительны заботой о неусыпном благе блаженного старца.

Конечно, у обслуги Офшория могло бы ничего и не получиться, если бы не общественность на «подтанцовке». Активисты, хоругвеносцы, депутаты… Все те, кто способен поддерживать градус православной истерики и принимать законы, охраняющие покой блаженного.

Вряд ли, кстати, сама «подтанцовка» в курсе, на каком величественном концерте она задействована.

Ее главная награда – в праве на публичную пафосную истерику, в возможности хоть денек вкусить сладость собственной опричности. На имперскую подтанцовку не следует обижаться. Ее жизнь интегрирует привычка служить кормом для идеологии.

Ей самой так комфортнее.

Ее идеал России – глухо заколоченная «берендеева избушка», из которой откачана ненавистная «европейщина» и создан державно-этнографический вакуум.

В избушке, передушив и пересажав инакомыслящих, они смогут наконец переодеться девами в кокошниках, опричниками, великими русскими писателями, царями и другими трилобитами. И будут водить бесконечные благостные хороводы в своем безвоздушье, счастливые от того, что задыхаются во имя идеи.