Страна Лимония - Геннадий Казанцев

Судя по всему, молодая чета физиков вконец задолбала маститого пианиста великосветским бредом. Изнывающий от патоки салонно-кухонной беседы Милославский с частотой, превышающей физиологическую потребность, выбегал в туалет, галантно прося «пардону» у собеседницы и грязно ругаясь перед спуском воды в унитаз. Тем не менее природная учтивость пианиста с пыточной неизбежностью возвращала его в «салон», где его уже ждали вопросы о философской подоплёке произведений Сартра, о треклятом Кафке, которого он не читал и читать никогда не собирался, о Бердслее, Сислее, Родене и Гогене. Особенно взбесило маститого пианиста замечание дотошного Андрея о неудачном «пиччикато» альта в последнем квартете под управлением Ростроповича. А когда он сообщил, что известный исполнитель скрадывает наслаждение от своей игры дурацкой, по мнение физика, манерой трясти челюстью, Милославский взорвался и... предложил выпить на брудершафт.

Между тем менее озабоченная высоким искусством основная часть компании пришла в совершенно романтическое расположение духа. Под расслабляющую медленную музыку Герман делил в танце Ирину и Наталью. Наконец хозяйка ушла на кухню поддерживать изнемогающего Милославского, а Ирина и Герман слились телами в непрерывном танце. Молодой человек, по своему обыкновению, нёс пургу на самые разные темы, рассказывал смешные истории из своей и чужой жизни. Он с притворной горечью повествовал, как у него уводили возлюбленных, как он падал в оркестровую яму, как сидел на гауптвахте, убегал из вытрезвителя и вправлял себе челюсть после соревнований по рукопашному бою. Наконец его новая пассия не выдержала:

— Слушай, Гера, а ты чего-нибудь героического про себя припомнить не можешь? Ну, или что-то про свои достижения или победы?

— Не-а! — беззаботно ответил счастливый и пьяный Герман. — Такого сразу не припомню, был один случай, когда разнимал дерущихся мужика и женщину, да и то стоило мне этого кобеля вырубить, как евоная стерва тут же мне рожу и расцарапала.

— Поня-а-атно, — протянула Ира. — Скажи тогда, почему ты нравишься женщинам и что они в тебе находят?

— Это у них надо спросить. А потом, каждый индивид имеет право на личные тайны. Я же не спрашиваю, почему от тебя разит ихтиоловой мазью и отчего у тебя из-под платья торчит комбинация.

— Ну, ты и хам! — отталкивая Германа, шёпотом закричала Ира, но вдруг спохватилась, судорожно обняла его за шею и, закатив глаза, впилась в охальника долгим проникающим поцелуем. Лучше бы она этого не делала. Напротив них диким вепрем стоял Миша Милославский. Герман косил на маэстро глазом, словно оправдываясь: «Что, мол, тут такого, видишь, брат, — она сама, я же — только из уважения». Для пущей убедительности притворщик даже опустил руки, откинув кисти ладошками книзу. Милославский, не дожидаясь окончания страстного поцелуя своей возлюбленной, круто развернулся, схватил в прихожей пальто с романтическим белым шарфом и захлопнул за собой дверь.

— Ирина, а твой жених ушёл, — невинным голосом сообщил Герман своей новой знакомой неприятное известие. Брошенная невеста, ещё не отошедшая от приступа страсти, как-то врастяжку грудным голосом отозвалась:

— Пусть тебя это не волнует. — И чуть позже, откинув упавшие на лоб волосы и поправляя под платьем непослушную комбинацию, добавила: — Он всё равно в Израиль собирается, но ты ведь меня туда не отпустишь! А теперь — нюхай! — С этими словами окончательно повеселевшая девушка сунула Герману под нос перемотанный бинтом палец. — Панариций — профессиональное заболевание пианисток, не желающих расставаться с маникюром. Лечится ихтиолкой и мазью Вишневского.

С кухни подали голос осиротевшие светские львята, зазывая своего кумира вернуться из туалета. Более циничная хозяйка салона, отворив дверь с кухни и взглянув на приближающихся Ирку и Германа, тут же сделала правильный вывод:

— Оль, а твой Герка у Мишки бабу увёл!

— Герка не её, а наш, — влез с уточнениями дотошный физик.

— Да ну тебя, зануда, — вдруг, расстроившись, бросила Наташка. — Может, я тут самое главное пропустила.

— Натулик, ты права, — живо откликнулся Герман. — Битва проиграна, на поле боя — одни трупы.

И действительно, часть музыкантов как-то незаметно растворилась за порогом гостеприимной квартиры, а оставшиеся пребывали в полной отключке на полу, диване и даже в прихожей.

