Мой Лермонтов - Сергей Калабухин

Разумеется, оскорбительное поведение Лермонтова не могло остаться незамеченным. Тем более, что он выбрал мишенью для своих острот сына французского посла в России — Эрнеста де Баранта. 16 февраля 1840 года на балу у графини Лаваль некая Тереза фон Бахерахт рассказала молодому де Баранту о том, что думает о нём и обо всех французах Михаил Лермонтов. Зачем она это сделала, сейчас уже не важно. Разумеется, Эрнест де Барант не мог проигнорировать слова Терезы фон Бахерахт. Он подошёл к Лермонтову и сказал ему:

«…если всё переданное мне справедливо, то вы поступили дурно».

Вместо того, чтобы объясниться и разрешить дело миром, Лермонтов вызывающе произносит следующее:

«Ни советов, ни выговоров не принимаю и нахожу ваше поведение смешным и дерзким».

Ещё более оскорблённый де Барант говорит:

«Если б я был в своём отечестве, то знал бы как кончить дело».

Лермонтов отвечает:

«Поверьте, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы, русские, не меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно».

Разговор происходил публично, и Эрнесту де Баранту ничего иного не оставалось, как сделать формальный вызов на дуэль, который Лермонтов не только немедленно принял, но и ужесточил условия. В Европе дрались на шпагах до первой крови, но Мишель потребовал, чтобы после поединка на шпагах дуэль была продолжена по русскому обычаю на пистолетах. И де Баранту пришлось согласиться. При этом следует учесть то, что Лермонтов — офицер, закончивший военную школу, считается, что он прекрасно фехтует и стреляет. А молодой де Барант — сугубо штатский юноша, хотя его наверняка и обучали держать в руках шпагу. Смертельные дуэли во Франции — редкость, но защищать свою честь должен уметь любой дворянин.

Дуэль состоялась днём 18 февраля на той же самой Чёрной речке, где совсем недавно Дантес убил Пушкина. Сначала по–французски бились на шпагах. Эрнест де Барант в этом поединке победил — несмотря на то, что он поскользнулся, его шпага всё же поцарапала грудь Лермонтова. Удар же Лермонтова пришёлся в рукоять шпаги противника. Он был настолько силён, что сломалось остриё. Секунданты принесли пистолеты. Оба выстрела прогремели практически одновременно. Барант промахнулся. Пуля Лермонтова тоже пролетела мимо. Дуэлянты пожали друг другу руки и разъехались.

Конечно, барон Проспер де Барант даже не предполагал, требуя соответствующих гарантий, что приглашения на балы поручика Лермонтова закончатся дуэлью с его сыном. Однако, Мишель не только нарушил данное им французскому послу обещание, что его присутствие на приёмах и балах не принесёт никому никаких неприятностей, но и подвёл поручившегося за него А. И. Тургенева. Позднее, уже после дуэли, Лермонтов перестанет скрывать её истинные мотивы и откровенно скажет:

«Я ненавижу этих искателей приключений — эти Дантесы и де Баранты заносчивые сукины дети».

Отсутствовавший в Петербурге во время дуэли секретарь французского посольства барон д’Андрэ написал Просперу де Баранту 28 марта 1840 года письмо, в котором есть такие строки:

«Потом я очень сожалел, что покинул Вас на восемь дней раньше срока; мне казалось, что я мог бы избавить Вас от того, что случилось. Ко времени моего отъезда они уже были в очень натянутых отношениях. Я несколько раз уговаривал Эрнеста сделать над собой небольшое усилие, чтобы не придавать слишком большого значения не вполне культурным манерам г-на Лермонтова, которого он видел слишком часто».

После дуэли с Эрнестом де Барантом, Лермонтов был арестован и сидел в ордонанс–гаузе, ожидая решения своей участи. В 1787 году Екатерина II издала «Манифест о поединках», в котором за бескровную дуэль обидчику грозила пожизненная ссылка в Сибирь, а раны и убийство на дуэли приравнивались к уголовным преступлениям. Во времена Николая I за дуэль можно было лишиться дворянства и угодить на каторгу. Разумеется, бабушка вновь привлекла к спасению единственного внука все свои придворные и родственные связи.

Сидящего под арестом Лермонтова навестили Краевский и Белинский, ведь готовились к отдельному изданию его роман и сборник стихотворений, проверить гранки которых Мишель не мог. Лермонтов понимал, что ему сейчас нужна любая поддержка. Мнение «общества» всегда много значило в России, а кто как не литераторы способны создать и распространить благоприятное для Мишеля освещение произошедших событий? Видимо, поэтому он изменил своей натуре и постарался угодить даже презираемому им Белинскому. Грозный критик оказался падким на лесть и вскоре написал своему другу Боткину:

«Вышли повести Лермонтова. Дьявольский талант! Молодо–зелено, но художественный элемент так и пробивается сквозь пену молодой поэзии, сквозь ограниченность субъективно–салонного взгляда на жизнь. Недавно был я у него в заточении и в первый раз поразговорился с ним от души. Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура!

