Древняя книга. Преображение уже началось - Игорь Уваров

– Ну, вот, Стенат, его, видимо, всё же загрыз зверь, – цинично успокаивала Сипелькаа, – я отцу уже всё рассказала, что его сын в тяжелейшем единоборстве с медведем погиб, смертельно поразив зверя.

– Да ну, пусть так, – согласился Стенат, – тосковать и волноваться за ненайденного Гердаша для старого сердца отца – это слишком тяжёлое испытание, а время – прекрасный лекарь.

Сипелькаа была непревзойдённой лгуньей и выдумщицей, так что убедить отца ей не составило большого труда.

«Не пощадит он в день мщения»

Но теперь перенесёмся в далёкую Сэндорию, куда въезжал богатый караван, к которому месяц назад присоединился рыжеглазый паренёк с силой Творящей Мысли. Он – вольнолюбивый, гордый малый – был продан в рабство. Научившись управлять мыслью, он не сумел постичь одного. Его мерзкие и чёрные желания, спрограммированные злым умишком, исполнялись очень быстро, но отменить их он не мог. Добрые же, благопобуждающие образы, даже для него самого, не воплощались. Сила его мысли в добром творении была недостаточной для создания реального образа, поэтому освободиться от рабства он сразу не сумел. Только коварный план станет для него дорогой к свободе и огромной власти.

На чужеземца-раба многие обращали внимание. Его рыжие глаза вызывали большой интерес. Женщины, привыкшие к роскоши, которым уже надоела песочная повседневность, видели в нём тайну. И одной из очарованных им была жена фараона. Её звали Малекка. Гердаш возмужал и стал очень смазливым на внешность. Предрасположение Госпожи Сэндории играло на его стороне. Из обычного раба он стал особо приближённым ко дворцу фараона рабом, личным пажом Малекки. Я не берусь утверждать, что у них была любовная связь, ведь История умолчала об этом. Малекка была тоже очень молода – пятнадцать лет, а уже стала женой фараона, но её воспитание и внутренние убеждения не позволяли ей изменить супругу. И я склонен этому верить. Другое дело сам Баши – это имя фараона. От каждой служанки у него было по ребёнку, и лишь малолетняя Малекка всё ещё не носила во чреве будущего фараона пустынь Сэндории. Баши изменял Малекке и после женитьбы. Малекка была верна. Однажды Баши приснился сон, и он рассказал его жене:

– Представь, такой явный сон, будто я купаюсь в реке. И, о, Небеса, это было вино. Вместо воды – вино. Я пил его и пьянел, но, кое-как выкарабкавшись из воды, то есть вина, я подполз к столу – надломить хлеба. Но вместо него на столе лежал громадный камень. Такой явный сон, что я не знаю, что и думать.

– Послушай, господин Баши, – отвечала Малекка, – что необычного в этом сне? Ведь они всегда такие непонятные.

Этот разговор слышал ещё только один человек на земле – паж Малекки Гердаш. Он понял, что пришло его время. Выйдя из-за ширмы, он обратился к фараону:

– Господин Баши, в своей великой мудрости вы и сны видите вещие. В своих краях я славился тем, что мог читать сновидения, и я могу рассказать вам секрет вашего сна.

– Раб, ты подслушивал, – возмутился фараон, – это твои последние минуты.

– Успокойся, господин, – вступилась Малекка, – ведь если он умрёт, мы никогда не узнаем, о чём был твой сон.

– Да, ты права. Говори, – пробурчал Баши.

– Как будет угодно, – склонился Гердаш и начал, – Река вина свидетельствует о расточительстве виночерпия, он не жалеет вашего имущества, разливает дурманящий нектар, а камни вместо хлеба – это алчность хлебодара, ибо ворует он из ваших закромов.

– Ловко ты придумал, но я проверю, и если это выдумка, то ты умрёшь. Если же правда, то умрёт хлебодар, виночерпий и ты. Ты за подслушивание.

Но не зря Гердаш обладал силой мысли, сигналы его образов начали сгущаться, и вскоре благополучный для него план уже воплощался наяву.

Виночерпий вымыл полы в винодельне, и довольный переливал вино по кувшинам из бочки. Бочку он отставил в сторону и разглядывал цвет напитка, когда вошёл фараон. Баши потребовал поднять бочку. Вымытый пол везде высох, а под бочкой солнечные лучи не смогли испарить влагу. Объяснений никто не слушал, фараон решил, что под бочкой были следы пролитого вина. Виночерпий был обречён. Хлебодар вёз зерно с мельницы в амбары фараона. Путь его пролегал мимо собственного дома. Ночью пошёл дождь, и, чтобы не промочить зерно, хлебодар поставил мешки к себе в сарай. Наутро сарай уже обшаривал фараон со слугами. Так по случайности и хлебодар лишился жизни.

