Второй шанс — 2 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

— Олимпийского мишку беру с собой, пусть поглядит на восточный базар. Кстати, что тебе привезти в подарок? Принимаю заказы до одной тонны, — козырнул я цитатой Фили из кинокартины «Девчата».

После этих слов наконец-то и Инга улыбнулась, которая из ванной комнаты вышла какой-то серьёзной и, казалось, мечтавшей побыстрее остаться одной.

— Ой, а я не знаю… Может быть, тюбетеечку?

— И тюбетейку тоже, а там ещё что-нибудь присмотрю.

На следующий день Валя принёс всё-таки магнитофон, и мы с моими музыкантами всего с четвёртого дубля записали «Посвящение». А до кучи я под акустику с бас-гитарой Валентина записал ещё и шуточную «Новогодюю»[1], которую я сочинил в конце нулевых, естественно, следующего века. Пришлось заменить только одно слово, вместо «поздравленье Президента» я спел «поздравление генсека».

Мама сегодня работала во вторую смену и, вернувшись домой, я увидел на столе сиротливо лежавшую повестку из Первомайской прокуратуры, в которой мне завтра, во вторник, к 10 утра предлагалось явиться к прокурору района. Понятно, что по делу аэропорта, вот только бы знать, что им ещё от меня понадобилось? Этот же вопрос задала мне и мама, когда я встречал её на проходной типографии, на что я мог только пожать плечами.

К прокурору Первомайского района Евгению Ивановичу Тришину я заявился за пять минут до назначенного времени. Секретарша сказала, что меня вызовут, и действительно, Тришин принял меня ровного в десять. Судя по выражению его лица, мне вроде бы не стоило опасаться в свой адрес каких-то инсинуаций.

— Проходите, товарищ Варченко, присаживайтесь. Вы, наверное, догадываетесь, по какому поводу я вас к себе пригласил?

— Думаю, из-за того заявления, которое я принёс вам в прокуратуру вместо покойного Низовцева.

— Совершенно верно! Мы провели расследование, в результате которого обнаружили серьёзную недостачу горюче-смазочных материалов на складе пензенского аэропорта. Начальник склада сначала отпирался, но затем под давлением улик дал признательные показания. Состоявший с ним в сговоре начальник аэропорта в надежде на смягчение приговора сам написал явку с повинной, расписал, сколько лет они занимались воровством и на какую примерно сумму был нанесён ущерб государству. Так что теперь дело за судом. А вам, молодой человек, — сказал он, вставая, и я последовал его примеру, — вам я от лица Первомайской прокуратур хочу вручить вот это благодарственное письмо за моей же подписью. О вашем поступке также будет доложено по месту учёбы, пусть знают, какой достойный у них студент.

Прокурор широко улыбнулся, пожимая мне руку, а я смущённо, благодаря за столь щедрую оценку моего поступка, который на моём месте совершил бы каждый.

— Ну, предположим, далеко не каждый, — возразил Тришин. — Многие предпочли бы просто выбросить это заявление, чтобы лишний раз не связываться с правоохранительными органами, или им вообще помешала бы лень дойти до прокуратуры. В общем, человек при желании способен придумать кучу причин, чтобы только не исполнить свой гражданский долг. Так что ещё раз огромное спасибо! И передайте благодарность вашим родителям, которые воспитали такого сына.

Ну, я, конечно, передал. В том числе и отцу, который три дня спустя переступил порог нашей коммунальной квартиры. Выглядел он в своей мохнатой шапке и дублёнке настоящим полярником, лицо обветренное и немного щербатая улыбка от уха до уха.

— Ого, а сын-то как вымахал! Ну здорово, Максим, держи, грызи вот кедровые орешки, от них мужское здоровье на подъём идёт.

И вручил мне небольшой полотняный мешочек килограмма на три, под завязку наполненный кедровыми орехами. А следом — пару суперкруто выглядевших кроссовок какого-то неизвестного бренда «Mizuno».

— Японские, — довольно прокомментировал батя. — Полтинник отдал за них. Перед самым отъездом купил, у матери ещё спросил, какой у тебя сейчас размер. Ну-ка, примерь… А то если жмут — придётся продавать, хотя тут в Пензе, думаю, их с руками оторвут.

