Пропаганда гомосексуализма в России - Маша Гессен

Лиза тогда приехала в Петербург всего на два месяца, и очень скоро мы стали парой; мы были очень счастливы. Потом она уехала в Армению, продолжать работу, а я все это время путешествовала по России — почти весь следующий год. Потом Лиза вернулась в США, и мы полтора года не виделись; Питер стал казаться мне куда скучнее. Мы продолжали поддерживать отношения, перезванивались, но тогда это было очень дорого, в России еще не было телефонных карточек, и иногда довольно неудобно: Лизе по телефону было трудно понимать мой русский и наоборот. Потом она приехала на Новый год, в 2001 без наращения. Было так странно вдруг осознать: вот человек, который мне нужен.

Так у меня появилась идея (которую Лиза всячески поддерживала) продолжать учебу за границей. Я получила стипендию на изучение арт-терапии в Нью-Йорке. Отправилась в Нью-Йорк, а Лиза в это время была в Вашингтоне, заканчивала докторантуру, но потом она тоже приехала в Нью-Йорк и мы поселились вместе, сняли в Вест-Виллидж маленькую квартирку.

Тогда это еще не был такой фешенебельный район, бутиков было гораздо меньше. Мы жили совсем рядом с Marie’s Crisis — это кафе с живой музыкой, и магазином Kim’s Video, который теперь закрылся. До приезда в США я видела от силы пять фильмов про лесби, поэтому, пока мы там жили, я пересмотрела, наверное, все картины про ЛГБТ, которые были в Kim’s Video, там можно было взять кассету на ночь за полтора доллара. Этот мой опыт очень помог мне в подготовке фестиваля «Бок о бок» — я смогла сама составить документальную программу. В 2008 году, в год запуска, мы привезли Джона Кэмерона Митчелла, он показал свой фильм «Хедвиг и злосчастный дюйм». Полиция пыталась сорвать фестиваль, но он все равно прошел, пусть и полуподпольно. Я в тот год не поехала в Петербург, но в 2009 была, работала на фестивале. Я пять лет не приезжала в Россию: боялась, что меня не выпустят назад в США, чтобы быть с Лизой.

Нашим семьям понадобилось много времени, чтобы понять нас. Много времени и много труда. Но они проделали большой путь, за последний год много всего случилось. Как только я узнала, что Лиза беременна, что все это всерьез, стало ясно, что с прятками пора кончать. Все изменилось, когда в июне 2012-го появилась Софи. Они поняли: мы те, кто мы есть, Софи — наш ребенок, им придется смириться.

Лизина мама приехала после родов и помогала нам, моя мама приехала через год, на первый день рождения Софи. Моя мама относится к ней как к внучке, хотя ей это нелегко дается, но она решила, что это важно — рассказать своим родственникам, братьям и сестрам обо мне и моей семье. Еще маме важно, что Софи говорит по-русски, так как мама не знает английского. Мы общаемся по скайпу несколько раз в неделю, по утрам. Насчет Софи мы договорились так: дома я говорю с ней по-русски, Лиза по-армянски, а на людях мы говорим по-английски.

Мы поженились за месяц до рождения Софи. Я уже давным-давно жила в США, каких только виз у меня не было — и студенческие, и рабочие. Но положение мое оставалось шатким, каждый раз, когда я хотела поменять работу, возникали трудности. Да и во время работы стало вылезать то одно, то другое. Теперь, благодаря решению Верховного суда, все иначе. У меня твердая почва под ногами. Все бумаги в порядке. Я получила вид на жительство. Значит, можно выходить из подполья.

Знаете, как иногда нравится какой-то запах, а почему, объяснить не можешь? Или как не можешь жить без каких-то произведений искусства. С Лизой у меня так же. Она интеллектуалка, всем интересуется, мы постоянно с ней что-то обсуждаем. Ей интересно, какая я, какая у меня семья. Это она меня сюда притащила, не только в физическом смысле, а по-настоящему, действительно помогла мне здесь освоиться. Она очень глубокий человек. И нас всего двое. У нас нет бебиситтера, нет бабушек-дедушек в Нью-Йорке, которые могли бы присмотреть за Софи. А еще она — мой товарищ, который не бросил меня во время всех этих моих иммиграционных мытарств.

Когда Лиза решилась и забеременела, это заставило нас повзрослеть. У нас теперь есть маленький человечек, ребенок, новый фронт работ, так сказать. И мы чувствуем себя достаточно сильными, чтобы понимать: мы хорошие родители-геи. И что важно, не просто хорошие. Я лучшая мать для своего ребенка: вот спросите ее, согласна ли она меня на кого-нибудь променять. Но по закону я по-прежнему должна ее усыновлять — странный закон. Я отвозила Лизу в роддом, провожала ее в родильную палату, помогала рожать Софи. Я была вторым человеком, который держал ее в руках.

