Спенсервиль - Нельсон Демилль

Он направился в сторону церкви Святого Джеймса.

По пути Кит старался не замечать передвижные дома, алюминиевые навесы и сараи, брошенные старые машины. Пейзаж вокруг все еще оставался изумительным: широкие, простирающиеся до самого горизонта просторы засеянных или оставленных под паром полей, и только там, вдали эту перспективу ломали полосы еще уцелевшего древнего леса. Под плакучими ивами, под простыми деревянными мостиками стремительно неслись, извиваясь и сверкая на солнце, поразительно чистые ручьи и маленькие речки.

Когда-то вся эта местность была дном доисторического моря, потом море отступило, и к тому времени, когда здесь появились предки Кита, большая часть того, что позднее стало северо-западной оконечностью штата Огайо, представляло собой сплошные леса и болота. За относительно короткое время с помощью одного только ручного инструмента и волов были вырублены леса, осушены болота, построены жилые дома, подготовлена к возделыванию, а потом засеяна и засажена земля. Результаты оказались поразительными: земля ответила невероятным плодородием и обилием, словно она специально ждала десять миллионов лет, чтобы в изобилии родить рожь и ячмень, пшеницу и овес, морковь и капусту и вообще почти все, что сажали и сеяли в нее пионеры-первопоселенцы.

Сразу после гражданской войны самые хорошие деньги в сельском хозяйстве можно было сделать на пшенице, потом ей на смену пришла более простая и урожайная кукуруза, а теперь Киту все чаще и чаще попадались поля сои, этих богатых белками чудо-бобов, которые должны будут прокормить стремительно растущее население планеты.

Нравится это кому-то или нет, но округ Спенсер был теперь связан со всем миром, и само его будущее стояло под вопросом. Воображению Кита рисовались две мыслимые картины этого будущего: одна – возрождение сельской жизни, которое может быть осуществлено выходцами из городов и пригородов, стремящимися к более размеренной и безопасной жизни; а другая – превращение всего округа в нечто вроде одной колоссальной плантации, принадлежащей каким-нибудь никогда не показывающимся сюда инвесторам, которые станут выращивать на ней исключительно то, что в данный момент приносит наибольший доход. Кит уже видел несколько ферм, где повырубали все деревья и живые изгороди, чтобы дать возможность действовать гигантским комбайнам. Размышляя над всем этим, Кит вдруг подумал, что, может быть, и страна в целом идет куда-то не туда; а ведь если ты сел не на тот поезд, то ни одна из лежащих на его пути остановок не может оказаться той, что тебе нужна.

Кит съехал на гравийную обочину дороги, остановился и вышел из машины.

Кладбище располагалось на холме, занимая примерно акр земли в окружении старых вязов и полей кукурузы. Примерно в пятидесяти ярдах от того места, где находился сейчас Кит, стояла белая дощатая церковь Святого Джеймса, которую Кит посещал еще мальчишкой, а правее нее – дом приходского священника, где в то время – а может быть, еще и сейчас – жили пастор и миссис Уилкес.

Кит зашел на кладбище и побрел среди небольших надгробий, многие из которых были потрепаны непогодой и заросли лишайником.

Он отыскал могилы своих бабушек и дедушек по материнской и отцовской линиям, могилы их родителей, их сыновей и дочерей, других родственников. Сделать это было несложно, если знать тот своеобразный хронологический порядок, в котором производились захоронения: старые могилы располагались ближе к вершине холма, а от них концентрическими кругами вниз, до самого края кукурузного поля спускались относительно более поздние. Самая старая из могил семьи Лондри была датирована 1849 годом, а старейшая из могил Хоффманов, немецкой линии его предков, восходила к 1841 году. Не было таких лет, на которые приходилось бы сразу по многу могил: в прежние времена не принято было доставлять с войн тела погибших. Но периоды войн в Корее и во Вьетнаме были представлены достаточно внушительно. Кит разыскал могилу дяди и немного постоял возле нее, потом перешел к могилам тех, кого убили во Вьетнаме. Их было десять – очень много для маленького кладбища, расположенного в небольшом округе. Кит знал их всех, некоторых постольку-поскольку, других хорошо, но при виде каждого из написанных на могильных плитах имен в памяти его вставало определенное лицо. Наверное, стоя здесь, среди могил своих бывших одноклассников, Кит должен был бы испытывать чувство некоторой вины перед ними, обычно свойственное тем, кто выжил; но у него не возникало такого чувства перед «Стеной памяти»[11] в Вашингтоне, не возникло оно и здесь. То ощущение, которое он испытывал, вернее было бы назвать не находящим выхода гневом при мысли о том, что все эти жизни загублены понапрасну. Кит не раз уже задумывался – и в последнее время такие размышления посещали его все чаще, – что, несмотря на все его успехи и достижения, и его собственная жизнь сложилась бы намного лучше, если бы не было этой войны.

