Cекрет Коко - Ниам Грин

– Господи, только не цветы! – театрально взывает к публике Гарри Смит, с улыбкой глядя на Люсинду поверх своих очков со стеклами в форме полумесяцев. Гарри, который ничуть не моложе своей визави, вечно ведет себя так, будто ему шестнадцать. Он большой поклонник пуризма[7]. В нашей работе ему нравится вначале избавляться от всего лишнего, затем делать политуру – везде, где это возможно, раскрывать естественную красоту дерева. Поэтому изделия из красного дерева у него всегда выходят лучше, чем у остальных.

– Отстань, гадкий старикашка, иначе я тебя всего узорами покрою! – добродушно грозит ему Люсинда. Чувство юмора у нее прихрамывает, поэтому такие словесные баталии случаются частенько.

– Куда думаешь его поставить, Люсинда? – спрашиваю я. У нее всегда все продумано – она заранее представляет, где ее произведения будут смотреться наиболее выигрышно и где лучше их разместить.

– В спальне, – уверенно отвечает она.

– Будешь хранить в нем свои панталоны? – продолжает глумиться Гарри.

– Старый развратник ты, Гарри Смит, – чопорно отвечает Люсинда, но я вижу, как у нее дергается уголок рта оттого, что она всеми силами пытается не рассмеяться.

– Ну-ка, не заставляйте меня браться за линейку и наказывать вас, – хмурюсь я, придавая голосу настоящей учительской строгости.

– Вечно ты только обещаешь, – подмигивая мне, сокрушается Гарри.

– Бога ради, добрый человек, берите вы свое пальто и ступайте домой, к жене, – не выдерживает Люсинда.

После этих слов все вспоминают, что уже действительно засиделись, откладывают в сторону инструменты и начинают собираться по домам. Наше занятие подошло к концу, самое время расходиться.

– Отлично поработали, увидимся на следующей неделе, – прощаюсь я. – Не опаздывайте!

– Как можно! – откликается кто-то уже с порога.

Улыбка по-прежнему не сходит с моего лица, когда уходит последний посетитель. Мои ученики и в самом деле очень разные, у каждого свой неповторимый характер, но все они отлично ладят. А то, что они по-доброму подтрунивают друг над другом, лишь поднимает всем настроение. Однако удовольствие им доставляет не только сам процесс, но и те чудесные изделия, которые получаются в результате кропотливого труда над старенькими, казалось бы, отжившими свое вещами. Для меня нет ничего прекраснее ощущения того, что я помогла людям спасти никому не нужный предмет мебели, дать ему новую жизнь и новый кров. Я каждый раз получаю от своих занятий настоящий кайф.

Оставшись в одиночестве в тишине, воцарившейся в лавке, я задумалась: чем бы еще сегодня заняться? В итоге решила разобрать коробки с коллекционной ерундой, которые достались мне на аукционе вместе с мраморным столиком. Я уже успела мельком просмотреть их содержимое и расстроилась – в них не обнаружилось ничего стоящего: только старые, пыльные, никому не нужные книги и фарфоровые фигурки со множеством сколов, которые в жизни никто не купит. Придется использовать все эти «богатства» во время занятий – никогда не знаешь, что может пригодиться, – но я все равно разочарована до глубины души тем, что в коробках не нашлось ни одной ценной вещицы, хоть я выложила за тот лот больше сотни евро.

Когда я добираюсь до последней коробки, спускается Рут.

– Ну и что же ты нашла в этих сундуках с сокровищами? Есть что-нибудь любопытное? – спрашивает она, заглядывая мне через плечо.

– Не думаю, – вздыхаю в ответ я. – Мусор всякий, больше ничего. Ты была права.

Я не просто разочарована – я чувствую себя обманутой из-за того, что так простодушно повелась на эту ерунду только для того, чтобы одержать победу над Перри. Хотя я и понимаю, что прибыль от перепродажи столика никуда от меня не денется, все равно не могу избавиться от чувства, что я катастрофически переплатила за этот лот, и нам обеим это прекрасно известно.

– Жаль, – беспечно отзывается она.

Рут никогда не осуждает меня, если я допускаю ошибку во время торгов – она всегда очень добра ко мне. Когда я только начинала закупать товар для лавки, то не раз делала ошибки, но она ни разу меня ни за что не отругала.

– Глупо, конечно, но я до сих пор надеюсь в один прекрасный день обнаружить в одной из таких коробок бесценный артефакт, – признаюсь я.

– Хочешь в «Античное шоу»[8] попасть?

– Да, это бред, я знаю.

– Не такой уж и бред, – уверяет она с милой улыбкой. – Именно в этом и заключается вся соль участия в торгах – иногда можно приобрести что-то совершенно неожиданное.

– И как я сразу не догадалась, что ничего приличного в этих коробках и быть не может, – сокрушаюсь я. – Мы ведь не сможем их вернуть.

