Ферапонтовский сборник. VIII - Коллектив авторов

Накопленные собором богатства использовались прежде всего для пышного убранства храма. В частности, в начале XVII века в Успенском соборе велись большие работы по украшению иконостасных икон золочеными серебряными окладами. Сохранились отдельные документы о расходах на серебряное дело. Так, главному мастеру-серебрянику драгоценный материал был выдан на следующих условиях: «Захарии дано серебра на образы. От дела давати с ряженого серебра фунт полсема золотника». С гривенного серебра мастер получил полфунта серебра, а всего для работы им было получено несколько фунтов серебра и 17 драгоценных камней. Этим же мастером были изготовлены оклады на иконостасные иконы местного ряда: «Предста Царица», «София премудрость Божия» и другие[37].

Одновременно изготовлялись оклады на иконы, находившиеся в ризнице Успенского собора. Сохранилась роспись денег, затраченных на серебряную басму, гравировку по серебру и золочение храмовой придельной иконы Иоанна Предтечи. Полного перечня окладных икон собора и изготовленных в это время окладов в архивных документах не сохранилось. Однако из документов соборного делопроизводства известно, что на оклады, изготовленные серебряником Захарией и его мастерами, было затрачено 100 рублей денег и два золотых рубля. Кроме того мастера получили свою долю серебра и 60 алтын денег[38]. После огромного пожара 1630 года, когда сгорели все перекрытия храма и «расселись», но устояли стены каменной постройки, на схематических рисунках плана Соборного дворища и панорамы Устюга и в летописных списках каменное здание Успенского собора в середине ХУП века называлось и изображалось в виде кубической постройки с сильно руинированными стенами, стоящей без куполов, кровли и сводчатых перекрытий[39]. Тем не менее во время пожара, по существу уничтожившего здание, удалось спасти несколько иконостасных икон, ризницу, отдельные предметы церковной утвари и обгоревшие царские врата с сенью. Сохранилась опись чудотворной иконы Богоматери Одигитрии, составленная после пожара. В 1646 году мастер-резчик, устюжанин, работавший в Москве, подрядился «вырезать» для собора «царские двери как были старые двери, тем величеством в высоту и в ширину, сень и столбцы резные ж»[40].

Указом царя Алексея Михайловича и по благословенной грамоте митрополита Ростовского и Ярославского Варлаама «соборную каменную ветхую Успенскую церковь было приказано разобрать и на ее месте построить новую каменную церковь»[41]. Верхняя часть здания из-за угрозы обвала была разобрана «до окошек». Однако начало строительных работ в соборе постоянно откладывалось. Только в 1644 году в Москву соборный протопоп направляет священника с просьбами о выделении денег на строительство Устюжского Успенского собора. Челобитные были написаны на имя царя и патриарха. Сохранилась отписки челобитчика протодьякона Успенского Устюжского собора Дмитрия из Москвы и Ростова Великого в Устюг Великий. Первое письмо автор послал из Москвы: «Великого Государя патриарха (Никона) на Москве не застал. С Фоминой недели он съехал в Воскресенский монастырь, а дьяк Иван Афанасиевич с ним же. И когда его, великого святителя, пришествие к Москве будет, того прямо уведать не можно. Челобитную поднесть некому». Во второй отписке челобитчик рассказывает о том, как его встретили в Устюжском приказе Москвы, в ведении которого находился город Устюг Великий со всеми его жителями и церковными постройками: «От князь Данила Мышевецкого (возглавлял Устюжский приказ в Москве) великое страхование и угроза выходит… соборную де церковь по указу великого государя (царя) строить велено Ростовскому митрополиту домовою казною, а не бо их животом». Третью отписку челобитчик отправил из Ростова Великого: «ходил к Государю Митрополиту (Ионе Ростовскому) с хлебом и челобитенку поднес, и он мне долгое время ничего не сказал, да и вверх пошол и едва я вслед на лестнице слово упросил. Приказал митрополит: “к Москве волочись”»[42]. Безрезультатная поездка в Москву и Ростов Великий закончилась для протодьякона Дмитрия совсем скандально – в Ростове его обвинили в пьянстве. На небольшом листе бумаги за красной печатью протодьякон написал в свое оправдание: «… всяк называет будто мы невоздержанно ехали, и пьянствовали и проводникам изъян учинили… Ничего того не было. Правда, путь был не спешен, во многих местах были мало не по горло в воде»[43].

