Милый Индрик - Андрей Лазарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот тут – сияние. И из самой его глубины удивленная мягкая речь: «И что их сюда тянет? Будто медом намазано – лезут и лезут… Два века толпились, кричали да плакали, вот и этот явился, свистун… Пойдем, что ли, голубчик?» Старый грабитель сощурился, но ничегошеньки за сиянием на разглядел. Однако кивнул бородой и пошел за ним вслед. Чего ему еще оставалось?
Ближе всего: Я живой
Она никуда не исчезла, Полина! Она снова пришла к моей келье. Но голос ее звучал ах как тревожно. Только мне было все равно: жива, жива! И принесла мне чуть снеди: и сыр, и редьку, и даже лепешку!
«Все боятся к тебе приходить, – заявила она взбудораженным голосом. – Второго дня где-то здесь нашли старого лекаря – мертвого! Его зарезали. А потом вспомнили, что и купец ваш, Арно, тоже пропал, когда пошел к тебе за советом».
Но я не помню, чтобы он приходил. «Вот-вот! – продолжала она. – Говорят, что рядом с твоей пещерой появились разбойники, из дальних мест».
Я ничего не сказал, потому что уже вгрызся зубами в лепешку. Она вдруг захихикала.
«Или что ты – черный колдун и всех хочешь уморить. Поэтому они решили заложить стену до Константинова дня».
Ну дела.
«Они решили сделать это сегодня».
Я еще подождал, и она, захлебываясь, стала рассказывать, что ей-то ведь все равно, святой я или нет, потому что ей нравится мне помогать; она, когда пришла в нашу деревню, тоже долго жила без всякой поддержки, а потом люди одумались, вот и сейчас они ее здесь увидят, она им скажет, и они передумают…
Не успел я сказать, что я сам по этому поводу думаю, как послышалась какая-то возня и кто-то незнакомый, пыхтящий и жизнерадостный провозгласил:
«Поймал и держу! Поймал и держу!»
«Это дурочка местная…» – вот этот голос, без сомнения, принадлежал Гийому.
«Все-то ты, Рыцарь, лезешь. Будто и без тебя неизвестно», – с усмешкой сказал ему некто третий. Его голос мне тоже показался знакомым.
От Полины слышалось только возмущенное попискивание.
«Все равно сегодня уходим, – заявил Рыцарь задумчиво. – А она дурочка, никого потом не узнает».
Тут Полина вырвалась и заголосила:
«Узнаю, всех узнаю! А уж тебя-то, безногого, и узнавать нечего! Всем расскажу – это вы и лекаря и купца Арно здесь убили! А ты, носатый, ты ко мне уже прямо тут подлезал, холера тебя прибери!»
Я молчал и жадно слушал. Значит, с ней тогда ничего не случилось? Снова послышались визги, пыхтение, брань.
«Придется зарезать дурочку», – сказал третий задумчиво.
«Ну, сейчас только… Я б ее..!» – согласился Гийом.
Я подивился. Вот значит, как он в своем Герцинском лесу научился.
Тут вновь прозвучал сиплый визг – но теперь не полинин. Вверху, там, где отверстие для еды, которое я тщетно пытался расширить, показалась маленькая, детская рука, а потом – и голова девушки.
«Держи, за ноги ее хватай!»
«Да все равно не пролезет!»
Но она пролезла. Удивительно быстро она протиснулась через отверстие и, скользнув вниз, ловко приземлилась на четвереньки. И тут же выпрямилась. Ростом она оказалась – едва мне по грудь. На меня она смотрела, настороженно улыбаясь; я зажег свой светильник, для которого она же и принесла нового масла.
«Здравствуй, святой человек…»
«Ну, пустобреху-то нашему какая теперь благодать! – раздался снаружи голос Гийома. – Пошли, разве что?»
Но его убийцы-приятели оказались не очень согласны. Они зашептали, но мне все равно было слышно:
«Надо ее достать и зарезать… Она опознает безногого, станут искать, а он и нас сразу выдаст…»
Потом Гийом им сказал, что меня все равно сегодня замуруют, и никто не станет разбираться, отчего у меня оказалась Полина и кого она может опознать, а кого не может. Все только решат, что бес научился говорить двумя голосами. И все!
Гийом с одним спорил, а другой стал сильно бить чем-то тяжелым по краям дыры наверху. Ко мне внутрь, на землю, посыпались камни.
«Сейчас-сейчас», – бормотал этот третий разбойник.
Я сперва обрадовался, а потом вспомнил, что они все равно не оставят в живых ни меня, ни Полину. Но я только смотрел, как с каждым ударом отверстие становится шире, света все больше, и слышал, что звуки снаружи доносятся все отчетливей и отчетливей.
