Энкантадас, или Очарованные острова - Герман Мелвилл

История властителя с острова Чарльза наглядно показывает, насколько трудно колонизировать голые острова с такими беспринципными пилигримами.

Ссыльный же монарх, задумчиво погруженный теперь в занятия сельским хозяйством на территории Перу, чье правительство предоставило ему безопасное политическое убежище, еще долгое время следил за каждым прибывшим с Энкантадас, надеясь услышать вести о падении республики и мольбы населения о возвращении законного правителя. Он не сомневался, что этот несчастный эксперимент с республикой должен скоро лопнуть. Но не тут-то было — инсургенты избрали такой тип демократии, который не походил ни на греческий, ни на римский, ни на американский. В сущности то была вовсе не демократия, а постоянно действующая бунтократия, которая процветала, избрав своим единственным законом беззаконие. Вскоре ряды бунтовщиков просто раздулись от притока всякого рода мерзавцев, бежавших теперь с любого корабля, прибывающего на остров, тем более что дезертирам предлагались всевозможные завлекательные приманки. Остров Чарльза был объявлен политическим убежищем для угнетенных всех флотов мира. Каждый удравший матрос превозносился до небес как страдалец за дело свободы и немедленно принимался в число оборванных граждан этой вселенской нации. Напрасно капитаны пытались вернуть скрывающихся моряков. За каждого из них новые соотечественники были только рады навешать любое количество фонарей под глазом кому угодно. Следует отметить, что при всей малочисленности местной артиллерии с их крепкими кулаками нельзя было не считаться. Наконец, дела зашли настолько далеко, что ни одно судно, мало-мальски знакомое с обычаями этой страны, не осмеливалось приближаться к ее пределам, какой бы сильной ни была нужда в провианте. Остров сделался анафемой, морской Альзатией, неприступным убежищем всевозможных сорвиголов, которые во имя свободы творили все, что им только заблагорассудится. Их количество постоянно колебалось. Моряки, дезертировавшие на другие острова или удравшие с судов на шлюпках, толпами правили к острову Чарльза, словно к родному дому; одновременно толпы других, кому надоела островная жизнь, время от времени переправлялись на соседние острова и там, прикинувшись перед неискушенными капитанами жертвами кораблекрушения, частенько умудрялись наняться на суда, отходящие на континент, не отказываясь по прибытии туда от небольшой суммы, предлагаемой им из сострадания.

Однажды теплой ночью, во время моего первого плавания на острова, когда наше судно лежало на своем курсе, окруженное томной тишиной, на баке кто-то закричал: «Вижу огонь!» Мы начали всматриваться в темноту и увидели примерно по траверзу маяк, горящий на каком-то смутно очерченном берегу. Наш третий помощник, мало знакомый с этими краями, подошел к капитану и сказал: «Должно быть, это потерпевшие кораблекрушение, сэр. Позвольте сходить за ними на шлюпке».

Капитан мрачно рассмеялся, погрозил кулаком в сторону маяка, крепко выругался и произнес: «Ну нет, дорогие мои. Будь проклята эта ночь, но вам не удастся сманить мою шлюпку. Неплохо придумали, мошенники, но, впрочем, благодарю за предупреждение. Ваш остров, как опасная мель, вполне заслуживает сигнала. Ни один человек, повидавший виды, не станет совать нос в ваши дела и постарается держаться подальше. Это остров Чарльза! Вызовите людей на брасы, господин помощник, и приведите огонь на корму».

НАБРОСОК ВОСЬМОЙ. Остров Норфолк и вдова чоло

И вот увидели сидящей на песке

У края вод пристойную девицу.

Она металась в горе и тоске,

Звала людей на помощь торопиться.

И воплям жалобным, казалось, не излиться

Очи ноченьки чернее,

Шея всех снегов белее,

Щеки зореньки алее,

Нет студенее постели.

Умер милый —

Над могилой Кактус-дерево растет.

Тоска твой образ воссоздаст,

Слезою должною помянет.

И Смерть не разлучает нас,

И Скорбь скорбеть не перестанет.

Далеко на северо-восток от острова Чарльза, словно отколовшийся от остального архипелага, лежит остров Норфолк. Каким бы малоинтересным ни казался юн путешественникам, в моем сочувственном воображении этот одинокий остров уподобился святому месту благодаря тяжким испытаниям, которым подверглась на его берегах человеческая природа.

Это случилось во время моего первого визита на Энкантадас. Мы провели на суше два дня, охотясь на черепах, и, поскольку не располагали большим временем для продолжения этого занятия, на третьи сутки, в полдень, приступили к постановке парусов. Мы были готовы вот-вот тронуться в путь-якорь, оторванный от грунта, еще не вышел из воды и плавно раскачивался на канате где-то глубоко внизу, а наше добротное судно, накренившись, начало медленно поворачиваться, приводя остров на корму. В этот момент матрос, работавший со мной в паре на шпиле, внезапно остановился и обратил наше внимание на какой-то движущийся предмет на берегу, мелькавший не у кромки воды, а несколько далее, на возвышенности в глубине острова. Чтобы лучше уяснить смысл этого повествования, следует рассказать, каким образом такое крохотное пятнышко, никем более не замеченное, все же привлекло внимание моего товарища. Дело в том, что, пока остальные матросы, и я в том числе, занятые подъемом якоря, упирались в вымбовки, этот приятель, находившийся в необычайно возбужденном состоянии, словно подстегнутый, вдруг вскочил на макушку шпиля, который с каждым оборотом преломлял напряжение наших мускулов в вертикально действующую подъемную силу, и застыл там в каком-то восторженном порыве, впившись глазами в медленно отступающий берег. Оказавшись таким образом вознесенным над нами, он поэтому и разглядел этот предмет, совершенно недосягаемый для нашего зрения. Возвышение точки наблюдения моего приятеля явилось следствием возвышенного состояния души, по правде говоря находившейся под сильным влиянием перуанского писко из бочонка, тайно предоставленного в его распоряжение нашим стюартом-мулатом в награду за некую услугу. Конечно, писко творит гораздо больше зла в этом мире, но тем не менее в данном случае оно оказалось тем средством, пускай даже косвенным, с помощью которого человеческая жизнь была спасена от ужасной судьбы. Имея это в виду, не следует ли, на всякий случай, отметить, что иногда писко способно принести и добро?

Взглянув в указанном направлении, я увидел что-то белое на отдаленной скале, примерно в полумиле от берега.

«Это птица, птица с белыми крыльями, а может… нет, это… это платок!»

«Точно, платок!» — эхом откликнулся приятель и своим громким возгласом довел этот факт до слуха капитана.