Пейпус-озеро - Вячеслав Шишков

Па дарожке серебристой...

- Варя! До свиданья!! - не утерпев, желчно крикнул юноша.

Глава IX

"Адью, адью". Его превосходительство

Святки закончились печально. Трофим Егоров, Масленников и еще пятеро нижних чинов, по доносу администрации Народного Дома, были арестованы. Среди солдат поднялся ропот, сначала тихо, невидимкой, крадучись, как подземные ручьи, потом громче, шире, и вот, чуть ли не на глазах у офицеров, во дворах, чайных или просто, где попало, стали собираться митинги.

А эпидемия брюшного тифа крепла. Тиф валил солдат и начал подбираться к офицерам. Развернулись два русских лазарета, правда, плохо оборудованных и грязных. Открыл свои действия и великолепный лазарет Американского красного креста. Он предназначался для офицеров и чистой публики. Одним из первых лег туда ад'ютант, поручик Баранов. Последнее время он недомогал и на службу частенько приходил выпивши.

- Поручик, что за причина?

- Откровенно вам, генерал, скажу: совесть.

Его отвозил в лазарет Николай Ребров. Простые эстонские сани, на дне солома. Укутанный шубами, поручик бредил. Из его слов ничего нельзя было связать, - тусклые, серые - лишь одно слово пламенело - Россия. - До лазарета десять верст. Бритый, с лисьими глазами эстонец, пискливо заговорил с Николаем Ребровым.

- А ваши бегут домой. Эта проста.

- Как?

- Мой возит. На Пейпус, ночь. А там беги поскорей.

- Где живешь?

- Хе! Хитрый, - подмигнул эстонец и засмеялся в рукав тулупа.

- Не ты ли к Ножову в окно стучал?

- Мой. Ножов там, в Русь. Двенадцать солдат тоже бежаль с Ножов. Много народ бежаль. Тыща. Я твой брат знай, твой брат меня знай. Я всей знай.

- Ну, а как в России, не слыхать?

- В Росси-и-и, - протянул он и прищелкнул языком. - Роду-няру, дрянь... Собак кушают. Клеб нет... Гнилой картул.

Лазарет поразил Николая Реброва: все горит, белеет, блещет. На столиках, против каждого больного, букет цветов из оранжереи и приемная зимний сад из пальм.

На все это юноша смотрел сквозь стекла двери, внутрь его не пустили, и ему не пришлось как следует проститься с поручиком Барановым.

Домой он вернулся поздно ночью. Настроение скверное, подавленное: было очень жаль Варю, жаль самого себя и поручика Баранова. Он понимал, что Варя гибнет и что под его собственными ногами почва превращается в болото. В ком же искать поддержку? Ножов бежал, поручик Баранов наверное умрет, сестра Мария принадлежит другому. Вот разве Павел Федосеич: мысли его ближе и роднее юноше, чем мысли брата.

* * *

Из восьми писарей ночевали дома только четверо. А где же остальные? Но Николаю Реброву ужасно хотелось спать.

Утром, оправляя постель, он нашел под подушкой письмо в конверте за сургучной казенной печатью. Вскрыл. Размашистым кудрявым, как дикий хмель, почерком было выведено:

Коля, другъ, прощай навеки,

Может - на всегда

Я и прочьи человеки... Следующая строчка письма зачеркнута и дальше - проза:

"Мы съ товарищами бежимъ, милый Коля, старайся и ты утечь. Очень ужъ стосковался я по родине. А въ Эльзе полное разочарованiе произошло, она вроде беременная, ссылаясь на меня. Я же сомневаюсь. Во всяком случае навести ее и утешь, а полотенце мое и мыльница мильхиоровое отбери, взявъ себе на память обо мне и Николае Масленниковомъ. Его превосходительству низкiй приветъ съ кисточкой. Адью, адью".

У Николая Реброва задрожали руки и что-то неясно, но настойчиво скользнуло в душе: вот бы. Он сорвал с храпевшего Онисима Кравчука одеяло и ткнул его кулаком в бок:

- Вставай! Слышишь?!

Кравчук сел и таращил сонные, опухшие глаза. Белье его было невероятно грязно и засалено, как и он сам.

- Когда они бежали? - спросил Ребров.

Кравчук достал из-под кровати кусок шпику, сдул с него пыль и стал рвать зубами. Он чавкал с наслаждением, закрыв глаза и покачиваясь. Широкая грудь его была вся в шерсти, поблескивал серебряный крестик.

- Кравчук, слышишь?! Когда Масленников бежал?

Хохол открыл узенькие глазки и сказал:

- А ну, хлопче, пошукай трохи-трохи хлеба.

Николай Ребров плюнул и поспешно надел шинель - было десять часов. Кравчук вновь повалился на кровать.

В канцелярии уже сидели три писаря. За дверью слышались неверные шаги генерала и злобное кряканье. Писаря совещались, как быть.

Решили о побеге генералу не докладывать.

А вот и... Все вытянулись. Генерал опирался на палку. Лицо его за эти сутки постарело на целый год. Он сердито застучал палкой в пол и зажевал губами, прищуренные глаза его подслеповато бегали от стола к столу.

- Где люди? Я спрашиваю: где люди?!

