Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок - Юлий Буркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ливьен подождала, пока ее заметят. Приостановившись, Сейна улыбнулась, кивнула и продолжила свое занятие. Ливьен коснулась ее плеча:
— Зайди ко мне.
Сейна появилась в ее палатке через несколько минут и присела, ожидая вопроса. И Ливьен не стала ходить вокруг да около:
— Как зовут твоего думателя?
— Зовут?.. У них нет имен.
Это так. Маака получает имя, лишь став бабочкой.
— А как ты хотела назвать его, когда была беременна?
Выражение лица Сейны изменилось так, что Ливьен стало не по себе. Но она не собиралась церемониться с тем, кто способен так изуродовать своего ребенка.
— Ах вот что, — произнесла Сейна тихо. — Ты ведь Посвященная. И все-таки, даже это не дает тебе права оскорблять меня. — Неприязнь и угроза в ее голосе внезапно сменились горечью. — Хотя, ты и сама теперь чем-то на меня похожа. У меня — ненормальный сын, которого я все равно люблю, а у тебя — ненормальный муж… Что ж, ты права, у него есть имя. Но кроме меня его не знает никто. Его зовут Лабастьер. И мне он дороже всего на свете.
Ливьен уже пожалела о своем резком тоне.
— «Ла-ба-стьер», — тихо повторила она по слогам. — Красивое имя… Если я позову его, он ведь все равно не услышит меня?
— Нет, — Сейна нерадостно усмехнулась. — Но если хочешь, я могу передать ему привет от тебя.
— Он меня знает? — удивилась Ливьен, почувствовав на сердце неприятный холодок.
— О, да. Он знает все, что знаю я. И даже больше. Только оценивает все по-другому. У него ведь другой жизненный опыт.
— И как он оценивает меня? И то, что с ним сделали.
— Он… Это зависит от настроения. Чаще всего он ненавидит нас всех, и в особенности свою мать. Но иногда вдруг решает, что ему повезло. Редко. И тогда он говорит, что утопился бы с тоски, если бы был таким тупым, как мы…
В лице Сейны было столько муки, что Ливьен испугалась.
— Прости, — она была уже не рада, что затеяла этот разговор. — Понимаешь, хоть я и Посвященная, но знаю далеко не все. Я не знаю, например, почему думатель не становится бабочкой.
— Не знаешь? — в голосе Сейны послышалось недоверие.
— Не знаю. Но… я не хотела причинить тебе боль.
— Не знаешь… — Сейна покачала головой. Казалась, ее мысли витают сейчас где-то далеко. — Что ж, я еще никому этого не рассказывала.
— Может быть, не стоит…
Но Сейна, не слушая ее, то и дело останавливаясь и выдерживая тягостные паузы, повела свой невеселый рассказ.
Ее семья — Абальт — имела некую родовую тайну. В чем она заключалась, Сейна не знала до самого замужества, но ореол таинственности ощущала с первых дней превращения.
Мать Сейны, Посвященная Руппи Абальт, служила смотрительницей группы гусениц в инкубаторе. Это непростое, но почетное занятие. Следить за здоровьем и правильным развитием личинок, помогать им легче переносить две обязательные линьки и закукливание; разматывать коконы, получая из них флуон — грубоватый, но прочный шелк… К той же традиционной в семье профессии она подготовила и Сейну.
Руппи была неразговорчива и не баловала дочь лаской. Нередко, без всякой на то причины, Сейне казалось, что она в чем-то провинилась перед матерью, особенно когда ловила на себе ее, брошенный искоса, испытующий взгляд. И еще ей казалось, что, глядя на нее, Руппи спрашивает себя: «Выдержит ли она? По силам ли ей?..» Что? В чем ее тайное предназначение?
Спросить об этом напрямик Сейна не решилась ни разу.
Слушаясь, как и положено, во всем прежде всего мать, душой она была больше привязана к отцу, что у маака, вообще-то, считается чуть ли не порочным. Во всяком случае, это серьезный пробел в воспитании.
Алабан не отличался умом, был сентиментален и слезлив. Но это-то и притягивало к нему Сейну. Руппи объясняла ей законы и правила, учила ее выживать и быть хозяйкой жизни… А Алабан рассказывал ей странные, нигде не записанные и передающиеся только устно предания самцов.
Однажды, прилетев с работы в гнездо позже обычного и в приподнятом настроении, Сейна объявила Алабану, что решила выйти замуж.
— И кто же твой избранник? — Алабан утер руки о фартук и присел на коврик возле нее, за обе щеки уплетающей куски жареной на вертеле устрицы. (Никто не умеет готовить ее так вкусно, как Алабан, и Руппи не раз отчитывала его за то, что он слишком балует Сейну необязательной пищей.)
— Его зовут Сафши, — сообщила Сейна. — Руппи только что познакомила меня с ним. Она сейчас там — в гнезде Мионитов.
