Звёзды, души и облака - Татьяна Шипошина

— Если одолеешь, дам следующие два, — сказала библиотекарь.

— Маша, будешь со мной Чехова читать? — спросила Анька, придя в палату. — Будем с тобой своё образование… свою образованность повышать. Может, и ты, Аська тоже будешь? А вообще, можем все по очереди читать.

— Не, я не буду, — сказала Аська, — я не выдержу, у меня терпения не хватит. Дадите, если что интересное будет.

— Я буду, давай! — Маша с удовольствием взяла серенький томик. — Я беру первый, а ты — второй, а потом поменяемся.

— Наташка, будешь с нами Чехова читать?

— Очень мне надо здесь читать! У меня дома такое же собрание сочинений — на полке стоит.

— Ну, как хочешь! Конечно, хорошо, что дома стоит. Если захочешь, можешь потом на себя в библиотеке взять.

Так мы начали Чехова, зачитываясь, смеясь над его рассказами, и преодолели первые тома с лёгкостью. Читали — и Аська, и гордая Наташка, пытались читать и Наденька, и даже Мариэта. Правда, последние тома Анька преодолевала в одиночку, медленно читая письма, и пытаясь изо всех сил понять — зачем же они напечатаны.

Была и ещё одна причина, по которой Чехов был близок его читательницам. Хоть и не костным, а лёгочным, но болен был Чехов — туберкулёзом, и жил здесь близко, в Крыму.

Если бы жил в наше время, мог бы где-нибудь в соседней палате лежать.

Анька же приобретала доверие библиотекарши — очень ей хотелось забраться туда, в стеллажи.

— Зачем тебе туда залезать, в книжки эти? — недоумевала Нинка. — Чего тебе не хватает?

Дело было вечером, уже после ужина. Наденька была на веранде, «крутила любовь». Светка спала.

— Я стихи хочу найти, — сказала Анька.

— Какие?

— Я не могу точно сказать…

— Про любовь?

— Может, и про любовь.

— Так ты про любовь у Наденьки возьми! У неё есть, она их в тетрадку переписывает. Эдуард Асадов написал. Там эта любовь во всех видах описана.

— Нет, я как раз и не хочу таких, как у Асадова. У него… как бы это сказать… сопли размазанные. Я хочу другие найти Я не могу сказать, какие. Ну, как бы в них ничего не сказано, и в то же время — всё сказано. Вот, послушай, это я в больнице, листик нашла. Из книжки какой-то. Так и вожу его с собой.

— Давай, давай, прочти! — присоединилась к разговору Маша.

— Сейчас! — Анька достала из блокнота сложенный, вырванный из какой-то книги, оборванный с края желтоватый листок. — Сейчас…

Водопад Ниагара — вуаль у меня на лице.Запах пота под мышками —ароматнее всякой молитвы…Я весь — не вмещаюсь между башмаками и шляпой…

— Нет, ты слышишь, что он пишет! — Анька не выдерживает и прерывает чтение — Он — не вмещается между башмаками и шляпой! Понимаешь, я ведь тоже не вмещаюсь между тапочками и косынкой! Не вмещаюсь!

Маша молчала. Наверно, проверяла, вмещается ли она.

— Слушай, а я тоже не вмещаюсь! — Нинка аж подпрыгнула на кровати. — Я-то уж точно не вмещаюсь, я даже сама в себя через раз вмещаюсь! Меня всё время что-то гонит, что-то всё подгоняет, и из себя выгоняет!

— Я — тоже не вмещаюсь. — Маша сказала это тихо, как тайну. — Иногда — тесно мне… тесно…

— А дальше есть? — спросила Аська.

Наташка тоже слушала разговор, правда, молча.

— Дальше совсем немного, но здорово, — Анька и не смотрела в свой листок, потому что давно помнила всё наизусть

 Солнце, ослепительно страстное,Ты насмерть опалило бы меня —Если бы во мне самомНе было такого же солнца!

— Вот как дальше. Дальше, как сказка.

— А кто написал? — спросила Наташка.

— Не знаю. Хочу порыться в библиотеке и поискать, может, найду. Почитать бы, что ещё этот человек написал. А ты, Нинка, говоришь — Асадов!

— Да, Асадов отдыхает, — литературный критик Акишина вынесла свой приговор. — Давай, Анька, ищи — потом нам прочтёшь.

Анька вложила жёлтый листок в свой блокнотик. Блокнотик был небольшой, и исполнял роль не то дневника, не то сборника всяких мудрых изречений. И тех, и других записей, было совсем немного, потому что, заводя блокнотик, Анька решила записывать в него не всё, а только самое главное.

На первой страничке было написано: «Никогда не доверяйте людям, которые хотят подорвать вашу веру в возможность добиться чего-то значительного в жизни. Эта черта свойственна мелким душонкам». Марк Твен.

Потом было ещё несколько изречений.

