Мужчина, которого предала женщина - Владимир Колычев

– Жалко мне тебя, пропадешь ведь. Очко у тебя не железное, вот и будут пихать туда всякую гадость…

– Заткнись! – беспомощно психанул Валентин.

– Опять не страшно… Ты не буксуй, ты лучше бывалого человека послушай. Слабый ты, тебе за жизнь цепляться надо, приспосабливаться. Вот и приспосабливайся. А я тебе совет дам, как… Ну, чего молчишь? Проси совет, пока я добрый.

– Обойдусь, – опустившись на корточки, подавленно буркнул Валентин.

– Это с тобой обойдутся, когда в общую камеру попадешь. Там тебя со всех сторон обойдут, и будешь потом подпрыгивать…

– Не смешно.

– Так никто и не смеется… Нельзя тебя в общую камеру. Бутырка, Матроска – это не для тебя. Там из тебя быстро проходной двор сделают. В Лефортово надо, там государственная безопасность рулит, там шпионов держат, всяких политических. И условия куда лучше, чем в Бутырке, и камеры не переполнены, кормят, говорят, очень хорошо. Я даже слышал, что там надзиратели к заключенным на «вы» обращаются. И даже ковровые дорожки в коридорах…

– Фантазер ты.

– Не веришь, не надо. Мое дело маленькое – совет тебе дать. А ты уже думай, как тебе поступать.

– Ну и как туда попасть?

– Ну, понятное дело, так просто туда не попадешь.

– Но у тебя есть блат, да? – мрачно усмехнулся Валентин.

– А я этого не говорил! – вскинулся Семыч.

– Ты не говорил, но я подумал.

– Чтобы думать, мозги надо иметь, – успокаиваясь, сказал бомж. – А они у тебя в душу ушли. А душа – в пятки… Слушай и не воняй, понял?

– Что слушать?

– Совет умного человека!.. Что ты там про мужика говорил, который оружием торгует?

– Ну, торгует, и что?

– Законно или незаконно?… Если незаконно, так и скажи следователю. Типа, узнал, что он оружием торгует, а он тебя убить за это хочет. Сказал, что убьет, потому и нажрался ты со страху. Ждал киллера, а дождался курьера. Киллера ты убивал, понял! Киллера, которого этот мужик нанял.

– Это не оправдание, – мотнул головой Валентин.

– Не оправдание. Это повод, чтобы тебя в Лефортово перевели. Ты думаешь, если я бомж, то ничего не соображаю? А я в этой жизни больше тебя соображаю. Потому что все знаю. Потому что выживать умею. А ты не умеешь выживать. Тебе показали пшик, и ты сразу расклеился… Короче, незаконная торговля оружием – это, считай, государственная измена. Этим ФСБ заниматься должна. Поэтому тебя в Лефортово переведут, как свидетеля… Ну, и как преступника… В общем, ты сам думай, а то у меня уже мозг закипает…

Семыч закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен. Вот он повернулся на бок спиной к Валентину, захрапел. Похоже, спит. Если так, то в самый раз напасть на него, забрать заточку… Но Валентин подумал об этом вскользь. Может, он и сволочь, этот Семыч, но ведь совет дельный дал. Валентин и сам понимал, что государственные преступники – это все-таки не маргинальная уголовщина, среди них не должно быть классических воров, грабителей и прочих деклассированных элементов. А если в Лефортово еще и условия содержания лучше, чем в обычной тюрьме, то он просто обязан туда попасть.

Но для этого ему придется сделать громкое заявление – обвинить Тихоплесова в преступлении. Готов ли он к этому?…

Глава 7

Удивительное дело, бомж Семыч не обманул: коридоры Лефортовской тюрьмы действительно были застелены ковровыми дорожками. Правда, лежали они здесь не столько для комфорта, сколько для бесшумного передвижения, чтобы в камерах не слышно было, что по коридору кого-то ведут. Да и надзиратель, наверное, мог тихонько подкрасться к дверному глазку, чтобы наблюдать за арестантами.

Валентину не приходилось бывать в Бутырке, и он не знал, где условия содержания лучше. Да и в Лефортове он только собирался побывать. Его вели по длинному, выкрашенному блеклой голубоватой краской коридору. Звенели кастаньеты, как назывались ключи, которыми надзиратели открывали двери решетчатых перегородок между блоками. А еще Валентин услышал металлический треск, донесшийся до него из глубины извилистого коридора. Его тогда сразу же засунули в специальный «стакан» – углубление в стене, откуда он не мог видеть, кого под конвоем провели мимо него. Он уже слышал, что внутренняя изоляция в Лефортове серьезная – из арестантов здесь можно было увидеть только своих сокамерников.