Я был без памяти рад, когда он сказал мне, что Купер выше Вальтер Скотта, что в его романах больше глубины и больше художественной целости. Я давно так думал и ещё первого человека встретил, думающего так же. Перед Пушкиным он благоговеет и больше всего любит «Онегина». Женщин ругает: одних за то, что дают; других за то, что не дают… Пока для него женщина и давать — одно и то же. Мужчин он также презирает, но любит одних женщин и в жизни только их и видит. Взгляд чисто онегинский. Печорин — это он сам, как есть. Я с ним спорил, и мне отрадно было видеть в его рассудочном, охлаждённом и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и другого. Я это сказал ему — он улыбнулся и сказал: «Дай Бог!» Боже мой, как он ниже меня по своим понятиям, и как я бесконечно ниже его в моём перед ним превосходстве!»

Сам ли Мишель додумался до метода собственной защиты, или кто–то более опытный дал ему соответствующий совет, но Лермонтов неожиданно для всех заявил на закрытом военном суде, что он, принимая вызов от господина де Баранта, «желал тем самым поддержать честь русского офицера», но во время дуэли стрелял в воздух. Данные обстоятельства были учтены Генерал — Аудиториатом (высшим военным судебным органом) в числе «положительных сторон поединка», а «общественное мнение» быстро распространило повсеместно эту версию.

Дело в том, что как раз в это время между Россией и Францией возникли настолько напряжённые отношения, что ещё в декабре 1839 года русский посол во Франции граф Пален выехал в Петербург и оставался в России около трёх месяцев. Император Николай I сильно недолюбливал короля Франции Луи — Филиппа. Именно в начале 1840 года французские газетчики опубликовали сенсационные разоблачения связи русского императора с претендентом на французский престол, племянником Наполеона — Луи Бонапартом. Долгое отсутствие в Париже главы русского посольства было воспринято французским правительством как враждебная демонстрация. Русский дипломат в Париже барон Медем сообщал 4 января 1840 года в частном письме к вице–канцлеру Нессельроде, что «если пребывание Палена в России продлится, то французский король примет крайние меры и отзовёт Баранта из Петербурга на неопределённый срок».

Граф Пален выехал в Париж только 18 марта 1840 года. Весь этот период — с декабря 1839 по март 1840 года — посол Франции де Барант буквально сидел на иголках, готовый в любой день выехать из России. А тут ещё дуэль его сына с русским офицером!

На этом и сыграли защитники Лермонтова.

«Это совершенная противоположность истории Дантеса, — замечает П. А. Вяземский 22 марта 1840 года. — Здесь действует патриотизм. Из Лермонтова делают героя и радуются, что он проучил француза».

Как пишет Белинский:

«Государь сказал, что если бы Лермонтов подрался с русским, он знал бы, что с ним сделать, но когда с французом, то три четверти вины слагается».

Поэтому нет ничего удивительного в том, что 13 Апреля 1840 года Генерал — Аудиториат, по рассмотрении военно–судного дела, произведённого над поручиком лейб–гвардии Гусарского полка Лермонтовым, вынес следующее решение:

«За сии противозаконные поступки, Генерал — Аудиториат, руководствуясь Свода военных постановлений, Военно–уголовного Устава книги 1‑й ст. 392 и 393‑й, полагает, лишив его Лермантова чинов и дворянского достоинства, написать в рядовые.

Но принимая в уважение во первых причины, вынудившие подсудимого принять вызов к дуэли, на которую он вышел не по одному личному неудовольствию с Бароном де-Барантом, но более из желания поддержать честь Русского офицера, во вторых то, что дуэль эта не имела никаких вредных последствий; в третьих, поступок Лермантова во время дуэли, на которой он, после сделанного де-Барантом промаха из пистолета, выстрелил в сторону, в явное доказательство, что он не жаждал крови противника, и наконец засвидетельствование начальства об усердной Лермантова службе, повергает участь подсудимого на Всемилостивейшее Его Императорского Величества воззрение, всеподданнейше ходатайствуя о смягчении определяемого ему по законам наказания, тем, чтобы вменив ему Лермантову содержание под арестом с 10‑го прошедшего Марта, выдержать его еще под оным в крепости на гоубтвахте три месяца и потом выписать в один из Армейских полков тем же чином».