Поколение NET - Виктория MORANA

дубинками наперевес, «космонавты» двигались железным строем, больше не удалось

выхватить оттуда никого, чтобы придать народному суду за «злоупотребление властью по

отношению к мирным гражданам». А граждане были совсем уже не мирные.

Елочные игрушки, казавшиеся бутафорскими, издали, оказались острыми и тяжелыми.

Одно за другим, украшения с елок летели в ОМОН: новогоднее безумие, кровавые

праздники с размахом на национальной почве. Наконец, и Егор оказался достаточно

близко для того, чтобы получить дубинкой в плечо, а потом в живот. С трудом уползая из-

под жестких ботинок ОМОНа, он поднял осколок, наугад бросив его в сторону обидчиков.

-Граждане, соблюдайте законность! – раздраженно рявкнули из громкоговорителей, а

потом в толпу полетел слезоточивый газ. Егор снова заметил ту девушку в ярком пальто.

33

33

Она терла глаза, стоя на коленях на асфальте, который местами был красным, там, где

люди отплевывались кровью из разбитых носов и губ.

«ОМОН – предатель русского народа!», скандировала Манежная площадь, задыхаясь от

зеленоватых испарений.

Стихийная акция в центре Москвы закончилась через полтора часа после применения

слезоточивого газа. По трем иностранным каналам произошедшие события освещались в

противоречивом контексте, митинг упоминался, как фашистский, что вызвало

первобытный ужас в некоторых странах Европейского Союза, включая Великобританию

и Прибалтику.

Уголовные дела, открытые по факту митинга, были завершены в течение менее чем

одного года после открытия. Правительство Российской Федерации назвало акцию

протеста преступлением, официально потребовав усилить контроль над приведением в

исполнение наказания для всех зачинщиков.

В ходе митинга было выдвинуто несколько требований, только одно из которых было

выполнено в период, который аналитики назвали приемлемым и скорым – убийцы тески

Егора были осуждены на отбывание тюремных сроков.

Не стоит начинать заниматься политикой, если у вас нет толстой кожи, как у

носорога. (с) Ф. Рузвельт

Питер, менее 8 месяцев до дня Х

#толерантность

Юля сидела на крохотной кухне, рассматривая пол в черно-белую клетку. Напротив неё

закипал электрический чайник, полностью прозрачный, так что видно было, как в нем

поднимается от спирали нагревания каждый пузырек. Вода на свету казалась удивительно

чистой и прозрачной, словно бы не на границе с Ленинградской областью сидишь, а на

валлийских холмах, готовишь традиционное английское чаепитие.

-Я надеюсь, ты припахал к ремонту свою новую девушку? – с самым доброжелательным

видом интересовалась Юля, когда на кухню вернулся самый старший мужчина в этой

квартире, ни смотря на то, что сам он младше Юли почти на год.

Дима только ухмыльнулся, оставляя вопрос без ответа, но мысленно, скорее всего, послал

её к чертовой матери, потому что шутки в адрес девочки, с которой он встречался, с

перерывами, уже месяца 4, озвучивались Юлей каждые 5 минут. Не могла она удержаться

от упражнений в остроумии, глядя на неё можно было подумать, что его личная жизнь

только ради этих упражнений и затевалась, больше не для чего.

-Нет, ну, правда? Или она слишком занята на общественных работах? – не унималась

Юленька. – Конечно, детский труд у нас законодательно запрещен, но ради будущего

любимого мужа ведь можно?

34

34

-Какого мужа? – Дима оглянулся, будто на кухне еще кто-то был, кроме них двоих. – Это

ты замуж собираешься, а не я, у меня всего лишь ремонт кухни, очень даже неплохо

получилось.

-Хорошо получилось, - кивну Юля, не педалируя тему с замужеством, так как это было его

делом. – Приятно приходить сюда раз в полгода, может, в следующий раз вернусь в

пентхаус?

-Сомневаюсь. Кухню мы отбили без проблем, но звать сюда таджиков для капитального

ремонта, это значит надо еще звать нациков, чтобы сначала таджики убрали квартиру,

потом нацики убрали таджиков… - загибал пальцы Дима, передавая ей свободной рукой

чайную кружку.

