Мать-и-мачеха (СИ) - Елена Валерьевна Соловьева

Спать мать и дочь легли поздно. Марья задремала тотчас, а вот Павла боялась прикрыть глаза, зевая в ладошку, она посматривала на будильник и ждала наступления полночи. Придуманный с Глашей план должен воплотиться сегодня. Осталось только дождаться нужного момента.

В назначенный час Павла на цыпочках вышла из домика и быстрыми шажками направилась вдоль сада к главному особняку. Глаша дежурила у входа для слуг и открыла подруге дверь.

― У тебя все готово? ― спросила заговорщически тоном.

― Вот! ― Павла продемонстрировала букет пионов, собранный по дороге. ― А у тебя?

― Ага. ― Глаша в свою очередь похлопала по карману, в котором отчетливо выделялась какая-то коробочка. ― Ведьма Пэтси подарила мне купольный домик. Представляешь?! Мне скоро двенадцать, я давно не играю в куклы… Ну, ничего, мы ей тоже оставим подарочек. Вот она обрадуется.

Девочки разом хихикнули и поспешно прижали ладошки ко ртам, боясь привлечь ненужное внимание.

Марья проснулась посреди ночи и села в постели. Прислушалась. За окнами было тихо, и она не могла понять причины своего пробуждения. Снова легла, но стоило прикрыть глаза, как сердце больно кольнуло.

«Павла!» ― молотом ударило в голове.

Она бросилась в спальню дочери. Привязанный к ножке кровати Крендель тихонько заскулил и вильнул хвостом.

― Тише, ― попросила Марья, не понимая, с чего это вдруг дочери понадобилось привязывать любимца. Вроде бы, она сама был против. Даже поводок не хотела использовать на прогулке.

Марья аккуратно села на кровать и положила руку на одеяло, под которым, как она думала, лежала дочь. А с чего это она вздумала укрыться с головой? И почему руке так мягко?

Ужасная догадка ударила, как молния.

Марья отдёрнула одеяло. Под ним обнаружились подушки, уложенные таким образом, чтобы со стороны казалось, будто это человек.

― Знаешь, куда она ушла? ― обратилась Марья к Кренделю.

Тот уверенно тявкнул, а потом еще и чихнул. Марья отвязала поводок от кровати и вывела щенка в сад. Хотела прихватить фонарь, но передумала. Вдруг, испугает кого-то или потревожит.

― Ищи Павлу, малыш, ― попросила Марья.

Щенок уверенно направился к главному дому и остановился возле черного входа. Поскреб дверь лапой.

― Прости, но тебе внутрь нельзя. ― Марья спустила его с поводка и махнула в сторону их жилья. ― Беги домой, малыш, а я приведу Павлу.

Вход оказался не заперт.

Марья спокойно проникла внутрь. Осмотрелась, дошла до холла. Ей показалось, что оттуда доносились детские голоса.

― Павла?.. ― шепотом позвала она. ― Ты здесь?

Никто не отозвался.

На глаза Марье попался огромный букет свежесрезанных пионов. Он стоял в высокой вазе в центре холла, как будто специально привлекая внимание. Надо же, ее любимые цветы. Марья наклонилась, чтобы вдохнуть пьяняще сладкий аромат.

― Нет!.. ― тихо пискнул кто-то.

Но в лицо Марье уже ударила какая-то сухая струя. Хорошо, что глаза прикрыть успела. Марья приложила руки к щекам, стряхивая с них едкую пыль.

― Ой! ― отчетливо раздался встревоженный голос Павлы. ― Мам, прости…

Марья круто развернулась на голос, готовая отчитать дочь и за ночные прогулки, и за проникновение в чужой дом. И за то, что девочки явно сотворили что-то с букетом.

― Кто здесь?! ― раздался властный мужской голос.

В холл вошел Владимир и, заметив незнакомую женщину, потянулся к выключателю.

Глава 12

― Простите, ― выпалила Марья, извиняясь больше за дочь, чем за себя саму. ― Не хотела вас потревожить. Я уже ухожу.

Напрасно она решила, что Владимир отступится от своего решения. Он включил свет и, в три шага преодолев разделявшее их расстояние, мягко, но властно ухватил Марью за локоток. Всмотрелся в ее лицо.

У Марьи душа ушла в пятки. Не только потому, что вопреки пожеланию Семена Петровича она показалась на глаза его сыну. И не только из-за страха, что проделки дочери могут разозлить хозяина особняка. Все дело в том, что сейчас, когда Владимир был так близко, она смогла рассмотреть его в мельчайших подробностях. Голубые, как летнее небо, глаза смотрели уверенно, с каким-то пронзительным интересом. Щеки и волевой подбородок чуть тронула колкая щетина, делая выражение аристократичного лица немного суровым. Греческий нос с легкой благородной горбинкой дернулся. Владимир улыбнулся, продемонстрировав ровный ряд белоснежных зубов. От него пахло хвойным одеколоном и мятной пастой. Но больше всего Марью поразила не внешность Владимира, не его приятный запах, а сильная мужская энергетика, буквально окутавшая ее с головы до ног. Чуть ли не впервые за долгое время Марья вдруг вспомнила, что она не просто мать, не только ломовая лошадь, которая должна во что бы то ни стало вывезти на себе семью, но и женщина. Просто женщина, со своими потребностями и предпочтениями.

― Ого, у нас в доме завелся Шрэк? ― Улыбка Владимира стала шире.

Он хотел коснуться щеки Марьи, но она резко отдернула голову. Поднесла руку к глазам и с ужасом заметила на ней ярко-зеленые пятна. Так вот что выстрелило ей в лицо! Красящий порошок.

От возмущения, волнения и стыда, от всей этой переполняющей до краев гаммы чувств, она покраснела. Румянец проступил сквозь следы зеленой краски, натолкнув Владимира на мысль, что он оказался не в то время не в том месте. Или как раз в том?

― Что это? ― поинтересовался он. И тут же задал главный волновавший его вопрос. ― Вы вообще кто?

― Горничная, ― соврала Марья, выгораживая дочь. У нее не осталось сомнений в том, что именно ее «воробышек» делал в особняке Вяземских. И за что попросил прощения.

Владимир нахмурился. Нехотя выпустил Марью из захвата и, словно не находя места собственным рукам (которые почему-то так и просились еще раз прикоснуться к этой незнакомой женщине), сложил их на груди.

― Что-то я вас