«Только это, – заявил торопливо Гийом, – дурочку-то надо сначала…»
Двое остальных, похоже не слишком его уважали. Они громко и грубо расхохотались.
«Калека, а бабское дело любит!» – заметил один.
А второй сказал:
«Идут вроде сюда».
Гийом испуганно произнес:
«Это пришли уже стену закладывать! Быстрее! Ломай!»
Но стучать прекратили. Злобный голос сказал:
«И так пролезешь! И со своей дурочкой намилуешься всласть! Подумаешь! Простофили решат, что бес научился говорить тремя голосами!»
Гийом стал возражать, но его не очень-то слушали. Пока все это продолжалось снаружи, внутри Полина стояла рядом со мной, доверчиво держась за руку. Услышав, что двое бродяг решили закинуть Гийома в затвор, она отпустила мою руку и, развеселившись, захлопала вдруг в ладоши.
Снаружи все шла перебранка, громко звучали обидчивые вопли Гийома, и вдруг в отверстии появилась бешено дрыгающаяся рука, а потом и плечо. Заходило все это медленно, с сопротивлением:
«Тяжелый, хотя и безногий».
А потом он весь перевалился через край и беспомощно шлепнулся вниз. Какой-то не человек, а огромный паук, застонал, и, загребая руками, отполз подальше к стене и отвернул лицо от меня.
«Что же вы меня не ловили?» – спросил он потом, как будто шутливо и вновь застонал.
Полина подскочила к нему, держа в руке камень.
«Ага!» – прокричала она.
Снаружи раздался тихий свист и больше я ничего не слышал от двух бродяг. Третий, которого когда-то звали Гийомом, скорчился в углу и хрипло дышал. А Полина, встав над ним, попыталась стукнуть камнем по голове. Лежащий подставлял под удары локти и руки, и Полина, не попадая, с обидой пришептывала и сопела.
Я отвернулся от них. Отверстие наверху стало столь широко, что пролезть могла не только Полина, а даже и я. Но я так отвык от яркого света, что, чуть поглядев вверх на него, тут же зажмурился. Перед глазами моими все равно было светло. Я слышал, как то сопит, то хнычет Полина, и в ответ ей что-то испуганно стонет Гийом. Потом они внезапно замолкли. Я хотел открыть глаза и что-нибудь сделать. Но на тропинке уже звучали голоса односельчан, ведомых епископом и настоятелем. Мне кажется, я ослеп.
Два старичка
Мне очень часто раньше мерещилось, стоило лишь закрыть глаза, не вечером, а под утро, после долгой молитвы. Я видел гребень горы, но не далекой, а сказочно близкой, и на этой горе – огромный, гигантский конь с мохнатыми бабками. Стоит, грозно фырчит, прядет ушами и перебирает ногами. А у него на спине сидят два очень маленьких, седобородых старичка, худеньких, с добрыми лицами. Сидят, и оба, повернувшись ко мне, на меня смотрят. А потом конь трогается с места, и идет, не спеша, дальше по гребню горы. Оба старичка машут мне своими маленькими, почти детскими ручками.
Додик в поисках света
(роман)
Когда внутри человека накапливается большое количество тонкой материи, наступает такой момент, когда в нем может сформироваться и выкристаллизоваться новое тело – «до» новой, более высокой октавы.
«Взгляды из реального мира», Г. Гурджиев.Мефистофель:
Кто долго жил – имеет опыт ранний
И нового не ждет на склоне дней.
Я в годы многочисленных скитаний
Встречал кристаллизованных людей.
«Фауст», И.В.Гете.1. В потемках души
На третий или четвертый день после того, как Давида Маневича привезли из роддома, по телевизору начали показывать «Вечный Зов». «Говорят, очень хороший фильм», – сказала бабушка Серафима. А Галя, разудалая матушка Додика, потребовала, чтобы в их комнату принесли маленькую, черно-белую «Юность».
Додик лежал распеленатый на клеенке в эмалированном корытце. Сестра Гали, Таня, сказала, что ему так полезно. Додик мог писать в свое удовольствие, прямо в корытце. Но вместо этого он сделал странное. Едва надвинулись первые титры, и зазвучала вводная музыка, как малыш дернул ножкой, весь сморщился от натуги, и приподнял голову!
«Господи! – изумилась бабушка Серафима, – что же он делает?»
А так Додик впервые отреагировал на вечный зов. Через секунду его головка под собственной тяжестью перевалилась назад, и шея у него вытянулась.
Тетя Таня обрадовалась: растет вундеркинд! А вырос настоящий цыпленок: с вечно свисающей то на одну, то на другую сторону головой. В школе его все звали Цыпленок, и только дома, когда хорошо чистил картошку, сам, без напоминания, выносил мусорное ведро и кормил кошку Даму, его звали Додиком. Что, впрочем, было почти то же самое.