— Он — Мионит?
— Да, он сын Посвященной Мионы. Он очень красивый и дисциплинированный. Когда Руппи спросила, не желает ли он, чтобы я взяла его в мужья, он ответил, что стать членом семьи Абальт — великая честь для него…
Тут только она заметила, что по щеке Алабана стекает слеза.
— Как она могла, как могла… — с трудом разобрала она его бормотание.
— Что ты? В чем дело? — она перестала есть и обняла его за плечи. Ей было немного смешно. Она привыкла к тому, что самцы тяжело переносят любое нарушение привычного хода явлений, пугаются любых перемен.
— Нет, нет, ничего, девочка… — бормотал он, успокаиваясь. — Ничего не случилось… Выходит, так надо…
…Сейна не придала серьезного значения этой сцене и вспомнила о ней лишь после официальной регистрации брака, когда ее неожиданно вызвали в средний ярус Координационного Совета, где располагается ложе гильдии Посвященных.
С трепетом вошла она в секцию со светящимися стенами. Что могло понадобиться тем, кто знает все секреты бытия, от нее — молодой смотрительницы гусениц?
— Ты — Сейна? — уточнила развалившаяся в гамаке пожилая самка, по всей видимости — секретарь Гильдии.
— Да, — кивнула она.
— И ты взяла в мужья сына Мионы из семьи Мионитов?
Она кивнула еще раз.
— Так знай, Сейна, что теперь мы вынуждены принять тебя в Гильдию, ибо должны открыть тебе одну из тайн маака.
Сейна почувствовала, как дрожат ее колени.
— Надень это. — Секретарь протянула ей диадему…
— Так ты — Посвященная?! — не выдержав, перебила Сейну Ливьен. — Почему же ты не стала преемницей Лелии?
— Мои права жестко ограничены. Я могу пользоваться Камнем лишь тогда, когда непосредственная опасность грозит жизни Лабастьера…
«Вот как, — подумала Ливьен, — оказывается, Право может быть ограниченным. Лелия ничего не сказала мне об этом. Или не успела, как и о многом другом?»
Сейна тем временем продолжала:
— Если я активирую Знак без достаточных на то оснований, в Городе меня будут ждать большие неприятности. Когда убили Лелию, угроза жизни Лабастьера стала, конечно, несколько выше. Но приказ возвращаться Инталия дала и без моего вмешательства.
— Мы пойдем дальше.
— Я знаю.
Ливьен помолчала, переваривая услышанное. По-видимому, Сейна считает, что когда она заменила Лелию, уровень опасности для жизни ее питомца (сына?) вернулся к прежней отметке.
— А если бы ты все-таки воспользовалась Правом, как об этом узнали бы в Городе?
— Как узнали? — переспросила Сейна, удивленно разглядывая Ливьен. — Ты не знаешь и этого?
Ливьен, смутившись, покачала головой.
— Оживая, Камень становится изопередатчиком, и секретариат Гильдии видит все происходящее вокруг него.
«Та-ак. Выходит, в Совете уже знают о Рамбае. И о том, что я объявила себя лидером экспедиции, не получив достаточных инструкций… Что ж, тем меньше смысла возвращаться».
По окончании ритуала посвящения секретарь Гильдии принялась, наконец, объяснять Сейне, чему та обязана такому доверию:
— Абальт и Миониты — семьи, способные к редуцированию думателей.
Сейна не поняла. Секретарь продолжала:
— Думатели — вовсе не особый вид насекомых, как принято считать среди непосвященных. Думатель — самая обыкновенная куколка с искусственно нарушенными гормональными функциями. Вместо того, чтобы превратиться в бабочку, такая куколка только увеличивается в размерах, видоизменяется, приобретает жабры, а главное — многократно возрастают ее интеллектуальные способности.
— Думатели — наши дети? — не могла прийти в себя Сейна. — Дети, которых мы изуродовали?..
— Это святое уродство, — перебила ее секретарь. — Но думатель слеп и глух, польза от него может быть только в том случае, если у него есть оператор, который становится его глазами и ушами. Способностью телепатически общаться со своей матерью обладают практически все куколки. Но у большинства она проявляется на уровне подсознания, на уровне эмоций. А вот даром СОЗНАТЕЛЬНО обмениваться информацией с плодом обладают представители лишь нескольких семей…
— Абальт и Миониты…? — упавшим голосом начала вопрос Сейна.
— Да, — кивнула секретарь. — Таких семей в Городе чуть меньше двух десятков, и ваши — в их числе. Но то, что ты и твой муж принадлежите к этим семьям — еще далеко не гарантия, что твой плод будет способен общаться с тобой. Бывает, что дар этот проявляется лишь через несколько поколений… Но, рано или поздно, он все же заявит о себе.