Падает вверх (Иллюстрации А. Блоха) - Александр Полещук

Дмитрий был без комбинезона и шлема, и Платон Григорьевич смог рассмотреть его внимательней. Узкое мальчишеское лицо, покрытое красноватым загаром, тонкие руки с длинными пальцами. Рядом с Ушаковым он производил впечатление подростка. Но вот его зеленые яркие глаза встретились со взглядом Платона Григорьевича. От этого «подростка» исходила какая-то удивительно дерзкая, насмешливая сила. «С детства, с отроческих лет остро переживал свой маленький рост, — подумал Платон Григорьевич. — Смелостью, дерзостью стремился сравняться со сверстниками…»

— Да, было дело, — сказал Дмитрий, доставая из кармана пиджака свернутую трубочкой ленту. — Понимаешь, Валя, получили предупреждение из центра, что идет какая-то крупная серия метеоритов, ожидается выпадение в нашем кратере. Пришлось втянуть внутрь целую оранжерею… Еле-еле успели…

— Я так и подумал, — сказал Ушаков. — А грузы вы сняли?

— Сейчас снимаем. Ребята пошли за ними, — качнул головой Дмитрий. — Ну, как там Диспетчер? Небось завидует, что мы тут делом занимаемся?

— Завидует, Дима, завидует, — ответил Ушаков, и Платон Григорьевич почувствовал, что между этими, такими разными людьми есть нечто большее, чем просто добрые отношения. Он ясно видел, как узкое лицо Дмитрия меняется, когда он смотрит на Ушакова, становится сразу добрее, мягче.

— Пойдемте посмотрим на метеоритный дождь, — предложил Дмитрий. — Выходить не будем, так, из окошка.

Они прошли лабораторию, по узенькой лестнице, вырубленной в скале, поднялись на гладкую площадку. Там уже стояло человек пять сотрудников лаборатории. Платона Григорьевича пропустили поближе к темному квадрату окна. Кратер Колумба был хорошо виден отсюда почти весь. Вдали, у гряды кольцевых гор высились какие-то странные сооружения из блестящего металла.

— Вон там и была наша оранжерея, — сказал Дмитрий, — да пришлось уносить ноги.

— Как странно отсвечивает солнце на скалах, — сказал Ушаков. — Так никогда не было, будто тонкая дымка…

— А, заметил! — засмеялся кто-то из сотрудников лаборатории.

— Это наша работа, — пояснил Дмитрий. — Что ж вы хотите, люди стали здесь жить, люди! И чтобы все осталось по-прежнему?

— А все-таки, — сказал Ушаков, — дымка-то есть…

— Мы выпустили в чашу кратера тонны водяного пара, сотни тонн… И вот дымка, и держится… Проверили: почти во всех кратерах наблюдаются такие же явления. Держится пар над Луной, не улетает…

— И атмосфера будет держаться, — уверенно сказал кто-то. — Вопреки всему будет.

— Но водяной пар не воздух, — сказал Ушаков.

— Главное — водяной пар, главное, — наставительно сказал Дмитрий. — Солнце и жизнь сделают остальное. Вот жаль, что пришлось убирать оранжерею, мы бы тебе показали. У нас растет плесень, понимаешь, Валентин, растет плесень в атмосфере водяного пара.

— Но чем же она дышит? Ведь нужен не пар, нужен кислород? — спросил Ушаков.

— Тебе же сказано: солнце и жизнь; солнце немедленно ионизирует водяной пар и отщепит атомарный кислород, жизнь включит его в круговорот. Да у нас уже все получалось, Валентин.

— А водяной пар откуда вы берете? — спросил Платон Григорьевич. — Неужели вам его доставляют с Земли?

— Нет, не с Земли, — ответил Дмитрий. — Здесь, на Луне, мы открыли ряд замечательных источников…

— Они извлекают каким-то способом кристаллизационную воду, — пояснил Ушаков. — Здесь у них целое производство…

— Вот они, первые! — воскликнул Дмитрий. — Смотрите!

На дне кратера сразу в нескольких местах вспыхнули фонтанчики взрывов, и вдруг мощный удар глухо передался через почву, и все вздрогнули и притихли; стремительно расползлось по дну кратера ослепительное бурое облако, еще секунда, другая, и перед глазами предстала картина хаоса и разрушения. Металлические фермы, служившие сводами оранжереи, были скрючены, частично разломаны, блестящий металлический осколок взвился кверху и стремительно понесся к окну. Все невольно отшатнулись, но осколок, войдя в тень горы, ушел вниз.

— Не долетел,. — сказал Дмитрий. — А ведь не было бы предупреждения, от оранжереи остались бы одни воспоминания.

— Да и сейчас работы недели на две, а то и на три, — сказал один из сотрудников.

В кабинете Могикана Ушаков развернул телеграфную ленту, содержавшую сообщение о метеоритном дожде. Лента была усеяна отверстиями в три ряда.

— Вы умеете читать с ленты? — спросил он Платона Григорьевича.

— Нет, не умею, а что здесь написано?

— Здесь координаты и скорость метеоритов… «Ожидается, — начал медленно читать Ушаков, просматривая ленту, — выпадение массы метеоритов в шесть часов ноль-ноль минут по московскому времени…»

Что-то заставило Платона Григорьевича встать со стула и подойти ближе. Отрезок ленты, который держал в руках Ушаков, был совершенно гладкий. Перфорационные отверстия были на самом конце ленты, потом они обрывались, и дальше лента была тоже свободна от отверстий.

— Так где эта надпись? — спросил Платон Григорьевич.

— Вот здесь, — Ушаков показал на гладкий отрезок и свернул ленту в рулон.

— А вы, товарищ Могикан, — обратился Платон Григорьевич к Дмитрию, — вы тоже видите эту надпись?

— Конечно, — ответил Дмитрий. Он подошел к Ушакову, развернул ленту. — Здесь, — показал он пальцами на усеянный отверстиями конец ленты, — здесь сообщение о заготовленных для нашей лаборатории грузах, — и по мере того как Могикан разворачивал ленту, к горлу Платона Григорьевича стал подкатываться какой-то ком, — а потом… «выпадение массы метеоритов в шесть часов ноль-ноль минут по московскому времени».

— Но ведь на этом участке ленты нет никаких отверстий! — неожиданно громко сказал Платон Григорьевич.

— Как нет? — рассмеялся Ушаков. — Да что с вами, Платон Григорьевич?

— Вам, батенька, лечиться нужно, — наставительно добавил Дмитрий. — К психиатру обратиться не мешает. Вот здесь нет отверстий? — Он поднес к глазам Платона Григорьевича гладкую ленту.

— Да, теперь я вижу, — глухо сказал Платон Григорьевич, хотя он ровным счетом ничего не видел, перед его глазами была совершенно ровная бумажная лента. — Теперь вижу, хотя моя специальность психиатрия…

— Вы психиатр? — спросил Дмитрий. — Но тогда тем лучше. Как говорится в таких случаях? «Врачу исцелися сам»?

«Значит, прав был Василий Тимофеевич, тысячу раз прав! — думал Платон Григорьевич. — Но как уживается предельная четкость в работе, сложнейшей, удивительной работе с безумием, с этой странной галлюцинацией?»

— Вы послали на Землю ответную радиограмму? — спросил он Дмитрия.