Поездок священников и протопопа Устюжского Успенского собора в Москву и Ростов Великий с челобитными о постройке каменного храма было много. Ездили ежегодно, пока царь не прислал в Устюг 7500 рублей на строительство каменного собора. Поздней осенью 1659 года Ростовский и Ярославский митрополит Иона направляет успенскому протопопу Владимиру, игуменам устюжских монастырей и посадским священникам указ о постройке сараев и срочном обжиге кирпича для строительства соборной церкви. В 1663 году, когда основной корпус здания был близок к завершению, устюжский воевода знатный поляк Петр Потоцкий для ускорения строительства принимает неожиданное решение. Он приказывает кормчим речных дощаников, перевозившим соль поморских монастырей в Вологду, на обратном пути загружаться известью, кирпичом и доставлять их к строящемуся Успенскому собору. Кормщики отчаянно сопротивлялись, уверяя воеводу, что речные дощаники после извести будут непригодны для перевозки соли. Властный воевода перегородил реку плотами. Плавание монастырских и купеческих дощаников по Сухоне мимо Устюга стало невозможным, и кормщики вынуждены были подчиниться требованиям воеводы. Перевозка извести и кирпича из сухонских волостей была проведена в короткий срок и не потребовала больших затрат[44]. В начале 1664 года из Устюга Великого на имя царя была направлена челобитная: «Государю Великому царю Алексею Михайловичу самодержцу бьем челом нищие дети Устюга Великого соборныя церкви Пречистыя Богородицы протопоп Владимир с братиею. В прошлые годы… изволил пожаловать денег на строение устюжской каменной церкви семь тысяч пятьсот рублей и мы богомольцы тем Государя деньгами тое соборную каменную церковь стены и верхи сделаны»[45]. Однако церковные службы в эти годы, как и в 1650-е, совершались не в соборе, а в городской деревянной, изрядно обветшавшей Ильинской церкви[46]. Строителям собора предстояло сделать многое: покрыть кровлю белым железом, навесить церковные двери, застеклить и обрешетить окна. Кроме того соборные власти не заплатили большую сумму денег подмастерьям и каменщикам, а также работникам, которые обжигали известь[47]. Значительная сумма денег, выделенных на строительство царем, еще сохранялась в соборной казне, но совершенно неожиданно произошло событие, сразу остановившее достройку и отделку храма. Медные деньги по реформе того же царя Алексея Михайловича в 1662 году в Устюге, например, обесценились до уровня стоимости медного лома. Протопоп Владимир Никитин подает на имя царя новую челобитную, в которой, перечислив все недоделки строящегося собора, просит Алексея Михайловича дать из царской казны еще одну тысячу рублей денег серебром[48]. Несколько позже митрополит Ростовский и Ярославский Кирилл посылает благословенную грамоту игуменам устюжских городских монастырей с просьбой оказать помощь соборному протопопу Успенского собора в продаже церковных сосудов и иной серебряной казны, и употреблении денег на украшение храма. Серебряная утварь и церковные ткани Успенского собора по митрополичьей грамоте долгое время продавались не только в крупные монастыри, но и в небольшие сельские храмы[49]. В соборном храме, в паперти и придельных храмах в 1670–1671 гг. еще велись отделочные работы. Плотники Михайло, Григорий и устюжанин Карп Трофимов настилали полы, закрепляли в кирпичной кладке алтарной стены тесаные бревна, служившие тяблами для установки иконостасных икон, навешивали церковные двери и выполняли другие плотницкие работы по внутренней отделке храма. Протопоп и казначей Успенского собора закупали «для стройки» огромное количество бревен. Иногда в год приобреталось до полутора тысяч бревен «большого, среднего и меньшего лесу». Часть бревен «растирали» – распиливали на доски и плахи, другую часть использовали для хозяйственных и жилых построек[50].

К ноябрю 1671 года строительные работы в каменном здании Успенского собора практически были завершены. Ростовский митрополит Иона, внимательно следивший за ходом строительства, направил в Устюг «память» – требование об отсылке в Ростов железа и железного лома, оставшихся от постройки Успенского собора. В ответ на это протопоп Владимир Никитин сообщил ростовскому митрополиту, что после постройки каменного собора «железа не осталось и снастей железных также нет – износились»[51].

В 1674 году протопоп Успенского собора заключил подрядную с устюжским иконописцем Василием Спиридоновым Холморцем (Колмогором). Тридцатилетний иконописец (Василий Спиридонов родился в 1643 году) обязался написать для иконостаса Успенского собора иконы за 110 рублей. На краски, золото и другие материалы ему было выдано 20 рублей денег. Над выполнением заказа Василий Спиридонов работал со значительными перерывами до 1677 года[52]. Однако сведений о написанных Василием Холмогорцем иконах для Успенского собора и о том, были ли иконы полностью введены в иконостас храма, не сохранилось. Между тем известно, что иконописец долгое время, вплоть до 1685 года, жил с женой устюжанкой Полозовой Екатериной Никитиной в Устюге Великом. В 1685 году «для прокормления» он ездил в Ярославль, где выполнял иконописные работы. Вернувшись в Устюг, иконописец развелся с женой и, возможно, уехал из города, так как его имя больше не упоминается в документах Успенского собора[53]. Иконостасные иконы, написанные Василием Холмогорцем, и сохранившиеся после пожара разрозненные более древние иконы позволили освятить собор и проводить в нем церковные службы. Очевидно также и то, что по какой-то причине договор о написании икон для иконостаса Успенского собора Василием Холмогорцем не был полностью выполнен, не все иконы иконостасного комплекса были им написаны. Через тринадцать лет заказ на написание икон для нового высокого многоярусного резного иконостаса Успенского собора был передан московскому мастеру Михею Быкову и его сыновьям. Примечательно, что иконы написанные Василием Холмогорцем, в договорных документах Михея Быкова не были упомянуты. Михей Быков и его сыновья, живописец Логгин и иконописец Иван, обязались написать иконы всех пяти рядов иконостаса: икон местных 10, праздников 16 икон, а также «апостольский пояс», «пророческий пояс» и иконы праотеческого ряда[54].