Комплекс Наполеона - Марина Серова

Я не стала церемониться, быстро усевшись в мягкое кресло и отметив, что обстановка в кабинете Ярославы хоть и вполне приличная, но все же далеко не шикарная, как у некоторых преуспевающих адвокатов, чьи имена гремят по всему городу. В принципе мне это было понятно: Яся так и не научилась брать взятки и за большие вознаграждения защищать отъявленных негодяев, заведомо зная, что они виновны. Наверное, поэтому я ее и уважала, хотя сталкиваться по работе мне приходилось и с другими людьми, лишенными подобных принципов.

Закурив сигарету и сделав глоток кофе, я спросила:

— Что у тебя по делу Никишиной?

— Ох, — только и вздохнула Ярослава и покачала головой. — Ума не приложу, что делать. Вижу ясно, что она не виновата, вижу, чувствую, а как на суде это доказать — не знаю. Молчит, врет, на контакт не идет. Объясняла ей сто раз — я в данный момент ваш друг, я на вашей стороне — молчит как ненормальная, и все! И как быть? Боюсь, я с треском провалю это дело.

— Стоп, только без паники, — остановила я ее. — Сделать можно еще многое.

Ярослава посмотрела на меня удивленно.

— Да-да, — продолжала я. — Именно поэтому я здесь. Я уже продумала дальнейший ход своих действий. А ты только слушай и запоминай, что тебе нужно сделать. Всю техническую работу я возлагаю на тебя, уж извини. Зато доказательства невиновности Никишиной мы добудем.

Щеки Ярославы залились румянцем.

— Ты и правда думаешь, что можно доказать ее невиновность? — с встрепенувшейся надеждой спросила она.

— Можно, хотя и сложно. И пока я буду заниматься тем, что наметила, ты за это время сделай-ка вот что…

Ярослава внимательно смотрела на меня, слушая каждое слово, и записывала кое-что в блокнот. После сорока минут разговора мы с ней распрощались, и я покидала кабинет адвоката Ярошенко с чувством, что все у нас получится. 

ГЛАВА 3

С поисками Антонины Губановой мне пришлось повозиться. По адресу, который мне дала Аделаида Анатольевна Морозникова, мать Сережи уже не проживала: она сменила место жительства пять лет назад. Мне ничего не оставалось делать, как обратиться в адресный стол, но там мне дали координаты трех Антонин Губановых примерно одного возраста. Чтобы не проверять их всех, я все же решила переговорить с бывшими соседями Антонины. Естественно, никаких бабушек-старушек, которые жили в данном пятиэтажном доме много лет и, следовательно, помнили Губанову, на скамейке у подъезда в январе не было. Собственно, и скамеек-то не наблюдалось. Да и сама пятиэтажка тоже видоизменилась: входные двери были оснащены либо домофонами, либо кодовыми замками. Я попробовала наугад набрать на домофоне номер прежней квартиры Антонины, но там никто не ответил. Потоптавшись, я махнула рукой и набрала номер соседней квартиры.

— Да? — послышалось через некоторое время.

— Я по поводу Антонины Губановой, можно с вами поговорить? — быстро спросила я.

— Не знаю такую, — равнодушно ответил мужской голос.

— Простите, это очень важно, она жила здесь несколько лет назад. Может быть, вы знаете кого-то из старожилов, кто мог бы мне помочь? А вас лично я не стану беспокоить.

Мне больше ничего не ответили, зато раздался сигнал открываемой двери. Мысленно поблагодарив незнакомца, я быстренько вошла в подъезд. На площадке второго этажа стоял мужчина лет тридцати пяти, в спортивной толстовке и джинсах, и вопросительно смотрел на меня.

— Я насчет Губановой, — повторила я.

— Я здесь просто снимаю квартиру, — пожал он плечами. — Вы пробовали звонить в соседнюю квартиру?

— Да, но там никого нет дома.

Мужчина окинул меня внимательным взглядом.

— Может быть, вы пройдете, хоть чаю выпьете? — предложил он. — Я смотрю, вы замерзли совсем. А там, глядишь, и соседи вернутся.

— Нет-нет, спасибо, у меня мало времени. Да мне не столько и они нужны, сколько те, кто живет в этом подъезде несколько лет. Постоянно живет. Может быть, вы знаете таких?

Мужчина задумчиво почесал подбородок, покрытый двухдневной щетиной, потом сказал:

— Ну, разве что в сто двадцать восьмой вам повезет. По крайней мере, эти соседи из тех, кого я знаю. Там живет Маргарита Степановна, пожилая уже. Живет, кажется, давно. Во всяком случае, она знает всех и пытается вести среди жильцов общественную работу, — улыбнулся он.

— Это как? — улыбнулась в ответ я.