Анька давно хотела почитать Марка Твена, сразу после того, как прочла эту фразу. Но в школьной библиотеке, не было ничего, кроме «Приключений Тома Сойера».

«Как это я забыла? Надо будет взять его здесь, после Чехова», — подумала она.

В середине книжки было всего одно предложение: «Надо не забывать, что могут быть две разные правды». Это уже был плод собственного жизненного опыта.

Анька захлопнула блокнотик и спрятала его подальше в тумбочку.

За окошком палаты было уже совсем темно. Пора забирать Наденьку с веранды.

Батарейки наконец купили, и Маша настроила приёмник на тихую музыку. Что-то наподобие вальса, с повторяющимся круговым ритмом, завораживало пространство палаты. Проснувшаяся Светка вдруг попросила:

— Анька, потанцуй!

— Да я не умею! — сказала Анька. — Я не знаю, как надо! У меня танцевальный кружок на всю жизнь желание танцевать отбил.

— А ты потанцуй, как хочешь, а не как надо.

Анька вылезла из кровати и робко, неуверенно сделала круг посреди палаты. Она сняла повязку с руки. Руки сначала плыли внизу, потом, как бы набирая обороты, взмыли вверх. Сначала она просто шла, потом пошла быстрее и закружилась, напоминая своими движениями птицу, страстно желающую взлететь. Птицу как бы привязанную, или птицу, бьющуюся в клетке.

Со стороны десятого класса вышла Ленка, ходячая, ещё на костылях. Один костыль она оставила, потом, помявшись немного, оставила и второй, и просто встала в центре па латы. Зато руки её плавно двигались, кисти рук изгибались, взлетали над головой.

Захваченная непонятной силой, в круг вышла Наташка, встав рядом с Ленкой. Её руки двигались порывисто, ростом она была выше всех и, казалось, что взлетят они все вместе — сначала Наташка, потом Ленка, потом Анька.

Музыка закончилась внезапно, как и началась. Девчонки разошлись по кроватям.

— Как здорово! — сказала Светка.

— Здорово! — сказала Наденька.

— Ну, вы даёте! — сказала Нинка.

А Маша лежала, закрыв глаза. Маленькая слезинка выкатилась у неё из-под века, тихо покатилась по щеке. Никто и не заметил.

Глава 23. Костик Шульга-2

Никто и не заметил, что бабка моя сегодня приходила. Эх, бабка моя бабка! Вот кто за меня переживает. Только и бабка не скажет мне, что делать. Решай, говорит, сам. Большой уже. Костик снова достал то, что бабка принесла. Это было письмо от отца.

«Здравствуй, мой дорогой сынок! Прости меня — это пишет тебе твой отец. Может быть, твоя мать рассказывала тебе обо мне, а может нет. Я ведь сижу, сижу уже пятнадцатый год. Когда я сел, ты только должен был родиться. Я убил человека. Убил я его в драке, когда заступался за твою мать — не хотел верить, что про неё говорят. А тебе я не писал, потому что не мог. Теперь же пишу потому, что скоро мне выходить. Я не знаю, как ты живёшь. Если ты видеть меня не хочешь, ты мне напиши. Я даже в город наш не поеду, потому что там у меня не осталось никого, кроме тебя. Если ты не хочешь, я не приеду. Напиши мне, пожалуйста, сынок, и прости меня за всё. Твой отец».

Костик закрыл глаза. Эх, родители! Зек и проститутка! Что же вы делаете со мной! Вот тебе и капитан дальнего плавания, вот тебе и геолог! Что делать?

Костик видел, какие приходят «оттуда» зеки. У них во дворе был один. Худой, весь в наколках. Сядет на корточки на крыльце и сидит молча, только плюётся. А когда напьётся, то матерится по-страшному, кричит и в драку лезет.

Костик представил, что таким будет и его отец, и содрогнулся внутри. Потом он представил, как отец приходит к нему сюда, как все ребята видят его, и от стыда закрыл глаза.

Нет! Нет! Не было его пятнадцать лет, и сейчас он не нужен! Как быть?

Что-то мешало Костику окончательно сказать «нет». С кем бы посоветоваться? Славик? Серёга? Джем?

Да, Джем! Джем не проболтается!

— Стёпка, подкати меня к Джему! — попросил Костик. — Я хочу спросить у него что-то.

— Что случилось? — сразу спросил Джем. — Ты, Костык, на сэбя нэ похож.

— Вот, читай! — Костик протянул Джему письмо отца. — Только не говори никому. Никому, Джем, обещай!

— Нэт, нэ бойся. Нэ скажу, чэстное слово, Костык.

Минуты, пока Джем читал письмо, показались Костику вечностью. Письмо было написано коряво, Джем читал медленно, останавливаясь, и как бы повторяя про себя строчки. Наконец он закончил чтение и посмотрел на Костика.