Россия в большой игре. На руинах потсдамского мира - Михаил Делягин

В результате уже сегодня принадлежность Сибири и Дальнего Востока России представляется результатом не только нашего суверенитета, но и китайско-американского баланса сил; со временем однозначность их принадлежности может подвергнуться размыванию.

В этих условиях часть китайского руководства может попытаться смягчить нарастание внутреннего напряжения в стране за счет «сбрасывания» излишней агрессии вовне.

Ничего нового в этом нет: насколько можно судить, нечто подобное произошло в 1979 году, когда одной из причин нападения Китая на Вьетнам стало, по-видимому, желание высшего китайского руководства «охладить пыл» своих военных руководителей. В результате пассионарность последних, ставшая потенциальной угрозой для внутреннего баланса сил в китайской элите, была сожжена на вьетнамской границе (в жестоких боях, память о жертвах которых живет в китайском обществе и по сей день), и страна получила десятилетие (до событий на площади Тяньаньмынь) спокойного развития.

Понятно, что мышление «по аналогии» всегда хромает, и попытка сброса внутренней агрессивности вовне не сможет достигнуть успеха хотя бы из-за мощности и разнообразия факторов, порождающих эту агрессивность. Однако даже обреченная на неудачу попытка может произойти, если ситуация начнет выходить из-под контроля: гарантированно не решив проблему, она позволит хотя бы выиграть время, особенно с учетом снижения качества китайского управления.

Разумеется, внешне это будет выглядеть как абсолютно стихийный процесс, к которому руководство Китая не имеет отношения и который оно осуждает и всеми силами решительно сдерживает. Но для нас эти события могут стать серьезным испытанием.

Чтобы не допустить их, Россия должна всеми силами крепить стратегическое партнерство с Китаем, улучшать понимание друг друга и наращивать интеллектуальные контакты с тем, чтобы взаимопомощь в вопросах стратегического прогнозирования и управления постепенно превратила бы наше партнерство в прочные союзнические отношения.

Это необходимо еще и для того, чтобы модернизация России, когда она из пустого трепа превратится в реальную политику, объективно ограничивая китайский импорт в нашу страну и, тем самым создавая для наших партнеров определенные трудности, не привела к обидам и инстинктивному ухудшению отношений.

Призрак Темных веков

Современные экономические проблемы – лишь частное выражение системного кризиса человечества, которое меняет весь свой облик.

Главное, как обычно, происходит вне экономики. Это коренное изменение отношений человека как биологического вида и как части ноосферы с остальной природой – как неживой, так и, возможно, включающей в себя не ощущаемое нами коллективное сознание.

С одной стороны, мы подпадаем под закон сохранения рисков: в замкнутой системе минимизация индивидуальных рисков повышает общесистемные риски – вплоть до слома системы.

Мы видели это на американском фондовом рынке, где система деривативов сделала риски инвесторов в первоклассные корпоративные облигации на порядок более низкими, чем риски эмитентов. Индивидуальные риски были минимизированы, общий потенциал рисков был загнан на системный уровень, и система разрушилась.

То же мы наблюдаем в самых разных сферах: от педагогики (где стремление обезопасить мальчиков порождает пассивность целых поколений) до медицины (где спасение больных детей разрушает генофонд развитых стран). Поскольку мы люди, мы не можем остановить нарастание этих рисков – и обречены на их стихийную, то есть разрушительную, реализацию.

С другой стороны, с началом глобализации развитие технологий сделало наиболее прибыльным из общедоступных видов бизнеса формирование сознания. «Наиболее прибыльный из общедоступных» – значит наиболее массовый: главным делом человека становится уже не изменение окружающего мира, а формирование собственного сознания. Меняется сам образ действия человечества. За всю его историю подобного перехода еще не было.

Сознание человека превращается в объект наиболее интенсивного и хаотичного воздействия. Возникает огромное число обратных связей, из-за которых мир становится менее познаваемым. Снижение познаваемости мира повышает спрос на мистику, снижает потребность в науке, – а значит, и в образовании, которое вырождается в инструмент социального контроля. Начинается архаизация человечества, его дегуманизация, скатывание в новое Средневековье.