— Следит за порядком в подъезде, графики дежурств по лестничной площадке развешивает на каждом этаже. — Он кивнул на разграфленный тетрадный лист, висевший на стене возле лифта. — С участковым беседует, идеи какие-то предлагает… Вам нужно подняться на пятый этаж.

Я благодарно закивала и, игнорируя лифт, поспешила на пятый этаж.

— Если что, возвращайтесь, — крикнул мне вслед мужчина.

На пятом этаже я позвонила в сто двадцать восьмую квартиру, после чего была внимательно изучена в дверной «глазок». Хозяйка, видимо, привыкла к общению через домофон и теперь была удивлена, что звонят напрямую ей в дверь. Наконец она спросила:

— Вам кого?

— Мне нужна Маргарита Степановна, — сказала я. — Я насчет одной вашей бывшей соседки. По поручению участкового, — на всякий случай подчеркнула я, вспомнив об участии Маргариты Степановны в общественной жизни дома.

Дверь открылась. Маргарита Степановна стояла на пороге в теплом фланелевом халате и меховых тапочках, похожих на унты, и куталась в пуховый платок. На вид ей было около шестидесяти, почти совсем седые волосы коротко подстрижены и завиты.

— Проходите, — пригласила она меня. — Шубку-то можете не снимать, холодно у нас. Я давно хотела вопрос поднять, чтобы нас к другой котельной перевели, да только никто не слушает. Раньше у нас своя котельная была, и топили так, что зимой аж жарко было, да-да. А теперь, говорят, ее выкупили, а нас к другой подключили. И ничего вроде бы сделать нельзя — везде все оформлено, все законно… Все законно, а люди мерзнут, — со вздохом закончила она, проводя меня в кухню, где были включены все четыре конфорки. Кислорода, конечно, не хватало, зато жить здесь все-таки было можно.

— Так что ж он, Евгений Тимофеевич, хотел узнать-то? — спросила Маргарита Степановна, поворачиваясь к плите и водружая на нее чайник.

Я сообразила, что Евгений Тимофеевич — это участковый, и ничего он лично узнать не хотел, поэтому не стала завираться дальше.

— Да он, собственно, ничего не хотел. Это мне нужно кое-что узнать про одну бывшую жиличку. Вот он мне и посоветовал к вам обратиться, говорит, вы самый надежный человек в этом вопросе.

Маргарите Степановне польстили, должно быть, мои слова. Она налила чаю себе и мне и достала вазочку с вареньем.

— Так про кого узнать-то? — присаживаясь напротив меня на табурет, уточнила она.

— Про Антонину Губанову. Вы знали такую?

— Тоньку-то? Знала, конечно, — вздохнула Маргарита Степановна. — Только она уже лет пять как здесь не живет.

— А почему так получилось?

— Да по дурости ее собственной! — с досадой проговорила соседка. — Ей-то квартира эта от матери больной досталась, даже не от матери, а от бабушки, царство ей небесное. Та дом в деревне продала, скотину и в кооператив вступила. На те деньги квартиру-то и выстроили. Бабушка у нее хорошая была, добрая, все Тоньку баловала, а вот не надо было слишком-то. Вот и девчонка выросла… Ни учиться не хотела, ни работать, только с парнями гулять. Да пусть бы гуляла, дело молодое, понятно все, но только о родителях-то тоже забывать не надо. Да и о детях, — особенно подчеркнула она и пристально на меня посмотрела. — Вы небось по поводу Сережи ее пришли? Она, может, забрать его хочет? Так это посмотреть надо — остепенилась она или нет.

Я не стала пока ничего объяснять, решив, что Маргарита Степановна приняла меня за работника социальной опеки, и стала развивать тему:

— Так почему же она больше здесь не живет?

— Так продала она квартиру! Я вам по порядку расскажу: когда мать и бабушка у нее умерли, ей жить-то совсем не на что стало. А тут и жених подвернулся, приезжий какой-то, не помню откуда. Но парень хороший был. Она сразу за него замуж и выскочила. И нет бы им жить да радоваться, а она и дальше хвостом крутить. Хоть бы уж Сережу тогда не рожала, а то ребенком и не занималась совсем. Все муж с ним нянчился, а когда ему, он же работает! Вот он посмотрел на такое житье-бытье, да и бросил ее. И даже из квартиры выписался. А Тонька после этого попрыгала-попрыгала, да и сдала Сережу в детдом. Ей его воспитывать некогда было. Да еще сожитель к ней приблудился, такой же. Она же к тому времени уж выпивать крепко начала, каждый день. Утром, помню, спускаешься по лестнице — а она уж пьяная из ларька идет и еще бутылку тащит. Каждый день так. Где же денег напасешься? Вот она квартиру-то и продала, а купила себе какую-то хибару. А доплату, понятное дело, пропила да проела, поди, уж давно. Вместе со своим… новым. А может, она уж и не с ним живет, все же пять лет прошло. А Тонька — она не из постоянных.