– Могущественный, благородный и справедливый Баши, если ты прикажешь убить пажа, – говорила Малекка, – то во всём мире не останется человека, способного толковать твои мудрые сны.

Этих слов и нежного поцелуя хватило, чтобы сохранить жизнь Гердашу. Но каким жестоким стал урок жизни для поистине аккуратного виночерпия и безмерно честного хлебодара. В ту ночь был зачат наследник фараона Баши. Но судьба распорядилась так, что наслаждаться положением фараона тому наследнику придётся недолго. Не дольше часа.

«И память о них предана забвению»

Жизнь Гердаша в Сэндории уже совсем отличалась от рабской. Он вроде бы читал сны фараона, хотя в действительности они не были вещими. Такими их делал Гердаш, он вдыхал в них материю. Он был окружён наложницами и очень сильно приблизился к фараону. Возможно, Баши доверял ему больше всех во дворце, ну, может, кроме Малекки и родившегося сына Халифа. Существовавшая симпатия между Гердашем и Малеккой осталась, но они уже намного реже виделись: он был увлечён попавшей в его руки властью, она своим чадом.

Был ещё один сон у фараона, о котором упоминает Летопись. Через три года Баши обеспокоенный подозвал к себе Гердаша, и очень тихо рассказывал ему сон:

– Это ужас, как будто я умер и лежу в гробу, какой-то худой и бледный. Похороны там, Малекка вся чёрная, и тут приходит Казатон. Ну, которого я назначил собирать с народа подати в казну. Заходит, посидел на моём троне. Стал ногами у моего изголовья, такой упитанный, и молитву бормочет, я не выдержал и проснулся. Верно, он хочет сместить меня.

– Не спеши, господин, – уже без церемоний, как раньше, разговаривал Гердаш, – выслушай, ведь мне сегодня тоже снился сон. Только в моём сне было три гроба. В одном был ты, господин Баши, в другом твоя жена Малекка, а в третьем лежал я. Наши тощие тела едва наполовину заполняли пространство саркофагов. А Казатон, действительно толстый человек, молился у наших изголовий. Казалось, что он молился вечно, но встали мы из своих усыпальниц и кланялись ему, благодарствуя за молитву.

Хочется пояснить. Казатон был близким другом Гердаша, и это был тот, пожалуй, первый случай, когда Гердаш задумался о ком-то кроме себя. Ведь всё про свой сон он, конечно же, придумал, в его голове уже родилась фантазия, которая толковала этот вещий, в кавычках, сон Баши.

– А Халиф, что было с ним? – испросил фараон.

Не думая, Гердаш отвечал:

– А с ним всё было в порядке, он спал в колыбели.

– Ну, что ж, о чём наши сны? – не терпелось фараону.

– Всё просто. Ты – это первый человек здесь в Сэндории, после тебя идёт Малекка, твой сын ещё мал и мало влиятелен, так что третьим человеком в Сэндории можно считать твоего толкователя снов, то есть меня.

– Ну, я согласен, – вмешался фараон.

– Так вот, Казатон – это не самый значительный человек в твоих владениях, господин, как сама Сэндория не так влиятельна во всём Песчаном Краю. Гораздо большую роль здесь играет Валеран и прилегающие земли, что во сне означало тебя, господин; Вестфалия – Малекка и Палестина (тогда Палестиной именовались земли, простирающиеся на весь Аравийский полуостров) – очевидно, что это я. Эти плодородные страны лишатся плодородия. Сильнейшая засуха поразит эти земли, и долгие годы они будут голодать, и вынужденные, они обратятся за помощью в Сэндорию. Тогда уже ты, господин, управляя Сэндорией, поможешь им встать на ноги. И они будут благодарны, и платить подати. А Халиф, скорее всего, обозначал запредельную Колхиду (в те времена Колхидой называли земли Древней Греции), засуха которой не коснётся, и её люди не придут на поклон сюда. Но, как только Халиф станет твоим наследником, тогда Колхида воспрянет из неизвестности.

Того не подозревая, Гердаш напророчил о скором величии Древней Греции, вот только Халиф не наследовал фараонства вслед за Баши. Не испытывая судьбы, Баши всё-таки казнил Казатона. Мы уже говорили раньше, что все попытки доброго программирования Гердаша заканчивались ничем, и Казатона спасти силой своей мысли он оказался не в силах.

Всё сказанное исполнилось через три года. И Палестина просила подаяния, и далёкая Вестфалия, и некогда богатейший Валеран. Сэндория начала процветать. Эти годы были очень урожайными: скот давал большой приплод, и поля приносили многие продукты. В тот год и пришла родня Гердаша из Пусторы в эти земли, как он и обещал перед своим исчезновением.