Самоходка по прозвищу «Сука». Прямой наводкой по врагу! - Владимир Першанин

Все пять самоходок шли зигзагами. Одну встряхнуло на каменистом выступе. Не удержавшись, свалился боец. В разные стороны, звеня, покатились винтовка и каска.

– Стой! Человека потеряли.

Захар Чурюмов остановил «сушку». Бойцы торопили красноармейца, который, подняв винтовку, ковылял за каской.

– Быстрее!

– Чего телишься!

– Так ведь боевое имущество…

– Шапку лучше подбери. Вон там, за камнем. Остановка на десяток секунд, хотя до немецких стволов было еще далеко, едва не обернулась бедой. Снаряд ударил вскользь о крупный камень, отрикошетил и взорвался в воздухе.

– Шевелись, мудак! – заревело десантное отделение, и громче всех лейтенант Чурюмов, командир машины.

Бойца втащили на броню. При этом винтовка снова упала вниз, но подбирать ее никто не собирался. Снаряд «семидесятипятки», пробивающий за километр лобовую броню Т-34, смертельно опасный для легкой самоходки, лязгнул о камень в метре от гусениц.

Разнес его в мелкие брызги. Елозя, прошипел раскаленными боками о снег и врезался в сухой куст краснотала, который сразу задымил, пуская мелкие язычки огня.

– Дурак чертов! – воспитывал бойца сержант, влепив затрещину. – Всех мог погубить!

Не отпуская набирающую ход «сушку», взорвались три-четыре мины подряд. С разбросом, не слишком точно, но трехкилограммовые 80-миллиметровки были для самоходок не менее опасны, чем снаряды.

Влетит сверху в открытую рубку – угробит или перекалечит экипаж. А если сдетонирует усиленный боезапас, восемь десятков снарядов, клочков и от десанта не останется.

Справа замер и сползал вниз по склону Т-34. Видимо, повредило ходовую часть. Там тоже сидел десант, который горохом посыпался в разные стороны. Снаряд сорвал гусеницу, и «тридцатьчетверка» встала боком к немецким пушкам.

Механик делал все, что мог. Мотор ревел, снова глох. Из жалюзи валил дым. Командир Т-34, развернув башню, посылал снаряд за снарядом с отчаянием обреченного человека. Он не мог покинуть машину с исправным оружием, хотя знал, что жить ему осталось считаные минуты.

За спиной Павла скрипел зубами и бормотал невнятное Вася Сорокин. В такие минуты его глаза расширялись до предела, багровели оспины, густо усыпавшие лоб.

– Убьют сейчас, – прошептал он. – Прыгай… Снаряд врезался в борт, танк загорелся. Успели выскочить двое. Из люков и пробоин вырывались языки пламени, но «тридцатьчетверка» почему-то не взрывалась.

– Сейчас взорвется, – продолжал бессвязно бормотать ефрейтор Сорокин. – Прыгать раньше надо было.

– Да заткнись ты, – оборвал его наводчик Швецов. – Может, стрельнем, товарищ лейтенант.

– Рановато.

В этот момент «тридцатьчетверка» взорвалась. Загруженный под завязку боезапасом, как и вся остальная техника, Т-34 мгновенно превратился в клубок огня.

Башня, перевернувшись, отлетела и легла на крышу. Внутри нее ахнули еще несколько снарядов в боковых гнездах. Лопнула сварка, башню вскрыло, словно консервную банку, она тоже горела. Хотя что могло гореть в ней кроме железа и человеческих тел?

– Огонь вон по той «гадюке»! – Карелин показывал на еле заметный капонир с немецкой «семидесятипяткой».

На ходу, да еще с дальнего расстояния, конечно, промазали. Немецкая пушка вела огонь по другой цели и стала разворачивать едва торчавший над землей ствол, когда Швецов выпустил в нее второй снаряд, но опять промахнулся.

И сразу же, со скоростью восемьсот метров в секунду, жутко просвистела искрящаяся в пасмурной хмари немецкая болванка.

Миша Швецов – хороший наводчик. На учебных стрельбах без промаха попадал за полкилометра в мишень размером с чердачное окошко.

Но в бою у всех играют нервы. За спиной огромным костром из сотен литров солярки с ревом горит «тридцатьчетверка», у которой броня была куда толще, чем у тебя, но ее это не спасло. А в твою сторону доворачивает последние сантиметры длинный хищный ствол, способный просадить своим снарядом и тебя, и самоходку.

– Уходим, – потерял на какие-то секунды выдержку старший сержант Швецов, но выкрикивал другую команду лейтенант Карелин, видя, что Вася Сорокин уже вбросил в казенник пушки снаряд. Успеем, опередим гада.

– Дорожка!

То есть огонь с короткой остановки, и страх, нервы – в сторону. Бог, наверное, и правда любит троицу. Швецов нажал на спуск. Наводчик и мощная русская пушка не подвели.