С сугубо экономической точки зрения это можно объяснить приспособлением социальных отношений на всех уровнях – от семейного до надгосударственного, глобального, – соответствующих уходящим индустриальным технологиям, к новым постиндустриальным технологиям. На первом этапе они информационные, затем, вероятно, придет очередь биологических. Но, говоря об экономических вопросах, следует помнить, что комплекс изменений значительно шире и глубже того круга явлений, который изучает экономика.

Глубина мирового финансового кризиса недооценивается из-за игнорирования его фундаментальной причины – исчерпанности модели глобального развития, созданной в результате уничтожения Советского Союза. После победы над нами в «холодной войне» Запад эгоистично перекроил мир в интересах своих глобальных корпораций, лишив (для недопущения конкуренции с этими корпорациями) освоенные территории возможности нормального развития.

Но это ограничило сбыт самих развитых стран, создав кризис перепроизводства – правда, в первую очередь не традиционной продукции, а преимущественно продукции информационных и управленческих технологий, направленных на изменение человека и управление им: high-hume’а, а не high-tech.

Инстинктивно нащупанное в качестве выхода из этого кризиса стимулирование сбыта кредитованием неразвитого мира вызвало в 1997–1999 годах кризис долгов, бумерангом ударивший по США в 2000–2001 годах.

США вытащили себя (и мировую экономику, стержнем которой они являются) из рецессии двумя стратегиями.

«Накачка» рынка безвозвратных ипотечных кредитов перестала работать в сентябре 2008 года.

Вторая стратегия поддержки экономики США – «экспорт нестабильности», подрывающей конкурентов и вынуждающей их капиталы и интеллект бежать в «тихие гавани» Запада. Рост нестабильности оправдывает рост военных расходов в самих США, стимулирующих экономику и технологии (это «военное кейнсианство», эффективно применявшееся Рейганом). Реализованная в 1999 году в Югославии против еврозоны, эта стратегия исчерпала себя уже в Ираке. «Арабская весна» и террористическая война против Сирии свидетельствуют о вырождении стратегии «экспорта нестабильности» в опасный и для самих США «экспорт хаоса»: они не пытаются контролировать дестабилизируемые ими территории, став катализатором глобального военно-политического кризиса.

По доктрине Обамы, пришедшей на смену доктрине Буша, надо в максимальной степени действовать чужими руками, тратя ресурсы своих сателлитов по НАТО, а не свои, и не американизировать незападные общества, а погружать их в самоподдерживающийся хаос, позволяющий контролировать их ресурсы, где они есть, малыми силами. Именно этим вызван союз с исламскими террористами, над которым работал еще Чейни и который стал очевидным в Ливии и Сирии.

Однако в финансовом плане возможности этой стратегии представляются недостаточными для поддержания должного спроса на доллар, – и, соответственно, для сохранения status quo.

Сегодня Запад пытается не повысить свою конкурентоспособность, но просто запихнуть мир обратно в прошедшие навсегда 90-е и 2000-е годы, когда под прикрытием разговоров о глобализации и гуманитарных интервенциях почти везде, даже в Восточной Европе, сложился по сути дела новый колониализм.

Это значит, что он утратил стратегическую инициативу, которую пока некому подобрать.

Органическая неспособность США поступиться даже малой частью текущих интересов ради урегулирования своих же стратегических проблем, их поистине убийственный эгоизм буквально выталкивает на авансцену мирового развития новых участников – Евросоюз, Китай и, если у нашего руководства хватит интеллекта, Россию, и кладет конец Pax Americana.

Насколько можно понять, интеграция человечества вновь, как в начале ХХ века, превысила возможности его управляющих систем, и теперь человечество вынуждено уменьшить ее глубину, отступив назад и частично восстановив управляемость за счет примитивизации процессов развития.

С другой стороны, сугубо экономическое содержание современного кризиса – загнивание глобальных монополий. Источников внешней конкуренции на глобальном рынке нет. Технологический прогресс, который может быть другим источником конкуренции, тормозится как этими монополиями (в том числе злоупотреблением правом интеллектуальной собственности), так и отсутствием значимых внеэкономических угроз (без которых открытие новых технологических принципов, в отличие от их последующей коммерционализации, нерентабельно).