Антикварная история - Елена Дорош

– Нашел уже. Вчера.

– Больше не теряй, а то что-нибудь важное профукаешь!

– Это ты о чем? – подозрительно покосился Костик.

Да, такого не прошибешь!

Заслышав громкий разговор, из кабинета тут же выбежал директор и застыл, словно пораженный молнией.

– Муся?

Маша покрутилась перед ним так и этак.

– Хороша! – сказал Лев Моисеевич и подумал, что прохвоста Костика надо бы перевести в магазин на Васильевском.

И вообще, надо присматривать за девочкой! Столько ухарей развелось!

Музыкант

На следующий день они со Львом Моисеевичем встречали Музыканта, который вопреки ожиданиям оказался совсем не старым человеком. Маша решила, что ему немногим больше сорока, но одет известный историк был так, словно явился из другой эпохи. Странного вида плащ с пелериной, твидовый костюм-тройка, брошь в форме головы оленя на лацкане и ярко-красная бабочка. Особенно впечатлили Машу трость и клетчатая шапка на голове, похожая на бейсболку, но с двумя козырьками, спереди и сзади, и ушами, связанными бантиком наверху. Потом Лев Моисеевич объяснил, что этот головной убор называется «шляпа охотника за оленями». После этого Маша впечатлилась еще больше. И где у нас тут олени?

В кабинете директора Яков Михайлович, сняв плащ и аккуратно пристроив свою удивительную шляпу на жардиньерку у двери, долго рассматривал камею через лупу, потом потребовал сделать для него несколько фотографий высокого разрешения и спросил, сколько у него времени.

– В понедельник я должен дать владельцу ответ, – ответил Суслин.

– Могу я узнать имя владельца?

– Пока решение не принято, простите, нет.

– А бумаги?

– Владелец уверяет, что это просто семейная реликвия, не более того.

Яков Михайлович еще раз внимательно посмотрел на камею, а потом на Льва Моисеевича. Маше показалось, что он что-то напряженно вспоминает.

– Можете что-то сказать прямо сейчас? – спросил Суслин.

– Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, я уже встречал эту вещь.

– Уверены? – спросил Лев Моисеевич и подставил собеседнику левое ухо.

– Не хочу вас напугать, повторяю, что мне, возможно, изменяет память…

– И все-таки.

– Почти нереально… И все же, думаю, я видел эту вещь…

Лев Моисеевич пододвинул ухо еще ближе.

– Где же?

Ответ удивил.

– На фотографии. Эта камея могла принадлежать Александре Федоровне, жене последнего российского императора.

Яков Михайлович наморщил лоб.

– Минуточку. Возможно, мы проверим это прямо сейчас.

Он достал сотовый и стал что-то в нем искать.

– Слава богу, нашел. Все-таки профессиональная память не подвела.

И протянул телефон.

С экрана айфона на них смотрела императрица Александра Федоровна, сидящая в кресле с каким-то рукодельем в руках. Лев Моисеевич увеличил изображение, и они с Машей увидели на груди женщины знакомое украшение. Суслин смотрел на фотографию довольно долго.

– Да, похоже, это наша камея, – наконец сказал он и поднял глаза на Музыканта.

– Не хочу быть столь же категоричным, ведь вживую камею мне увидеть не довелось.

– Но вы…

– Да, я много лет занимался драгоценностями царской семьи, даже книгу написал, но не все они, как вы понимаете, сохранились. Утеряно довольно много. О судьбе именно этой камеи я сейчас поведать не могу. Мне нужно время.

Поскольку директор антикварного магазина и его прелестная помощница со светлыми колдовскими глазами молчали, Яков Михайлович понял, что от него ждут большего.

