Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты - Себастьян Маллаби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Причины Джонса для сохранения конфиденциальности были более существенными, нежели желание сбросить конкурентов и сократить налоги: он очень хотел избежать регулирования. Он отказался регистрироваться по закону о ценных бумагах 1933 года, закону об инвестиционных компаниях 1940 года и закону «Об инвестиционных советниках» 1940 года, утверждая, что ни один из этих законов не был применим к нему, главным образом потому, что его фонды были частными. Отказ от регистрации по этим законам был существенным: они ограничивали инвестиционные фонды в займах или в проведении коротких продаж — в двух ключевых компонентах хеджинговой стратегии Джонса, а также устанавливали ограничения на комиссионные. Чтобы подтверждать идею о частном характере его фондов, Джонс никогда не рекламировал их публично, он продвигал их на рынке только в устной форме, что иногда буквально означало слово между присутствующими у него на ужине. Большая часть его капитала пришла от сети знакомств, состоящей из его друзей-интеллектуалов, включая Луиса Фишера, биографа Ленина, и Сэма Стеймана, изобретателя конвенции в бридже, которая носила название «Стейман за игру без козырей»11. Джонс также заботился о том, чтобы не принимать в свой фонд слишком много инвесторов. В 1961 году он организовал второе товарищество, скорее для того, чтобы его первое не перешло допустимый предел в сотню членов42.
Эта уловка позволила Джонсу и его дальнейшим подражателям избежать регуляторного надзора. Однако за это пришлось заплатить свою цену. Ничто так не возбуждает любопытство общественности, как секретность, и в середине 1960-х хеджевые фонды начали привлекать напряженные комментарии, которые позже стали привычными. Например, «последние бастионы секретности, таинственности, эксклюзивности и привилегированности на Уолл-стрит», по мнению писателя Джона Брукса, они были «салонами-вагонами новых доходных мест»43. Возможно, секретный стиль Джонса был неизбежным из-за угрозы губительной регуляции. Но благодаря такому образу, который он создал в те ранние годы, хеджевые фонды навсегда стали таинственными, туманными и вызывающими негодование.
НЕСМОТРЯ НА ТО ЧТО ОН ПРЕДУГАДАЛ ПОЛОЖЕНИЯ современной теории портфеля, Джонс заплатил свою цену за то, что игнорировал работы Альфреда Коулса. Утверждение, что тенденции рыночных цен были слишком слабыми, чтобы быть прибыльными, к сожалению, получило подтверждение, по крайней мере в случае Джонса: его попытки предсказать общее направление рынка проваливались так же часто, как и удавались. В 1953, 1956 и еще в 1957 году Джонс терял деньги на своих рыночных прогнозах, кредитуя сам себя, когда на рынке дела шли плохо, и наоборот. В 1960 году Коулс опубликовал обновленную версию своего раннего исследования: он изменил свое прежнее мнение о слабых тенденциях в месячных графиках цен на противоположное и заключил, что они вообще не существовали44. Не обратив на это внимания, Джонс продолжал попытки составить графики рынка, но результаты были не лучше. В начале 1962 года у него было чистых 140 % его капитала в долгосрочных акциях, и тут рынок упал. Тогда он стал «медведем», но рынок поднялся. В один особенно мучительный момент в августе 1965 года у Джонса была чистая подверженность риску на минус 18 %, и он предполагал, что его краткосрочные позиции превысят долгосрочные на 18 % от капитала его фонда. И словно по заказу рынок перешел в резкий рост. Будущие менеджеры хеджевых фондов докажут, что следование за тенденциями может быть прибыльным, и будущие академические исследователи пересмотрят открытия Коулса. Но Джонс никогда не получал прибыль, следуя за графиками, даже при том, что работа с графиками стала предпосылкой для развития его хеджевого фонда45.
Статистические методы Джонса точно показывали, сколько денег он терял из-за плохих рыночных прогнозов46. Однако его фонды по-прежнему были удивительно эффективными. Причина заключалась в открытии, на которое он натолкнулся почти случайно. Он начал с теорий о трендах, созданных настроениями инвесторов, которые оказались тупиковыми. Он изобрел хеджевую стратегию, которая была концептуально великолепной, но сама по себе не была источником прибыли. Далее, разработав хеджевый портфель, он должен был выбрать акции для размещения в нем. Благодаря умению и гармоничному темпераменту Джонс нашел способ собрать биржевых специалистов, играющих на понижение, которые наголову разбили Уоллстрит.
Джонс знал, что он сам не был мастером в подборе акций. Он был новичком в инвестировании и данные бухгалтерских балансов предприятий никогда не захватывали его воображение. Вместо этого он создал систему, которая позволила заткнуть других за пояс. Стартовав в начале 1950-х годов, он пригласил брокеров, чтобы они управляли «образцовыми портфелями» для его фонда: каждый из них должен был выбрать самые лучшие, по собственному мнению, акции для открытия коротких позиций без покрытия и длинных позиций и отдавать команды на изменение позиции, как если бы он действительно вложил деньги. Джонс использовал эти фиктивные портфели как источник идей для выбора акций. Его статистические методы, которые отделяли плоды, полученные вследствие выбора акций, от эффекта движений на рынке, позволяли ему точно определять результаты каждого менеджера. Затем Джонс вознаграждал брокеров в соответствии с тем, насколько хорошо работали их предположения. Это был удивительный способ заставить брокеров сообщать по телефону о «горячих идеях» прежде, чем они передавали их другим47.
Данная система дала Джонсу преимущество по сравнению с конкурентами. В 1950-х годах Уолл-стрит была сонным простодушным местечком. В университетах и бизнес-школах практически никто не посещал курсы по финансам, курс инвестирования в Гарварде называли «полуденной тьмой», потому что администрация университета поставила его в непопулярное обеденное время, чтобы предоставить аудитории в учебные часы для более любимых предметов. Доверенные лица в инвестиционных учреждениях старого типа вознаграждались согласно объему активов, находящихся в их управлении, а не в виде поощрительной премии, и принимали решения об инвестировании в режиме комитетов. Метод Джонса разрушил этот шаблон. Каждый финансовый аналитик работал сам за себя, Джонс заменил коллективизм индивидуализмом а удовлетворенность — адреналином. Даже в 1960-х годах, когда предприятие Джонса стало достаточно большим, чтобы содержать полдюжины аналитиков на жаловании, он продолжал культивировать систему Дарвина. Он собирал необыкновенно мало совещаний по инвестированию, потому что считал комитеты невыносимо утомительными48. Вместо этого он выделил каждому внутрифирменному менеджеру часть партнерского капитала, определил желаемый рыночный риск и предоставил ему свободу инвестировать деньги. В конце каждого года