Я вытряхиваю из коробки последние безделицы – парочку старых зажигалок, всякую кухонную утварь и несколько зачитанных книг с измятыми страницами, – но и тут не могу найти ничего, что мы смогли бы перепродать. В коробке осталась лишь стопка отсыревших музыкальных журналов.

На всякий случай, чтобы убедиться, что я ничего не пропустила, я приподнимаю эту кучу макулатуры. И вдруг, на самом дне, нащупываю еще какой-то предмет. При ближайшем рассмотрении он оказывается пыльным пакетом кремового цвета.

– Что там в нем, сумочка? – с любопытством спрашивает Рут, когда я бережно разворачиваю упаковку и достаю из нее маленькую черную дамскую сумочку.

– Кажется, липовая «Шанель», – вздыхаю я. – Что ж, пущу ее на благотворительность.

Это не первая сумочка, которую я обнаруживаю среди предметов старины, ведь когда люди избавляются от ненужных вещей, они редко берут на себя труд их рассортировать. Некоторые вместо мусорной корзины пользуются аукционом.

– Господи, – вдруг бледнеет Рут.

– Что случилось? – обеспокоенно спрашиваю я. – Что с тобой?

– Эта сумочка…

– А что с ней?

Она смотрит на нее так, будто увидела призрак, ее глаза широко раскрыты от удивления.

– Мне кажется… Думаю, это – «Шанель 2.55»[9].

– Ну да, конечно, – смеюсь я. – Это же подделка, Рут. Кто-то, должно быть, купил ее с лотка на углу какой-нибудь нью-йоркской улицы, таких сейчас там полно. Она ведь даже не в хорошем состоянии – на ней и замочка-то с логотипом «Шанель» нет.

Это дешевая подделка, вот и все. Таких можно десять штук на пенни купить. А мне хоть бы за пять фунтов ее продать.

– В этом все и дело, Коко! Первые модели закрывались на прямоугольный замок, «замок мадемуазель», помнишь? Прямо как эта! И назывались эти замочки так потому…

– Потому что Шанель так никогда и не вышла замуж, – почти машинально заканчиваю я ее фразу.

Я держу сумочку на расстоянии вытянутой руки, взглянув на нее другими глазами – действительно, вот тот замочек, о котором говорит Рут. Она права – действительно похоже на «мадемуазель». При ближайшем рассмотрении оказывается, что это очень тонкая работа – совсем не чета подделкам, которые моментально изнашиваются в уголках. Сердце вот-вот выскочит из груди – неужто настоящая?

Историю знаменитой «Шанель 2.55» я знаю почти наизусть – мама рассказывала мне ее, еще когда я была совсем маленькой. Первые сумочки изготовлялись в парижском салоне Коко Шанель на рю Камбон вручную. Затем, в 1980-х годах, Карл Лагерфельд несколько изменил первоначальную модель. Но эта сумка, несомненно, появилась на свет раньше, теперь я в этом уверена. Она намного старше – и, вполне возможно, даже настоящая. Но как она очутилась в этой куче бесполезного хлама? Вряд ли кто-то совершенно случайно оставил шикарную сумочку от «Шанель» в коробке с ветхими книжонками и всякой рухлядью. Так просто не бывает.

– Открой ее, – просит Рут дрожащим голосом. – Только осторожно.

Я трясущимися руками с легкостью открываю замочек и заглядываю внутрь.

– Ох, – выдыхаю я, и сердце у меня замирает, когда я вижу, что подкладка у сумочки правильного, бордового цвета, такого же, как одеяния, которые носили монахини в монастыре, где воспитывалась Коко. Еще один признак того, что это не подделка, равно как и оригинальный замочек. Я едва дышу.

Рут тоже заглядывает внутрь сумочки, сгорая от нетерпения.

– Смотри: вот потайной внутренний карманчик, в котором Шанель хранила любовные письма, – с благоговением шепчет она. – Даже логотип с пересекающимися литерами «С» внутри имеется.

Я бережно касаюсь пальцами подкладки сумки. Стежки и молния выполнены безукоризненно. Качество превосходное, все симметрично – я вновь убеждаюсь, что передо мной не фальшивка. Я склоняюсь над сумочкой, делаю глубокий вдох и чувствую едва уловимый аромат лаванды, смешавшийся с обычным для всех старинных вещей запахом.

– Ты же не думаешь… Я хотела сказать, что вероятность так… мала, это же один шанс на миллиард, это как выиграть в лотерею.

– Знаю, – соглашается она. – Но, кажется, ты сорвала джек-пот, Коко. Скорей примерь ее уже, ради бога.

Я до сих пор не могу прийти в себя, но все же вешаю на плечо цепочку, на которой висит сумочка, и рассматриваю свое отражение в старинном зеркале, что висит на стене передо мной. Да, возможно, я выгляжу неряшливо, возможно, вся моя одежда заляпана краской, но вдруг это теряет всякое значение – сейчас я вижу в зеркале только сумочку. Я чувствую ее вес на своем плече, прикасаюсь к ней локтем… Неописуемое ощущение. Рут права – это настоящая «Шанель».