Он уселся под ивой, между самыми последними могилами у подножия холма и началом кукурузного поля, и принялся жевать травинку. Солнце стояло уже высоко над головой, но земля была еще сырой и прохладной после ночной грозы. В небе над ним кружились учившиеся летать ястребки, из-под крыши церковной колокольни то выпархивали, то возвращались туда деревенские ласточки. Кит ощутил умиротворение, какого не испытывал уже многие годы; его вдруг до глубины души проняли спокойствие и уединенность родных мест.

Он лег на спину и принялся смотреть сквозь крону вяза в бледное небо. «Да. Если бы я не ушел на эту войну, возможно, мы с Энни и поженились бы… кто знает?» А настоящее возвращение домой вполне может начинаться и отсюда, подумал он, в этом смысле кладбище ничем не хуже любого другого места.

Кит доехал до северной оконечности городка и нашел то место, где от шоссейной дороги ответвлялась в сторону Вильямс-стрит. Он принял вбок и остановился, постоял некоторое время в нерешительности, потом свернул на эту окраинную улочку.

Она была застроена внушительного вида домами в викторианском стиле; некоторые из них казались недавно отремонтированными, другие выглядели старыми и обшарпанными. В детстве эта часть городка казалась ему чем-то необыкновенным и замечательным, здесь были такие большие дома, правда, на очень небольших участках – теперь-то он понимал, что эти участки были вовсе не маленькими, – тут росли высоченные деревья, кроны которых летом образовывали нечто вроде темного зеленого тоннеля; ему представлялось странным, что люди могут жить так близко друг к другу, что из окон одного дома было видно, что делается в соседнем, и на него производила огромное впечатление такая роскошь, как стоявшая перед каждым домом пара автомобилей. Но то, что тогда нравилось ему или озадачивало его, теперь, разумеется, уже не способно было ни впечатлять, ни нравиться, ни озадачивать. Ретроспективно детские наивность и удивление казались сейчас почти постыдными; но что же могло бы вырасти из человека, который бы не смотрел в детстве на мир широко раскрытыми глазами?

Улочка выглядела тихой, такой, какой она и должна была быть летним днем в послеполуденное время. Несколько ребят катались на велосипедах, какая-то женщина толкала пред собой детскую коляску, немного дальше по улице прямо посреди дороги остановился автофургон, и водитель болтал с подошедшей к дверце машины женщиной. У всех домов на этой улице устроенное по фасаду парадное крыльцо было раздуто до размера веранды – чисто американское явление, как выяснил за время своих странствий Кит, хотя в самой Америке новые дома уже так не строили. На некоторых верандах играли малыши, на других покачивались в креслах-качалках старики. Киту было приятно, что Энни живет именно на этой улице.

По мере того как он приближался к ее дому, с ним стало твориться что-то странное: сердце его сильно забилось, во рту пересохло. Ее дом стоял по правой стороне, он чуть было не проехал его, но, в последний момент спохватившись, принял к тротуару и остановился. Он заметил, что на ведущей к дому подъездной дорожке стояла довольно потрепанная машина-«универсал» и какой-то пожилой человек направлялся к тыльной части дома, неся с собой лестницу-стремянку. А вот и сама Энни – он успел лишь ухватить ее взглядом в самый последний момент перед тем, как она вместе с пожилым человеком свернула за угол дома. Он видел ее всего секунду-две, с расстояния в пятьдесят ярдов, но нисколько не сомневался, что это была именно она; его самого поразило, как он сумел так мгновенно узнать ее черты, ее осанку, походку.

Он отогнал машину немного назад и открыл дверцу, но тут остановился. Что, вот так вот просто взять и предстать перед дверью ее дома? А с другой стороны, почему нет? Что плохого в том, чтобы прийти к ней совершенно открыто? Мысленно рисуя себе их будущую встречу, он совершенно не собирался предварительно звонить ей или подбрасывать какое-нибудь письмо или записку. Ему представлялось особенно важным, чтобы он появился неожиданно, просто позвонил бы в дверь и сказал: «Здравствуй, Энни»; а там уж что будет, то и будет, спонтанно и без всяких репетиций.