Wild Cat (СИ) - "Deserett"

Кровь больше не течет, вся вытекла, остыла… Бэл пошатнулся, открывая мне убийцу. Миг откровения и разочарования. Потому что я вижу слишком мало. Темные очки, ниспадающие водопадом волосы, черные, запекшиеся губы и наглухо застегнутый воротник формы. Он подхватывает бездыханное тело за подмышки, не давая осесть на пол, и кривит страшный рот в улыбке. Она адресована не посуде, не холодильнику, не умершему Бальтазару… а мне, распятому.

Он улыбается, и в меня всасывается запекшаяся кровь с его рта. Улыбается гадко, сладко и многообещающе… Во мне ширится трупный яд, вползают какие-то насекомые. Улыбается, как нечистый, насадивший на вилы не тело, а трепещущую, обезумевшую от страха душу. Мою душу. А я впитываю его бесовскую улыбку, зараженный и ненормальный, прикован к ней и к белому мертвенному лицу, я так поглощен им, что не замечаю медузу, раскрывающую мои гниющие раны. На кончике одного из ее щупалец драгоценной каплей сверкало противоядие. Пустая ампула висела на другом. Киллер провел черным языком по своим губам.

— Ты отказываешься? Отказываешься стать одним из нас?

Я не отвечу. Медуза скрутила болевые жгуты вокруг моих проткнутых рук и резко затянула.

========== 8. Бардак ==========

Истошный крик вибрировал в грудной клетке, хотя я уже зажал рот обеими руками. Наверно, я разбудил весь дом. Бальтазар осторожно сжал меня в объятьях. Дикими глазами я ищу какие-нибудь следы ран на его груди и животе, но все чисто. Отпускаю рот.

— Что снилось, Стю? — вымолвил он так мягко, что ком, сидевший в моем горле, взорвался. Я быстро спрятал лицо в ладони. Я знаю, что делаю это слишком часто. Я неисправим в сильно развитом комплексе неудачника. Не плачу, но в глазах жжение.

Внимательность Бальтазара доставляет мне особенно резкую боль. С непривычки… Или из-за подспудного убеждения, что я этого недостоин. Это — нежность, не свойственная никому из нашего рода. Мой прежний опыт не блещет бриллиантами. Изабелла, например, простоватая девчонка, веселая, временами капризная и вполне способная «по-дружески» толкнуть в бок, свалив с ног. Отдубасить. Да что греха таить, она легко могла пинком отправить мордой в грязь. Такими уж небезобидными были наши игры с детства. И моя мать… в основном выражала любовь тумаками и подзатыльниками. Нас у нее уродилось восьмеро. Детство было не из приятных. Еще там, дома, в старой реальности. Так что не знаю я, что такое нежность. Угрюмый лис, видевший в своей жизни в основном серое и черное. Не белое.

— Стюарт, только не уходи в себя. Я же тебя там и с собаками не отловлю, — он лукаво улыбнулся, беря меня губами за нос. Я вздрогнул от смешанного чувства удовольствия и недоверия. Что за странный жест, еще одно проявление его нежности, вместо окрика или одергивания. Ну почему он такой, почему?! Оставил мой нос в покое, целует щеку… А я подставляюсь, чуть дыша, даже если какая-то часть меня протестует. Расслабиться всего на минуточку… полминутки. Закрыть глаза и поверить, что бывает абсолютный покой наедине не с зеркалом в ванной, не с подушкой в постели и не с музыкой в наушниках. Живой человек… и ему не все равно.

Полчаса. Пуховое одеяло прикрывает нашу наготу. Полчаса, сидя на теле «дикой кошки», в тесном объятии, в полном молчании, боясь шевельнуться, сменить позу и нарушить установившееся равновесие. Я держал ладони на его лопатках. Проводил пальцами по узкому каналу позвоночника. Пластичность его тела сводит меня с ума. Его дыхание… слышно только вдохи без единого выдоха. Он ждет. Все эти полчаса. Но я не заметил! Полминутки, как же… Нечаянно увидев, куда метнулись стрелки стенных часов, я покрылся горячим потом и судорожно вспомнил, какой был вопрос.

— Ты. Приснился дважды за день. А до этого… странная история. У меня есть другая жизнь. Начинается она на берегах реки Амстел.