— Тогда пошли все на кухню, — предложила хозяйка, бросив оценивающий взгляд на спящего под ёлкой супруга, который, зябко свернувшись калачиком, уткнулся носом в гриву друга-виолончелиста.

Под старинным абажуром к оставшимся гостям и хозяйке вернулось хорошее настроение. Герман восседал между Ирой и Наташей, удовлетворённо ощущая упругость их бёдер. Ольга обмякла, глядя с противоположной стороны на три паскудные рожицы своих друзей, озабоченных исключительно плотскими помыслами. Андрей, не вдаваясь в тонкости мимической игры присутствующих, спешил наверстать упущенное, разливая шампанское по керамическим кружкам.

— Прекрасный праздник этот старый Новый год, — пытаясь возобновить беседу, начал Андрей. — Вот когда я был на симпозиуме в Париже...

— Оль, успокой своего мужа, — прервала Андрея Наталья. — Что делать будем? Эти два балбеса нашего Мишу обидели, а ему завтра выступать...

— Да не волнуйся ты за него, Наташа, — вспыхнула Ира, — он, когда страдает, играет, как Бог!

— А ну как в Израиль подастся?

— И без того лыжи вострит, будто не знаешь, что Мишка с нашим ректором в хлам разругался.

Женщины постепенно сворачивали светский разговор и, не обращая внимания на двух уцелевших мужчин, говорили о своём, о бабьем. Ольга вдруг тоже, отбросив образ японской фарфоровой статуэтки, устало опустив красивую грудь на стол, приняла участие в женских сплетнях. Герман сидел молча, тиская под столом разгорячённые руки своих соседок. Светский физик зевал, глядя на часы и прикрывая рот неизвестно откуда взявшимся половником. Наконец он не выдержал:

— Оленька, Герман, пора отступать, хозяевам баинь...

— Андрюша, отстань от Германа, видишь, он еле держится. Куда его в ночь одного... — перебивая друг друга, защебетали прелестницы. Герман тут же скорчил невозмутимо тупую рожу и осоловело опустил веки.

— Па-а-анятна! — протянула Ольга. — Только вы с Иркой не очень-то горячитесь, — предупредила она хозяйку. — Герке завтра на службу, шпионов ловить.

— Даже не беспокойся, — откликнулась изменница Ирка, — мы ему Сытина сдадим, он хоть и не шпион, но наше Политбюро таким матом кроет!..

Андрей и Ольга тепло попрощались с оставшимися. Оля игриво погрозила пальцем бывшему ухажёру, который тут же скорчил мину, выражавшую полную безнадёжность и покорность судьбе.

— А теперь по койкам! — радостно возвестила Наталья, закрывая дверь за друзьями-физиками. — Гера, марш на кухню и не вылазь, пока не позовём!

Герман, порядком уставший за этот вечер, покорно поплёлся на кухню, плеснул себе портвейна из холодильника и стал ждать приглашения. Скоро в кухню боком протиснулась Наташа, облачённая в ночную рубашку, загасила абажур и поманила Германа. В комнате уже был расстелен широкий диван, на который легли подруги, а на полу возле дивана был разложен матрас с простынями и одеялом. «Раздевайся и ложись», — скомандовала хозяйка. Уставший гость не стал ждать второго приглашения, скинул с себя лишнее, лёг и укрылся одеялом. На потолке вспыхивали цветные пятна от ёлочных гирлянд, у соседей за стеной играла музыка и доносился приглушённый смех. Виолончелист Эммануил негромко храпел, обняв притихшего Сытина. Герман погружался в дремоту.

Его разбудил шум и скрип дивана. Приоткрыв глаза, Герман увидел прелестную для мужского взора картину: Ирка и Наташка лупили друг друга подушками, прыгая по дивану. Мерцающий свет новогодних гирлянд придавал этому зрелищу какой-то неземной колорит. Две сильные и красивые женщины принимали самые завораживающие позы, прыгая и оголяя в полёте трепетную плоть. Герману подумалось, что так должен выглядеть настоящий Рай или какое иное пристанище для праведников, куда его уже никогда не пустят. Продолжая акробатическое шоу, молодые вакханки косили глазами на своего гостя, явно призывая принять участие в новогодней мистерии. Но Герману было уже не до них. Его банально тошнило. Сознавая, что ещё минута — и не снести позора, жертва алкоголя метнулась в туалет.

Очистив желудок и приняв душ, почти протрезвевший молодой человек вернулся. В комнате было темно, только из окон проникал призрачный голубой свет от неоновой рекламы. Герман на цыпочках прошёл к ложу и даже наклонился, но тут же отпрянул. На его матрасе лежала Наташа. На диване, повернувшись лицом к стене, притворялась спящей Ирка.

— А мне куда же? — шёпотом спросил обескураженный гость.