– Наверняка вам известно, что часть фамильных ценностей семье отрекшегося императора удалось забрать с собой сначала в Тобольск, а затем в Екатеринбург. Они спрятали все это в одежде, например в корсетах княжон. Один из тех, кто участвовал в расстреле Романовых, Юровский, вспоминал, что пули наганов рикошетом отскакивали от одежды царских дочерей и даже штык не мог пробить корсажа. Позже, когда тела убитых привезли к шахте и стали снимать с них одежду, обнаружили вшитые в корсеты драгоценности. У Александры Федоровны в платье нашли жемчужный пояс, состоявший из нескольких ожерелий. У княжон тоже. Всего почти восемь килограмм драгоценностей. И это была лишь часть. Что-то осталось лежать на месте, где останки сжигали. Одно время все изъятое хранилось в подполе одного из домов Алпатьевска. Спустя год, когда красные снова заняли Екатеринбург, драгоценности достали и увезли в Москву. Что стало с ними потом, доподлинно не известно. По одной из версий, большевики просто разобрали украшения на составные части и продали по отдельности.

Яков Михайлович вздохнул, словно сокрушаясь о давней трагедии.

– Другая часть драгоценностей была передана царской семьей на хранение доверенным лицам еще в Тобольске. Монахиня Марфа Уженцева вместе с неким Василием Корниловым прятали их до тридцать третьего года, пока за ними не пришли. Тогда было изъято сто пятьдесят четыре предмета. Уженцеву и Корнилова расстреляли, а сами ценности, среди которых были и колье, и изделия Фаберже, и бриллианты, снова исчезли без следа. Специалисты считают, что с ними поступили так же – раздраконили и продали, чтобы пополнить оскудевшую казну. Кстати, малая часть фамильных драгоценностей из тех, что были найдены на Урале после гибели Романовых, хранится в мужском монастыре недалеко от Нью-Йорка. Но среди этих немногочисленных вещей камеи нет.

Яков Михайлович посмотрел на внимательные лица своих визави.

– Выскажу гипотезу, что данная камея могла быть среди тех драгоценностей, которые члены царской семьи тайно вывезли, направляясь в ссылку.

– Откуда такой вывод?

– Фотография, на которой на императрице кулон с камеей, сделана в Царском Селе уже после ареста в тысяча девятьсот семнадцатом году. Следовательно, украшение могло уехать с ней в Тобольск. Многие исследователи с этим согласились бы.

– Но вы думаете иначе? – спросила Маша.

– Разумеется, это только предположение, но рискну высказать мнение, что камея никуда не уезжала и была изъята или, скажем, просто украдена еще в Царском Селе. А значит, в период с восьмого марта по тридцать первое июня семнадцатого года.

– Что заставило вас так думать? – поинтересовался Лев Моисеевич и поднес поближе к Музыканту ухо.

– Вывезти старались только самое ценное в смысле стоимости и то, что можно было спрятать в одежде. Носить украшения открыто все равно было невозможно.

– А камея разве дешевая? – поразилась Маша.

– Отнюдь. Однако не настолько ценная, чтобы тащить ее через полстраны. Так что пытаться узнать, где украшение обитало до сих пор, – дело безнадежное. Если только вам не расскажет сам владелец.

Музыкант испытующе взглянул на Суслина. Тот молчал.

– Однако, – продолжил Яков Михайлович, – могу попытаться выяснить, как и когда она появилась в России. Ну и авторство установлю, конечно. Мне будет интересно.

– Правда? – забывшись, спросила Маша.

Яков Михайлович посмотрел в наивные девичьи глаза и, улыбнувшись, кивнул.

– Безусловно. Сделаю заключение о подлинности изделия и при следующей встрече непременно поведаю историю появления камеи у Александры Федоровны. Специально для вас, мадемуазель.

Маша зарделась. Лев Моисеевич тут же выставил вперед ухо. А ну как этот Музыкант начнет кадрить юную неопытную особу? Надо быть начеку!

– Разумеется, ваш труд, господин Музыкант, будет достойно оплачен, – быстро сказал он, чтобы отвлечь Якова Михайловича от созерцания Мусиного лица.

– Не сомневаюсь и постараюсь дать свое заключение как можно быстрее.

– Сколько времени вам нужно реально? – спросил Суслин.

– К понедельнику не успею однозначно, – решительно заявил Музыкант. – Постараюсь к среде; если не смогу, сообщу. – И добавил: – В принципе, нет