Кроссовки были чуть-чуть великоваты, но это даже к лучшему, можно будет лишний год в них проходить. Да, сумел отец приятно удивить… Мне их даже снимать не хотелось. Матери он тоже привёз подарок в виде шикарной шапки из чернобурки. Выслушав её восторженный рассказ о моих неожиданных успехах, отец даже сначала не поверил.

— Чё, правда книжку написал? А почитать дашь?

Пришлось объяснять, что все четыре экземпляра в Москве, в разных издательствах, и если где-то не прокатит (а где-то по-любому не прокатит) то экземпляр рукописи пришлют почтой. Потом он увидел висевшие на стене медаль и грамоту за победу на первенстве РСФСР, а когда мать рассказала про гонорар за «Гимн железнодорожников» — и вовсе выпал в осадок. Даже не поверил сначала, думал, мы его разыгрываем, так что маме пришлось показывать сберегательную книжку.

— Охренеть! — выдал отец, хватая себя за отросший чуб. — И на что мы их потратим?

Вот ещё один любитель побыстрее избавиться от семейного капитала. Пришлось провести небольшую воспитательную беседу, как и в случае с мамой. После чего сказал, насыпая в карман лётной куртки орешков:

— Так, ну вы тут поворкуйте наедине, а я пойду часочек-другой погуляю.

Родители слегка смутились от такого моего выражения, однако возражать не стали, показалось, что они мой временный уход внутренне одобряют. У меня же, когда я вышел под вечернее небо, на котором загорались звёзды, мелькнула мысль позвонить Инге, но отчего-то не решился. Вот из Ташкента вернусь, пообещал я сам себе, тогда обязательно позвоню и назначу свидание.

— Макс, ты где вечно пропадаешь?

О, Андрюха с Игорьком! Поздоровались, насыпал в подставленные ладони орешков, после чего решили спуститься в подвал. Спустились, Игорёк ввернул в патрон лампочку, и подвал озарился тускловатым 60-ваттным светом. Давненько я здесь не был, хотя, по большому счёту, ничего особенно не изменилось. Разве что появился столик и две табуретки — третью заменял поставленный на попа сколоченный из реек овощной ящик. Да ещё в углу стояла видавшая виды гитара производства «Пензенской фабрики пианино». Несмотря на название, там помимо пианино делали и такие вот дубовые гитары, как семиструнные, так и шестиструнки, игра на которых превращала пальцы в настоящий фарш.

— Может, в переводного перекинемся? — спросил Андрюха, доставая из укромной ниши в стене потрёпанную колоду карт.

— А давай, — легко согласился я.

Играли сначала на щелбаны, потом, когда лбы у всех покраснели, начали ставить по копейке. В итоге за час Андрюха выиграл 15 копеек и, довольный, заявил:

— Макс, может, сыграешь на гитаре что-нибудь? По телеку ты тогда здорово выступал.

— Ладно, — снова легко согласился я. — Что вам спеть?

Гитару для начала пришлось настроить, после этого я исполнил несколько вещей с нашего первого альбома, потом решился и спел балладу «Посвящение», а под занавес свою шуточную «Новогоднюю» — как раз в тему наступающего праздника.

— Где будете встречать? — спросил я парней.

— Я дома, с родаками.

— И я тоже. А ты?

— Да тоже, наверное, с родителями. У меня, кстати, отец приехал, до весны точно дома будет, а там, говорит, на прииски наймётся.

— Чё, золото мыть будет?

— Вроде того… Ладно, пойду, а то что-то засиделся. Завтра к тому же в Ташкент лететь с утра, не проспать бы. Вернее, сначала у нас вылет в 7.40 в Москву, а там сразу пересадка на ташкентский рейс.

Дома родители успели устроить небольшое застолье, в центре стола возвышалась полупустая бутылка с коньячного цвета жидкостью. Как объяснил отец, настойка на самогоне из лузги кедрового ореха с черносливом.

— Давай сынок, поддержи компанию, ты уже взрослый почти, стограммулечку можно, — сказал он, наполняя настойкой чистую рюмку под неодобрительным взглядом мамы. — Ну, за всё хорошее!

Потом продолжились застольные разговоры, отец, узнав, что завтра я улетаю на целую неделю, немного расстроился, но затем, видимо, подумав, что я тоже расстраиваюсь, решил меня подбодрить, прочитав немного заплетающимся языком лекцию о том, что я должен сделать, дабы одолеть всех соперников и вернуться в Пензу с золотой медалью.