Клеточник, или Охота на еврея - Григорий Самуилович Симанович

Она продиктовала телефон из драной коричневой записной книжки. Он набрал, спросил Александру Семеновну. Она и подошла на звонок. Представившись, Жираф попросил не волноваться, к Косте никаких претензий, но просто к сыну есть вопрос в связи с безвременной кончиной его начальника. Александра Семеновна понятия не имела, где Костя, обычно звонит позже вечером, но необязательно каждый день. Вчера, например, отмечался, все было в порядке.

Вадик попросил передать номер своего телефона, когда Костя объявится, извинился, положил трубку.

Вера стояла рядом, поглядывая на «вариант» с любопытством и плохо скрываемой надеждой на приключение.

— Так как насчет выпить грузинского? — она кивнула в сторону хорошо початой бутылки «Мукузани», как будто и не слышала отказа. Вадик согласился в интересах следствия, принял из рук обольстительницы бокал с золотой каемочкой. Вино имело такое же отношение к Кавказу, как продавший его ларек — к поставщику двора его императорского величества.

— Закурим! — предложил, указав на балконную дверь. Разумеется, прикинул, что ее с Костей балконы должны быть смежными. Вера с готовностью проследовала за ним, и довольно теплый апрельский вечер романтизировал ситуацию до той грани, за которой только поцелуй, за которым…

Но вид с балкона решительно отогнал плотские соблазны. Точнее — взгляд на окно соседнего, отстоявшего не более чем на полметра. Оно подсвечивалось изнутри. В комнате явно включен какой-то электроприбор. Что-нибудь вроде настольной лампы. В ноздри Жирафа ударил запах добычи, в погоне за которой он чуть не попал в объятия нимфы сомнительного возраста…

— А у Кости-то свет горит, — как бы между прочим произнес Вадик, затянувшись «Явой».

Вера слегка перегнулась через тронутые ржавчиной тонкие балконные перила, и ее рельефы проступили с такой неопровержимостью, что Вадик молча взвыл.

— Да, горит чего-то… Может, погасить забыл?

— А вот мы сейчас проверим, — решительно произнес Вадик, выкинул сигарету и перекинул ногу через ограждение балкона

— Ты че, офонарел, — в ужасе прошептала Верочка, рефлекторно ухватив его за рукав куртки. Но наш герой уже избавился от сексуального дурмана. Он был на работе. Длины его рук и ног, а также силы духа вполне хватило, чтобы перемахнуть в воздухе это небольшое расстояние и ухватиться за край соседского балкона, не потеряв равновесия. Спортивный навык позволял и не такое. Секунда — и он уже у стеклянной двери. Не поддается, закрыта изнутри. Сквозь щель меж задернутых штор виден дверной проем комнаты и зеркало в прихожей, как раз и отражавшее слабый свет. Ага, стало быть, электроприбор горит на кухне. Вперед!

Он вытащил из кармана куртки любимый складной нож фирмы «Gerber», неразлучный спутник, дополнявший служебный пистолет, коего с собой на этот раз не было. Лезвие легко справилось с язычком запорной ручки. Вошел, огляделся. Комната пуста. На письменном столе компьютер, видна зеленая подсветка кнопки дисплея — не выключен. Странный запах. Почему странный? Просто мерзкий, блевотный.

Стараясь ни к чему не прикоснуться, Вадик на цыпочках неслышно пересек комнату, повернул налево на кухню и остолбенел.

Смутная, вчерне оформившаяся гипотеза, что погнала Жирафа на поиски Ладушкина, не исключала и труп. Но не такой!

Лампа торшера сквозь плотный абажур кое-как освещала скромно обставленную кухоньку. В ноздри бил запах рвотной массы. За столом в точно той же позе, как и его покойный начальник, сидел, точнее — полулежал на стуле молодой человек, голова запрокинута назад, глаза закатились, руки свисали как рукава свежестиранной сорочки с бельевой веревки. У ног на полу растеклась зловонная лужа, чего не было в первом случае. Но натюрморт на столе вопиюще копировал тот, что Вадик наблюдал вчера. Только сам стол оказался поменьше и клеенка не светлая, а в красную клеточку. Пять пустых бутылок крестом, граненый стакан, надкусанные пол-огурца на тарелочке, толстый двухтомник — все… Внимание, смотрим на ноги. Точно! Они! Такие же тапочки-валенки, коричневые, неровно обрезанные у щиколоток.

Вадик нервно сглотнул. «Серийка. Первая серийка в биографии. Спокойно, старик! Теперь не делать ошибок. Вдох — выдох». Он по привычке применил это нехитрое дыхательное упражнение, не взяв в расчет, чем, собственно, дышит. Выдох спас от вдоха. Вадик зажал нос и, медленно повернувшись, отправился в обратный путь, словно пытаясь нащупать мысками ботинок собственные следы на паркете. Он вернулся к ожидавшей его Верочке тем же способом, чтобы не трогать входную дверь квартиры до приезда бригады. Немой вопрос Верочкиных распахнутых в изумлении глаз Вадик оставил без ответа. Он набрал номер Тополянского и коротко доложил ситуацию. Но этих трех минут вполне хватило: нагловатая юная особа грохнулась в обморок.

Тополянский приехал сразу вслед за медиками и экспертами. К этому моменту Вадик полностью привел в чувство Верочку испытанными народными методами: холодная вода в лицо, несколько хороших пощечин. Оставив ее на диване под воздействием ласково-гипнотической установки дышать и не дергаться, оперативник удалился в соседнюю комнату, где стал поджидать шефа. Ему было не скучно. Он строил версии.

А Тополянский, осмотрев место происшествия, зашел к Вадику и приказал явиться завтра утром с соображениями. И уехал. Таким озабоченным и суровым Вадик своего шефа наблюдал редко. Он посидел еще немного и тоже отправился восвояси. Соображений набежало до черта. Но что ни версия — фантастическая или… очень неприятная, поскольку по касательной затрагивала имя слишком уж высоко сидящего человека.

Глава 6

Кто на новенького?

23-го утром, когда у себя в спальне Фима читал некролог на Буренина, Алексей Анисимович Тополянский расположился в любимом, его же телесами продавленном кресле служебного кабинета, и внимал Мариничеву. Взор его устремлен был мимо докладчика — на стену, где политкорректно висел репродуцированный портрет президента. Но мыслями Тополянский пребывал сейчас не с ним — разве что по касательной.

Другой человек рисовался перед его мысленным взором и вселял нешуточную тревогу: высший руководитель в том числе и его, Тополянского, ведомства Федор Захарович Мудрик.

Портретов этого человека никто в прокуратуре, как и в других силовых и правовых ведомствах, по стенам не развешивал.

В прессе его изредка упоминали в качестве участника важнейших