Я втянул его в долгий рассказ. Торопился, перебивая сам себя, вспоминая детали, исправляя некоторые события. Фамке показал в ореоле ненависти и отвращения, которое испытывал на самом деле, а «лучшего друга» нарисовал с недоумением и толикой жалости. Описание суда в нескольких версиях затянулось на час, Бэл вставал принести воды, я нервничал, теряя его из виду, пил большими глотками, проливая воду на себя, но говорить становилось все труднее. Я устал и шептал последние сцены едва слышным голосом, привалившись к его телу.

— Бэл, я должен принять антидот. Я верю, что все кончится, когда я сломаю заранее написанный сценарий, пересилю запрограммированное движение мышц и дотянусь до лекарства.

— Не думаю, что спасение в этой ампулке. Но попробуй, — его глаза темны и необыкновенны, бархатная зелень, облачные тени… Я поборол робость и поцеловал их. Бэл улыбнулся кончиками губ и лег на спину, притянув меня к себе. Я обвил его торс ослабевшими ногами и приложил горячую щеку к его плечу. Горло побаливает от многословия, и голос сел. — Все еще ревнуешь меня к нему?

— Было ошибкой говорить тебе это. Но да, ревную.

— А почему? Обоснуй мне это чувство.

— Да какое тут может быть обоснование?! Он — всесильный король кошмара. Его боятся, и ему поклоняются. По мановению его руки происходит что угодно, любая пакость. Но самое страшное — ты сгораешь от страсти, прикасаясь к нему, — я поморщился. — Ты хочешь его во сне. Мне трудно, не заставляй признаваться в вещах, которые непосредственно кошмара никак не касаются.

— Еще как касаются. Предпочитаешь тащить на себе тяжелые камни? Мечтаешь о горбе на спине? Или трупный яд пришелся по вкусу?

— Не убедил, но ладно, скажу. Просыпаясь, я боюсь… что ты хочешь его и наяву. Несмотря на смертельный исход, на жуткие казни, которые он дарит вместе с благосклонностью.

— Я докажу тебе, что это не так, докажу очень скоро. Сейчас нам нужно определить план действий. И пойти по следам кошмаров. Следующее задание будет заказным, я подберу в картотеке. Амстердам и пара трупов в знаменитом квартале красных фонарей.

Я не стал спорить. Бальтазар служит «дикой кошкой» более семи лет, я верю в него. Но в сияющую ампулу с антидотом я верю еще охотнее.

*

Бэл ушел ранним утром, оставив мне на сковородке мясо с фасолью в остром соусе. Уплетал его и радовался, что наши вкусы совпадают. Расправившись с завтраком, сел за книгу, которую он приказал мне прочесть накануне. Сосредоточиться сложно, но как иначе убить время? Бэл строго запретил выходить куда-либо до его возвращения. Я намешал себе большую чашку кофе с молоком и забрал тонкий романчик с ночного столика.

Да, это нельзя было назвать даже романом. Шестьдесят девять страниц, и близко не похожих на учебную программу, не касавшиеся ни истории, ни биологии, ни философии. Может, немного психологии… Но умные рассуждения были заправлены ошеломляющим количеством эротических подробностей. Смелость насмешливого автора вызывала то возмущение, то зависть. Зачитавшись, я опрокинул недопитый кофе и залил кресло. Стою теперь с тряпкой, оттираю коричневое пятно.

О чем шла речь? Мне попалась самая странная детективная история, которую только мог родить чей-то воспаленный ум. Немолодой музыкант попадает в фамильное гнездо демонов, глава семейства ведет свой род от самого Люцифера, но его детишки похожи на вполне земных существ. Они не стремятся к власти и не ищут наживы, не охотятся на души мирных граждан, не творят зло в том классическом варианте, обрисованном священнослужителями, удивительно, но они… просто живут. Им нравятся развлечения, вкусная еда и излишества вроде наркотиков. Они гомосексуальны, но автор пишет об этом бесстрастно и безударно, хотя и не делает нормой. Сценарий построен на исчезновении одного из дьявольских сыновей, однако в доме остается его брат-близнец, который внушает новоиспеченному следователю наибольшие подозрения. Понимание книги затрудняется двойными именами всех героев, повествование заворачивается в нелогичные повороты, ход мыслей музыканта, никогда не учившегося на полицейского или сыщика, вызывает восхищение и ступор. Злодея он вычислил, но его предательски убили! Горя желанием узнать, что было дальше, я переворачиваю страницу с надписью «конец второй части» и натыкаюсь на твердый переплет. Действительно, тоненький том I—II кончился. А где же остальные?!