Шесть килограммов тротила и металла в оболочке снаряда рванули, согнув ствол и перевернув «гадюку» набок.

Теперь полный газ! Над слежавшимся серым снегом перекрещивались разноцветные пулеметные трассы. Вели пальбу минометы. Ударили на ходу фугасным снарядом в дзот, перекрытый шпалами. Промахнулись. Хотели стрельнуть еще раз, но появился противник более серьезный.

В машину Карелина летели короткие сверкающие трассы. Вел огонь чешский пулемет «беза» бронебойного калибра 15 миллиметров, массивный, на резиновых, как у пушки, колесах. Пули лязгнули в лоб самоходки, словно огромное зубило.

Такой калибр пробьет рубку метров с двухсот или порвет гусеницы. Одновременно звучно шлепнуло о человеческую плоть. Короткий крик – и десантника рядом с Афоней Солодковым сбросило на землю.

Младший лейтенант на мгновенье поймал ускользающий, наполненный ужасом взгляд умирающего человека. Со второго выстрела Швецов разбил пушку-пулемет. Разбросало в стороны расчет и тяжелый ствол с обрывком ленты, крутилось на льду смятое колесо.

Но в последние секунды очередь достала еще одного десантника. Почти напрочь оторвало руку у плеча и швырнуло на смерзшийся снег. Возможно, парня можно было бы спасти, перевязать, но уже слишком близко подошли к немецким позициям.

Любая остановка грозила смертельным для экипажа и десанта попаданием. Дымила, выплескивая первые языки пламени, «тридцатьчетверка». Двое танкистов тащили в сторону раненого товарища, ноги бессильно бороздили снег.

Снаряд пробил верхнюю часть рубки одной из новых самоходок, присланных утром. Калибр снаряда был небольшой, миллиметров пятьдесят. Но этого хватало, чтобы исковеркать, убить командира и смертельно ранить заряжающего, проломив ему грудную клетку.

В машине, забрызганной кровью, возникла паника. Прыгали вниз десантники. Наводчик, контуженный тугой, как резина, динамической струей, ворочался, не в силах ничего предпринять.

Механик-водитель, открыв люк, гнал самоходку прямиком на траншею. Лихорадочно прикидывал, сумеет ли перескочить ее. Дал полный газ и перелетел двухметровую яму.

Утяжеленная корма начала заваливаться вниз, но механик, мокрый от пота и напряжения, изо всех сил давил на педаль газа. Самоходка тяжело выползла наверх.

Механик с маху догнал убегавшего немца. Удар на скорости о человеческое тело получился таким сильным, что машину подбросило.

– Эй, есть кто там живой? – кричал механик.

– Я живой… десантник.

– Стреляй из пушки, чего смотришь?

– Не умею, – отозвался тот же голос.

– Бей из автомата. Видишь, бегут фрицы. Сожгут к чертовой матери.

Десантник, рыжий худой парень, хоть и оглушенный, открыл огонь из ППШ. Скорострельный автомат (пятнадцать пуль в секунду) в руках не слишком опытного бойца рассыпал беспорядочные очереди, не достигая цели.

Затвор лязгнул – кончился диск. Под машину влетела граната, взорвалась. Еще один немец, присев, открутил колпачок и дернул запальный шнур. Механик тщетно пытался сбить его корпусом, но мешал бугор.

– Стреляй, мать твою! Снаряды взорвутся, на клочки разнесут.

Рыжий сноровисто вставил запасной диск и длинной очередью хлестнул по немцу. Через пару секунд взорвалась выпавшая из руки граната и звякнула мелкими осколками по броне.

– Убил гада! Ей-богу, убил, – кричал десантник и стрелял куда-то еще.

Самоходка Ивнева получила удар в гусеницу. Выкручивая машину, механик развернул ее орудием в сторону танка Т-3, подковавшего машину комбата. Немец собирался выстрелить снова, но не успел.

Капитан, сам наводивший прицел, всадил подкалиберный снаряд в лобовую броню Т-3, который, дернувшись, застыл, а через минуту загорелся.

Продолжая крутиться на одной гусенице, орудие Ивнева всаживало снаряды во все цели подряд. В дзот, сложенный из шпал, бегущих немцев, мелькнувший и тут же исчезнувший тяжелый бронеавтомобиль «Бюссин-НАГ». Из развалин дзота, окутанных густым маслянистым дымом, выползали пулеметчики.

Массивный восьмитонный броневик с гаубицей-«семидесятипяткой», но слабой броней не решился связываться с бешено вращавшейся русской самоходкой, посылающей снаряд за снарядом. Там сидели фанатики, и лезть к ним было опасно, хотя у машины действовала лишь одна гусеница.

Бой уже подходил к переломному моменту. Немецкая штурмовая часть, теснившая стрелковый полк и нанесшая ему крепкий удар, тоже понесла немалые потери от подоспевших новых русских самоходок. Мелких, но пробивающих своими пушками броню танков. Даже усиленную защиту тяжелых Т-4.