- Не можем знать, ваше превосходительство. Они не ночевали... Кравчук болен.

Палка застучала в пол сильней, правое плечо в золотом погоне с вензелем приподнялось.

- Арестовать! Арестовать мерзавцев!! - крикнул он так, что все попятились. - Ты! Писарь! Иди ко мне! - Прихрамывая и встряхивая головой, но стараясь держаться прямо, он кособоко скрылся в кабинете, за ним и Николай Ребров. - Вот приказ о назначении ротмистра Белявского. Немедленно отправить. Комнату ад'ютанта Баранова запечатать казенной печатью. Хорошо ли его устроил? Где печать? - он провел взглядом по столу. - Где печать?! - выдвинул ящик, другой, третий. - Печать!!!

Писаря бросились искать пропажу. Все перевертывали вверх дном, перетряхивали, пуская пыль. Подошедший в суматохе Кравчук тоже стал ползать под столами на корточках, шарить шомполом под шкафом, заглядывать в печку, в закоулки и когда генерал, грозя всех отдать под суд, вышел на улицу, Кравчук обтер об штаны пыльные руки и простодушно спросил под общий смех:

- А чего, хлопцы, мы ищем-то?

- Идиот, дурак, - весело ответил низенький, похожий на мальчишку писарек Илюшин. - Печать пропала, печать!

- Какая, казенная? - опять спросил хохол. - Да ее ж Масленников на память узяв.

* * *

Генерал раза два прошелся по аллее. Левая нога его дрейфила и было тесно дышать. Он останавливался, прикладывал руку к груди и ловил воздух ртом, животный страх расширял и суживал его глаза.

- Скверно, - говорил он самому себе. - Астма. Дьявол их забери с ихней революцией. Сидел бы теперь в Крыму, в своей дачке. Нечего сказать, в хорошенькой обстановочке околевать приходится.

Он круто повернулся, хотел разнести пробежавшего солдата, который не отдал ему честь, но в это время:

- Генерал, пожальте кофе кушать! Баронесса ждет.

- А-а. Так-так... Сейчас, - сказал он свежей, в белом чепце и фартуке молоденькой горничной. - Слушайте, Нелли... А вы, того... Вы возьмите меня под руку. И пожалуйста поласковей со мной, поласковей... Я так одинок... Слушайте, Нелли... Вы простудитесь. Огонь вы... От ваших щек пышет жаром. И эта грудь... Ах, Нелли!.. Вот возьмите золотой, наш, царский. Пожалуйста, пожалуйста. Я так несчастен, Нелли, так скучаю. Я очень долго по ночам не сплю... И вы... того... Не можете ль вы, Нелли-шалунья, приходить ко мне читать? Читать, хе-хе-хе - читать... И ничего более...

- Какой вы шутники очень...

- Вы думаете? О, да... Мы все шутники... Хе-хе-хе. А вот и лестница. Мы все шутники, все! - Бритый подбородок генерала чуть дрогнул и что-то засвербило в носу - Ба-а-льшие шутники... Да, да... - Генерал вздохнул и зашагал по лестнице, пристукивая палкой.

- Вы по ночам разговаривайть, - сказала Нелли, поддерживая генерала под локоть. - С кем вы говорить?

- С богом... Молюсь. Мне единственное осталось утешение - молитва. Да, да, не улыбайтесь, Нелли... Молитва. - Подбородок его задрожал сильнее, глаза заволокло слезами, но генерал крякнул, выпрямился и, отворив дверь, бодро пошел чрез коридор в столовую.

- Бон жур, женераль, - поднялась ему навстречу краснощекая баронесса в гофрированном светлом парике.

- Бон жур, мадам! Бон жур! - и, щелкнув шпорами, он поцеловал выхоленную, в бриллиантах, маленькую руку.

- Садитесь, генерал. Пожалуйста, в кресло, в кресло. Мимишка, тубо! Ну, как вы себя чувствуете, генерал? Вообще как дела?

Сидевшая на подушке Мимишка, пристально глядя на старика, наклонила лохматую головку влево.

- Благодарю вас, чувствую себя прескверно, - вздохнул генерал, наливая в кофе густые сливки, - так чувствует подыхающий в конуре старый пес, простите за сравнение.

Мимишка еще пристальней уставилась на генерала и наклонила головку вправо.

- Что вы, к чему такой пессимизм!.. А правда, вы за последнее время очень изменились, очень... Вам бы отдохнуть. Ну, а как ваша семья?.. Давно не получали известий?

- Париж молчит... Плохо им там. Ведь мы же все почти оставили в России. А заграница денежки любит, денежки...

Баронесса ласково округлила подведенные глаза и задала вопрос:

- Ну, скажите, генерал, а как же дела вашей армии?.. Вообще, какие ж ваши планы в дальнейшем?..

- Плохи, - сказал генерал, пожевав губами. - О всем же прочем позвольте, баронесса, умолчать...

- Пардон... Конечно, конечно... - она досадно двинула локтями и бедрами. - Вот не угодно ли торта, с цукатом. Вы любите? А знаете, я чем угощу вас? Сейчас, сейчас... - и она нажала кнопку. - Нелли, подайте землянику и сливок добавьте в кувшин, - и обращаясь к генералу: - свежая, ваше превосходительство, только что с кустов, сама брала...