Что касается России, то я настроена не очень оптимистично. Плохо может быть еще довольно долгое время. Россия — это вечная драма, ее постоянно сотрясают коллапсы. Мое поколение русских знает, что такое голод, что такое бездомность, мы пережили все это после распада СССР, когда жили как в джунглях. Россия моя родина, место, где я родилась. В России к этому серьезно относятся и не прощают предательства, но я бы не повезла сейчас туда Софи. Если бы мы поехали, нам бы пришлось быть крайне осторожными. С какой стати я буду подвергать мою дочь опасности? Я мечтаю жить с моей дочерью на родине, но моя родина ведет себя как последняя сука и с ненавистью относится к людям вроде меня. Из-за этого я не люблю ее меньше, но я не позволю ей завладеть моим ребенком.

СЕРГЕЙ

«Я с женщинами никогда не спал, но семья — это совсем другое»

История жизни 40-летнего Сергея: от работы на военном заводе — к уличной проституции у Большого театра, от несчастной любви в техникуме — к семейной жизни с мужчиной и названой тетушкой, от фальшивого наблюдения в психушке — к реальной борьбе с ВИЧ. Спустя полгода после этого интервью Сергей уехал в деревню под Москвой, где ведет жизнь Константина Левина из «Анны Карениной»: своими руками строит дом, печет пироги с капустой, которую вырастил сам, и разводит кур, гусей и уток. Впрочем, фермер из него никудышный: цыплят он отдал многодетной семье, поселившейся по соседству, а гусей не смог резать, потому что «они интеллектуальные птицы оказались очень». В сентябре этого года он начал новый этап терапии, открыл группу в популярной русской социальной сети ВКонтакте под названием «ВИЧ+Я гей, мне незачем это скрывать» и подумывает об отъезде из России: «Совсем отсюда свалить, никого не слышать, никого не видеть. Новости не смотреть. Просто тихо жить».

Я сейчас больше люблю жить в деревне: надоело бороться за место под солнцем, тем более что этим местом в Москве оказывается даже свободная парковка. Дом в лесу, 120 км от Москвы, пейзаж довольно хмурый, зато есть пруд, а там караси, красные и белые. Рыбы эти хитрые, сытые. Их голыми руками не возьмешь; верши ставлю. Река тоже кормит: там и щука плавает, и голавль. Дом моей жене принадлежит, я ее тетушкой зову. Она такая классическая Фаина Раневская — на пенсии, бойкая на язык, с папиросочкой, кинооператором работала. Мы с Егором с ней познакомились, когда в квартиру в центре переехали лет десять назад. А вообще с Егором мы 17 лет уже вместе. Нас общий приятель познакомил. Егор за мной год ухаживал: приглашал на ужины с шикарным вином, с семгой. По клубам ездили с его друзьями: они все были успешные-хорошие, молодые-красивые. Ну вот и живем с тех пор вместе.

У тетушки был муж, мы с ними по-соседски задружились — на дачу вместе, на рыбалку. Сначала говорили, что мы с Егором братья, а потом — люди не дураки, разобрались. Муж ее раком заболел, тетушка мне через год после похорон говорит: «Давай, что ли, поженимся с тобой». Я говорю: «Ну давай». Все-таки ей хотелось, чтобы мужчина был в доме. Я с женщинами никогда не спал, но семья — это совсем другое. Вот мы с тетушкой на пятницу к врачу записались, я ее отвезу. А как иначе? Она жена моя.

Я умею почти все: готовить вкусно, сантехника, электрика, машину починить. Своими руками сделал в деревне систему «Умный дом». Хотите, могу прямо сейчас эсэмэской включить свет или там аэратор для рыб. У моей кошки есть ошейничек с сигналом, а в доме — специальная дверца, которая этот сигнал считывает. Так устроено, что из всех кошек только она может войти. А вот Егор машину водить так и не научился, гвоздь сам забить не сможет. Он уважаемый человек, наукой занимается. Мне страшно порой: случись что со мной, они с тетушкой сами даже на дачу поехать не смогут. Опасения эти неслучайны: у меня уже полтора года ВИЧ-статус. В этой ситуации на жизнь уже по-другому начинаешь смотреть.

В жизни ведь чего только не было. Изначально я слесарь-механик по радиоэлектронной аппаратуре. На улице Борисовские Пруды был военный завод, я там собирал гетеродины для спутников. Еще в школе получил разряд. Деньги на одежду тратил, покупал кроссовки модные. А потом кем я только не работал — в трудовой книжке место кончилось. На крайней работе 60 тысяч в месяц получал. Хорошая, честная зарплата. Завхозом был, отвечал за прозрачные закупки, боролся с откатами на фирме. Про меня даже статью в деловом издании написали, называлась она «Завхоз, который не ворует». А в молодости, когда совсем худо было, расклеивал объявления: «Муж на час». Ездил по квартирам, все чинил. Но это днем, а так-то я был мальчик-весельчак, симпатичный беленький заяц, который по Москве скакал.