История о Михаиле и Андронике Палеофагах - Георгий Пахимер

Когда все таким образом смешалось, — каждый, сколько мог, заботился о собственной безопасности.

20. Карианит, бывший тогда протовестиаритом, человек почтенный и с большими достоинствами, ушел в то время к персам — не потому, что держался стороны царя, но потому, что, при тогдашних беспокойствах, боялся за самого себя; ибо мятежники, произведшие самовольно столько насилия, которому никто не противодействовал, либо сами снова могли обратиться к насилиям, и производить их безнаказанно, либо другие могли возбудить их к тому, как уже готовых к принятию подобных возбуждений, чрез что многие подверглись бы опасности неожиданно, и особенно люди с властью, под которых подползала ненависть сильная и ужасная. Поэтому Карианит в ту же ночь убежал в Персию, а другие, предвидя величайшие бедствия, отправились в другие места, и все спасались, как могли. Между тем великий коноставл, разумея своих братьев, как людей молодых и смышленых, из которых один назывался Иоанном, а другой за ним — Константин, и которые не несли еще никаких общественных должностей, поставил их годными для себя стражами царя. Поэтому они непрестанно ходили к царю и проводили с ним целые дни, многие же иные и ночевали там. Гордясь один пред другим преданностью и верностью ему, все эти приставники выражали ее как нельзя более.

21. Такое соревнование дошло, наконец, до того, что они начали ссориться между собою, и эта ссора происходила из честолюбия; ибо попечение о царе у людей чиновных возбуждало зависть друг к другу, и они в этом случае не хотели подчиняться подобным себе. В числе приставников при царе были Чамантуры, из дома Ласкарисов, возбуждавшие к себе уважение не только умом и старостью, но и дедовством в отношении к юному царю, что внушало им великую смелость домогаться преимущества. Но с другой стороны между приставниками были также лица, производившие свой род от Торникиев, из которых первый был великим примикирием [28]. Эти на окружающих царя хотели иметь влияние близостью и братским отношением своего отца к царскому деду — царю Иоанну Дуке. В свите царя находились также и Стратигопулы, к роду которых принадлежал славный Алексей, внушавший великое к себе уважение, как старший из всех и совершивший много прекрасных дел. Сын этого Алексея, Константин, зять царя Иоанна по племяннице его, отличившийся важными заслугами, в царствование Феодора Ласкари лишен был зрения. Причиною же было то, что он выразил свою гордость пред державным и презрение к нему, когда этот после отца только что принял скипетр. В той же свите были и благородные от Рауля, которые после отца, лишенного достоинств, о чем вскоре будет сказано, оставались еще в детстве, — и Палеологи, а с ними и Ватацы и Филесы, которых отец, Феодор, вместе с Стратигопулом, и за ту же самую вину, лишен был зрения. В той же свите с Каваллариями находились Ностонги и Камицы, а с Апринами и Ангелами Ливадарии, Тарханиоты, Филантропины, благородные Кантакузины и множество других, связанных золотою цепью родства с знаменитыми предками. Между всеми ими особенное честолюбие обнаруживал Георгий Ностонг; потому что надмевался более других видами на родство с царем. Державный еще при жизни обещал выдать за него свою дочь и конечно исполнил бы обещание, если бы не помешала этому делу его смерть: а тот намерение царя тогда же открыл многим другим; да и теперь надежда на успех относительно этого брака заставляла его много мечтать о себе и, хвастаясь пред знакомыми, презирать других, особенно же племянника своего по сестре, великого коноставла. Поэтому он без всяких околичностей жил в покоях царского дворца, вместе с правителями занимался скачкою и метанием копья, или обычною у них игрою в шар, вообще с особенным дерзновением ездил с ними верхом и играл, рисуясь пред стоявшими вблизи и смотревшими на них царскими сестрами.

