Ложь во имя любви - Розмари Роджерс

– Тогда не стесняйся это показать! Перестань бродить как во сне; ты больше не сидишь взаперти в монастыре. Улыбайся почаще. Это совсем не трудно, главное – привычка. Глянь, вон те двое пытаются за нами приударить!

Бланка громко прыснула и тряхнула чернокудрой головой. Обе девушки, босые, в яркой одежде, прошмыгнули мимо кучки мужчин, которые, прервав свою беседу, проводили их восхищенным свистом.

Бланка права, говорила себе Мариса, еле поспевая с опущенной головой следом за подругой. Она сама сделала выбор и очутилась здесь по собственной воле, сколько бы ни ворчал и ни качал головой отец Бланки, старый цыган.

Но почему ей оказалось так нелегко снова приспособиться к вольному цыганскому житью? Годы, проведенные в монастыре, не могли не оставить на ней своего отпечатка: она чувствовала растерянность, покинув древние монастырские стены, когда позади осталась размеренная жизнь, в которой было заранее расписано каждое движение, каждый шаг.

Что думает сейчас мать Анжелина? Ищут ли беглянку? Она оставила всего лишь скупую записочку о том, что отправляется во Францию, к родственникам матери. Поскольку Испания и Франция находились теперь в союзе и вокруг все было наводнено французами, мать-настоятельница вполне могла решить, что бывшая послушница нашла себе француза на роль провожатого.

«Я буду в надежных руках», – написала Мариса. Но поверит ли этому приоресса? Как она вообще отнесется к случившемуся?

Когда они добрались до цыганского табора на городской окраине, им навстречу вышел хмурый Марио. От его взгляда порозовевшее лицо Марисы зарделось ярким румянцем.

– Почему задержались? Что за проказы на этот раз?

Предоставив Бланке приводить его в чувство криками о том, чтобы он не лез не в свое дело, Мариса отошла в сторонку, досадливо морщась. Одно из ее новых затруднений носило имя Марио. Она рассталась с цыганами еще девчонкой, теперь же он без устали давал ей понять, что она превратилась в женщину. Ее повсюду преследовал его взгляд, он только и делал, что пытался заманить ее одну в темный уголок, чтобы там гладить ее оголенные руки своими шершавыми ладонями и шептать ей в ухо о своем обожании и намерении прикончить любого, кто осмелится к ней прикоснуться. Бланка относилась к происходящему легкомысленно и лишь пожимала плечами.

– Ох уж этот Марио! Какая у него горячая кровь! Остерегайся его, ходячая невинность, держись поближе ко мне!

Но как долго ей удастся избегать Марио? До Франции по-прежнему было еще очень далеко. Ни ее худоба, ни попытки сделать волосы темнее втиранием в них жира не гасили его пыла.

Сейчас, невзирая на вопли сестры, он подскочил к Марисе и схватил ее за руку.

– Смотри не кокетничай, худышка! Сегодня вечером мы будем танцевать для гостей, но ты держись в тени. Не желаю, чтобы другие мужчины пялились на мою златокудрую красавицу!

Она вырвалась и крикнула, подражая Бланке:

– Я не твоя! Я вообще ничья! Возвращайся подобру-поздорову к Любе, не то она всадит тебе кинжал в бок. Ступай!

– Так-то лучше! Пускай знает свое место! – одобрительно засмеялась Бланка, показывая брату язык и хватая подругу за руки. – Пошли, у нас есть чем заняться.

– Ничего, я терпеливый, могу и подождать! – крикнул он им вдогонку. Несмотря на снисходительный тон, лицо его пылало.

Мариса твердила себе, что причиной ее уныния является Марио. И почему он не оставит ее в покое! Впрочем, она теперь сумеет сама за себя постоять. Беря пример с Бланки, она тоже носила на бедре маленький кинжал, и Марио знал, что при необходимости она без колебаний пустит его в ход. О, как она ненавидела мужчин! Все мужчины до единого – животные, у них одна низость на уме.

Цыгане были заняты подготовкой к знаменитой конской ярмарке, которой предстояло стать самым главным праздником Святой недели. На плоском пятачке между рекой Гвадалквивир и городом Севилья они раскинули свои шатры и расставили повозки; дневные труды сменялись бурными плясками при свете факелов и пламенным фламенко – танцем любви и печали, которым одарили Испанию мавры.

В другое время Мариса поддалась бы всеобщему воодушевлению, но намедни они с Бланкой, слоняясь по городу, забрели в огромный кафедральный собор помолиться. Возможно, именно по этой причине она была так печальна. И в прошлом году, и несколько лет назад она проводила Святую неделю в покое, вознося молитвы в одиночестве обители. Царившее в Севилье веселье казалось ей неуместным, едва ли не кощунственным.

«Просто я еще не привыкла к столпотворению», – твердила она себе и, желая сделать приятное Бланке, проявлявшей к ней столько доброты, выжимала из себя улыбки и смех и даже рисковала заигрывать со смелыми молодыми людьми.

– Эй, цыганочка, может, погадаешь? – Мужчина, позвавший ее, был хорош собой и наряден, но память о Дельфине и ужасе той парижской ночи обратила ее в бегство. Она готова была бежать за тридевять земель от света и музыки, но по пути случайно столкнулась с несколькими незнакомцами, шагавшими навстречу.

Второпях она потеряла головной платок, и ее свежевымытые волосы, предусмотрительно заплетенные в тугой узел, выбились из скромной прически и роскошным каскадом рассыпались по плечам. В неверном свете факелов она казалась диким зверьком, обезумевшим от страха.

– Как нам повезло! Беглянка-цыганочка с волосами цвета кастильской равнины! Может, она согласится побыть этой ночью нашей проводницей?

В компании были и женщины в бархатных накидках поверх роскошных платьев. На их белоснежных шеях сверкали драгоценные украшения, смех их не уступал в громкости смеху мужчин.

– Не убегай, малютка! Мы явились полюбоваться танцами. Не дайте ей улизнуть! Взгляните на ее волосы – какие необычные для цыганки!

Один из мужчин схватил ее за талию и крепко держал, несмотря на ее отчаянные попытки вырваться.

– Спокойно, милашка! Здесь не причинят тебе вреда. Может быть, хотя бы это тебя немного успокоит?

Он со смехом опустил ей за корсаж монетку. Одна из женщин, приспустив капюшон с затейливой прически, проговорила вкрадчиво и чуть хрипло:

– Поверь, тебе не следует нас бояться. Мы не здешние и хорошо тебе заплатим, если ты проводишь нас. Мы хотели бы присоединиться к танцующим – не станут ли твои соплеменники возражать?

От женщины пахло вином, и Марисе потребовались усилия, чтобы не содрогнуться. Сама она, впрочем, едва дышала, потому что сильная рука не только не отпускала ее, но и прижимала к мускулистому мужскому телу. Судя по всему, компания принадлежала к пресыщенной знати и предвкушала общество простолюдинов. Продолжая сопротивляться, она только развеселит их еще больше. Улыбки женщин подсказывали, что она напрасно рассчитывает на их помощь.