Дима имел тот склад характера и жизненную позицию, которую в лучше случае назвали

бы асоциальной, а в худшем – экстремистской. Впрочем, в 21-м веке, когда границы

понятия экстремизма окончательно размылись, а обществом правила толерантность, таких

людей как только не именовали, от гопников до un enfant de revolusion, в зависимости от

количества образования и числа имевшихся административных правонарушений.

Периодически, Диме, как и большинству человеческих особей, страстно хотелось «убить

всех людей», однако в отличие от простого обывателя, у него были достаточно четкие

представления о том, как именно это можно сделать. Обыкновенных представителей

общества присутствие таких, как Дима, обычно очень напрягало: за словом в карман не

лезет, на все имеет свое мнение, причем переубедить его практически невозможно, даже с

белой льняной рубашкой одевает кожаные перчатки с металлическими вставками, на

случай, если придется драться. Да и рубашки-то от него не дождешься, в любое время года

лучшей одеждой у него считается темный свитер, «косуха» или камуфляжные штаны.

Одним словом, не прекрасный принц, причем он сам это понимает и очень собой

гордится.

Юля с Димой общалась уже 3 года, давно забросив попытки его переделать. Для этого, в

свое время, ей пришлось засунуть свои православно-интеллигентские корни подальше,

Диме не было интересно в ней ни то, ни другое. Зато он с удовольствием говорил о книгах, холодном оружии и зачем-то знал французский. В какой-то момент их общение стало для

Юли невыносимым, потому что все её мнения и попытки донести некую «светлую и

великую» идею разбивались об нездоровую долю упрямства и инфантильности.

Через пару лет после знакомства инфантильность улетучилась, упрямства поубавилось,

зато пришел цинизм, причем не только у Димы, но и у самой Юли. С того дня общаться им

стало проще некуда. Лучше всего это получалось на трезвую голову, тогда как у

большинства людей было с точностью до наоборот.

-Самое странное то, что раньше меня очень напрягали вот эти твои заявления, -

призналась Юля, рассматривая лежащую на столе коробку с плавленым сыром со вкусом

шоколада. – А теперь ничего.

-Это потому что ты все меньше ездишь по Европе, - спокойно ответил Дима, проследив её

взгляд и открывая крышку коробки. – И толерантности в тебе все меньше, это нормально.

35

35

Мозг как бы сам начинает работать, когда перестаешь купаться в этом бреду про то, что

все люди – братья. В твоей Англии это на каждом шагу.

Юля, молча, кивнула. Буквально за несколько дней до приезда она лично билась в

истерике из-за одного случая, произошедшего на их выпускном курсе и затронувшего её

саму, как старосту. Университет славился своей юридической библиотекой, в которой было

достаточно копий академической литературы для написания курсовых студентам с потока

в 100 человек. Поток, само собой, состоял не только из англичан и её самой, на курс

поступило более 40% студентов из Африки и Китая. И если китайцы казались ей

биороботами, направленными на самосовершенствование во имя величия Поднебесной, то

африканцев Юля периодически не понимала совсем.

В разгар сезона сдачи курсовых работ, когда те, кто начал «творить» вовремя уже перешли

от вступлений к основной теме, а те, кто поленился раньше, решили, что пора срочно

начинать писать, из библиотеки начали пропадать книги. Совершенно случайно

выяснилось, что ценные тома в своем шкафчике прячет африканская девушка 24-х лет,

которую на курсе никто, кроме её соплеменников, не замечал, такая она была тихая и

спокойная.

-Чем дело-то кончилось? – вернулся к теме Дима, когда они заговорили о случае с

учебниками.

-Ну, видимо, повинуясь той самой ужасной толерантности, о которой ты так много

говоришь, - усмехнулась Юля. – Наши студенты решили не «сдавать» её в деканат. Одна

девочка подошла к ней после лекций где-то на автомобильной парковке и спросила, зачем

она прячет книги, мол, они же всем нужны для занятий.

-Она, конечно, расплакалась, извинилась и отдала Уголовный кодекс? – деловито

поинтересовался парень, прикончив к тому моменту полутора литровую кружку кофе со

сгущенкой.

-Будешь смеяться, но нет, - поежилась Юленька. – Она накинулась на подошедшую

сокурсницу там же, на парковке, чуть ли не с кулаками, обвинив её в расизме,

преследовании «black people» и прочей ерунде. Ни девочка, ни я так и не поняли, почему