Но вот он миновал длинный извилистый путь и оказался перед железной дверью своей камеры. Если там такая же переполненность, как и в Бутырской тюрьме, то… Валентин усмехнулся с легким пренебрежением к себе. Никак ему не наказать Семыча за обман, слишком уж у него коротки руки. Да и духу не хватит. К тому же винить во всем он должен самого себя…

На следующий же день после разговора с соседом по КПЗ Валентин сообщил следователю, что стал жертвой преступника, поставляющего оружие чеченским боевикам. Он тщательно продумал каждое свое слово, поэтому его речь произвела впечатление. Он дал подробные показания, после чего, как и предполагалось, его этапом отправили в Лефортовскую тюрьму. Здесь в ближайшее время с ним встретится следователь ФСБ, и он должен будет подтвердить свою историю. Арестуют Тихоплесова или нет, но дело уже сделано, и Валентин добился своего. Он прокукарекал, а там хоть и не рассветай… Лишь бы только овчинка стоила выделки.

Надзиратель открыл камеру, солдат-конвоир отвел Валентина от стены, после чего легонько подтолкнул его в спину.

Здесь действительно обращались к заключенным на «вы», но скорее это было проявлением строго официальной небрежности, чем изыском вежливости.

Затаив дыхание, Валентин вошел в камеру. Глаза не закрыл, хотя хотелось. Он просто опустил их долу. Сейчас поднимет их и увидит мерзкие морды прожженных неволей уголовников. И молча, про себя проклянет Семыча…

Первое, что выяснил Валентин, – в камере не воняло – ни туалетом, ни грязными телами, ни табачным дымом. А подняв глаза, он увидел двух арестантов. В спортивных костюмах они сидели за столом и мирно играли в шахматы. Валентин своим появлением оторвал их от дела, но не похоже было, что это их расстроило.

Одного заключенного Валентин узнал сразу. Это был сухощавый, крепко скроенный мужчина средних лет, которого обвиняли в убийстве мирных чеченских жителей. Его недавно показывали по телевизору, и еще тогда Валентин подумал, что этот человек относится к своей незавидной участи с философским спокойствием. Спокойная полуулыбка, проницательно-ироничный взгляд… Именно так он смотрел на Валентина и сейчас. Круглое лицо, слегка выпуклый лоб, низкие горизонтальные брови, нос крупный и настолько рыхлый, что казалось, будто крылья носа так же легко отделить от его спинки, как одну мандариновую дольку от другой. Но, глядя на этого мужчину, вряд ли бы кто решился произвести такой эксперимент. Хоть он и производил впечатление человека добродушного, но вместе с тем в нем чувствовалась недюжинная сила духа, которая делала его опасным противником для возмутителя спокойствия.

Второго арестанта Валентин никогда не видел. Массивная шарообразная голова, крупные блестящие залысины, насмешливый с наглецой, но совсем не агрессивный взгляд маленьких, глубоко посаженных глаз, полные щеки, двойной подбородок, плечи широкие, но подернутые лишним жирком, заметный живот. На вид ему было лет тридцать пять.

– Ну, вот и третий объявился! – поднимаясь со своего места, приветливо улыбнулся он.

Руку Валентину он подавать не стал, но показал на койку, куда он мог положить матрас и завернутое в нем белье. В камере было всего три кровати, и трудно было ошибиться в том, какая из них свободная, но этикет должен быть соблюден.

Валентин ярко улыбнулся, радуясь, что арестанты не пытаются качать права и давить на новичка. И сама камера впечатляла. Пусть и не очень большая, зато трехместная, с бочкообразным потолком, у каждого арестанта своя койка. Палас на полу, ковры на стенах, репродукция Веласкеса «Венера с зеркалом», двухкамерный холодильник с телевизором на нем. Не жарко здесь и не холодно, дышится легко, хотя и не свободно. Расстелить бы сейчас матрас, расправить постель и спать, спать…

– Можно и на троих сообразить, – улыбнулся военный. – Только нет ничего. И нельзя.

– Да я и не буду, – в тон ему ответил Валентин.

– Что, зашился? – весело спросил мужчина с шарообразной головой.

– Что-то вроде того. Я, когда выпью, буйным становлюсь.

– За это не сажают… Кстати, меня Тимофей зовут.

– Алексей, – представился военный.

Никто из них не подал Валентину руки, но все равно обстановка располагала к теплому общению.

– А я вас знаю… То есть по телевизору видел, – обратился к сухощавому сокамернику Полунин.

– Леша, да ты у нас знаменитость! – засмеялся Тимофей, но военный осадил его спокойным движением руки.

И пристально глядя на Валентина, спросил:

– И поверил тому, что по ящику говорили?

– Э-э, нет…

– Значит, поверил, – сделал свой вывод Алексей.