22. Все понимали, что царю нельзя было оставаться без попечителя, пока его жизнь находилась в таком беззащитном и нежном состоянии; но сошедшиеся чины, совещаваясь об этом, пришли к тому мнению, что не безопасно рассуждать о таком предмете без участия Церкви и ее предстоятеля (а предстоятелем тогда был Арсений). Поэтому они отправляют посольство к патриарху из Авториан [29] и наскоро зовут его из Никеи; а сами между тем совещаваются по целым дням, назначая в попечители о царе то того, то другого, и, наконец, общий совет останавливается на коноставле Палеологе, который, для исполнения этой обязанности, один показался достаточнее других. Он и самый воинственный из мужей, говорили чины, и ведет свое благородство от довольно древнего дома, и, в-третьих, состоит в родстве с умершим державным, — как лично с ним самим, так и с его супругою; (ибо был двоюродным племянником царицы и сыном двоюродного племянника царя). Все это дает ему пред прочими право быть опекуном царственного отрока. Но сколь ни справедливо было такое преимущество, и сколь ни прав был тот, кто говорил за него, можно, однако ж, с вероятностью полагать, что в этом деле тайное участие принимал и он сам, немало действуя лестными обещаниями — особенно на тех, которым в трудных обстоятельствах прежнего времени пришлось лишиться своих достоинств. И Палеолог, нисколько не думая, соглашался принять на себя опеку, потому что был беден и не имел столько средств, чтобы вести образ жизни, соответствующий его достоинству; но опасаясь, как бы не показалось кому-нибудь, будто, принимая это предложение, ему надлежало благодарить предлагающих, и как бы просить бремени на свои плечи, он требовал одобрения со стороны патриарха, который еще не приехал, и требовал не столько по нужде, сколько для того, чтобы это дело постановлено было тверже. Притом ему непременно хотелось, чтобы и высшие чины двора согласились признать его опекуном царя.

23. Члены совета действительно полагали, что сила их определения должна зависеть и от церкви, чтобы после не пришлось им по необходимости изменить свое постановление; да и в том равномерно соглашались многие, что попечитель царя, по значению своего звания, должен быть возведен на какую-нибудь высшую степень достоинства. Поэтому признано нужным, с позволения царя, переименовать его в великого дукса. Таким образом Палеолог провозглашен был великим дуксом и попечителем царя — с правом заботится об общественных делах и иметь в беспрекословном подчинении своим повелениям все вспомоществующие себе чины. А чрез это, в случае необходимой потребности, он мог касаться царского казнохранилища, которое в Магнезии наполнено было великим множеством денег, с трудом исчисляемых, собранных и положенных царем Иоанном Дукою. Деньги же, собранные сыном Иоанна, Феодором Ласкари, в достаточном количестве для содержания империи, лежали особо и безопасно хранились в одной крепости при верховьях Скамандры, называемой Астицием. Впрочем, это богатство собрано не чрез поборы или несправедливое вынуждение; это золото не было кровью людей или жизнью нищеты, но было плодом бережливости, увеличенным еще более взносами податей от иностранцев: его возрастанию способствовали с одной стороны домашнее земледелие, с другой — иноземные контрибуции. И складывались царские сокровища не с тем, чтобы никто не пользовался ими: напротив, из них покрываемы были все необходимые расходы государственные, как-то выдача жалованья и пенсионов, а особенно подарков мужам знаменитым и пособий бедным; так что они были материальным началом царской милости, изливавшейся всюду неиссякаемыми потоками, а остававшееся затем хранилось в казначействе. Вообще, что говорится о древних царях, Кире и Дарие, то же были в этом отношении Иоанн, отец римлян и Феодор, деспот их. Иоанн простирал свое наблюдение на все до такой степени, что не чуждым своему царскому попечению делом почитал входить даже в состояние рабочего скота и, для надзора за улучшением его, к каждому стану и крепости приписал деревни, чрез что плодами их земли и взносами довольствовалась и самая близлежащая крепость. Этим способом державный разливал свое благодеяние на многих или даже на всех. А Феодор хотя был и деятельнее отца в собирании золота посредством общественных податей, зато, по простоте сердца, различным образом и опустошил казнохранилища; так что при отливе денег, и здесь, как на море, открывались харибды. Но истощенная казна легко наполнялась снова, и истощение того, что в ней было, заменялось еще большим приращением. Хотя каждый, по общественной раскладке, взносил и небольшую подать, но из этих малостей возрастала сумма выше истраченной; так что царь мог тотчас удовлетворять нуждам каждого и во всяком случае больше любил давать, чем брать. И чего иного хочет закон Христов, повелевая давать всякому просящему, как не того, чтобы каждый имел потребное и никто не нуждался? Всех обязывает одно общее предписание: быть готовым дать тому, кто, давая другим, сам терпит нужду. А малодушных обязывает к этому дивная порука — Бог, который ручается им за многоразличное воздаяние.