Странная фотография - Елена Ткач

— Нет, обещаю. Хотя… — Проша вздохнул тяжело. — Хотя жить мне в доме твоем до поры не можно никак — с души воротит!

— Прош, ну зачем ты так? Почему?

— Ну, сама подумай, после всего, что мы с Тараской тут учинили, лежит у меня душа к дому этому? Никак не лежит! Нет, не жилец я ваш больше. По крайности до тех пор, покуда зло содеянное не исправлю и порядок в жизни своей и Тараски прогнатого снова не наведу. Меня ведь из чистых разжаловали, Колечка! Недолго в чистых пришлось пребывать!

— Так ты теперь снова нечистик? — улыбнувшись, сквозь слезы шепнула Сеня.

— Нет привыкать стать! — утешил её домовой. — Я тут приглядел временное жилище одно… в пустом доме. Вроде, на снос его предполагают. Там, среди мусора и обретаюсь. Но ты не боись — я буду тебя навещать, держать в курсе событий. Только ты без моего напутствия — ни шагу! Очень нехороший узел вкруг твоей семьи опять завязался. Опять, выходит, я людям вместо радости вред несу. Ну, да мы это исправим, ты не тушуйся. Лады?

И, не успела Сеня ответить, как сдунуло её друга — лишь занавеска качнулась возле раскрытой форточки. Только она его и видела!

Глава 6

ПАТРИАРШИЙ ПРУД

Однако, особой мудрости утро Сене не принесло. Ни наступившее, ни те, что своей чередой последовали за ним. Мир расплывался и тлел догоравшим костром — перед глазами стоял образ бабушки Дины. Сеня все вспоминала, какой та была в свой последний приезд на дачу: оживленной, смешливой, заботливой… и плакала, когда в памяти оживал её голос, излюбленные словечки, шутливые интонации… А тут ещё хмурый Костик, слонявшийся по дому длинной угрюмой тенью, Проша, его рассказ, стук форточки, в которую вылетел выгнанный из дому домовой, чья-то разнесчастная семья, в которой он водворился… Мамины потускневшие глаза, сгорбленная спина отца, его севший убитый голос… бабушка Инна, которая опять раскомандовалась и, что ни день, кричала на деда Шуру…

Дни после похорон бабушки растекались в потоках слез и дождя. Бабье лето кончилось и установилась гнилая осенняя хмарь: что ни день — то сырость и морось. Мама Леля страшно переживала за папу: он стал на себя не похож — побледнел, осунулся, не ел почти ничего… Одно хорошо, что он дома: в институте, где папа на службе числился, всех сотрудников распустили в бессрочный отпуск — денег, чтоб зарплату платить, на счету не было. А с другой стороны, если б папа на работу ходил, ему стало бы легче переключился бы на дела всякие и о горе своем меньше думал…

Сеня пошла в школу, там все было по-прежнему: уроки, скука, глупые стычки с девчонками. Не интересно было ей с ними: вечные разговоры о тряпках, да о мальчишках. А чего о них говорить — и говорить-то нечего! Так, один звук пустой…

Правда, один интерес все-таки проявился: у девиц началось повальное увлечение бисероплетением, и Сеня сама этим делом здорово увлеклась. Вот только где было взять столько бисеру, чтоб разные ожерелья, браслеты и фенечки плести — бисер не дешев, а с деньгами в семье было туго. Сеня попыталась подступиться с этим вопросом к маме: мол, хорошо бы немного бисеру… Мама дала ей десятку. А на десятку много ли купишь: всего три малюсеньких пакетика в киоске по три рубля — на браслетик хватало, а дальше что? А дальше — тишина! И к маме Сеня больше с этим не приставала: понимала, что семье сейчас трудно — денег совсем нет.

Мама как-то попросила Сеню немного папу отвлечь.

— Ксюнчик, упроси папу сходить на прогулку, фотоаппарат бы взяли с собой… Он же обещал поучить тебя снимать, вот бы и сам немного отвлекся. А то бродит как тень по комнате — худо ему. Понимаешь, он в загробную жизнь не верит, — понизив голос, шепнула мама.

— То есть, он думает, что ТАМ ничего нет? Душа совсем умирает?

— Ну, да, — с тяжким вздохом кивнула мама. — Мужчины, они, знаешь, как дети — им надо все просчитать, на пальцах доказать. А если твердых доказательств нет — то… сама понимаешь. А вера, она не от разума…

— Мам, а ты… — Сеня запнулась, — ты в Бога веришь? И во все такое: в бессмертие души, в загробный мир, в духов там всяких?..

— Я? — мама задумалась. — Знаешь, когда кто-нибудь умирает или тяжко болеет, в церковь тянет — я иду и молюсь. И верю… А когда жизнь своим ходом идет, забываю об этом. Живу, как живется… а ведь это, наверно, неправильно. Я завидую тем, кто искренне верит, у них в жизни нет хаоса, и даже если случается что-то, они не впадают в панику, не унывают… даже если умер человек, говорят, надо радоваться — душа его в небесных селениях… Только сама понимаешь, чтоб так думать, так жить, надо вначале усилия приложить, чтоб повернуть себя к этому, по церковной колее пойти. А это непросто. Говорят, бесы такое творят, лишь бы человека в храм не пустить, что уму непостижимо! Голову крутят, с пути сбивают… Нет, это раньше, когда жизнь из поколения в поколение по вере шла, без молитвы ни шагу не ступали… А что стало с нашей страной? Безбожная она стала. Все, чем люди веками жили, смела революция, как иные теперь говорят, катастрофа. Чего ж удивляться, что жизнь пошла наперекосяк, что столько в нас злого, темного…

— В нас? — переспросила Сеня. — И в тебе?

— Конечно! В каждом человеке и дурное есть и хорошее. Только верующий — он это зло в себе хочет изжить, исправить. Чтоб даже от малого его усилия свету на земле стало больше. Ох, что-то заговорились мы с тобой, а мне ведь давно в издательство надо бежать — кажется, ещё один перевод наклюнулся, надо договор подписать. Ну так как, попробуешь отвлечь папу?

— Конечно, мамочка!

И Сеня пристала к папе: давай в первый же погожий день куда-нибудь за город выберемся! С фотоаппаратом! Папа не возражал. Вот только погожего денька, как назло, все никак не выпадало. И наконец, в один из последних дней сентября, в пятницу выпал такой: ясный, солнечный. Сеня втихую сбежала с последнего урока — лишь бы солнце не спряталось. Ворвалась в квартиру с воплем:

— Пап, солнышко! Давай пойдем поснимаем!

Папа не стал возражать. Они быстренько пообедали, прихватили зонтик на всякий случай и… надо же, Сеню поджидал сюрприз! Оказывается, папа купил ей фотоаппарат — ещё летом купил, со своего последнего гонорара, который он получил за рекламную съемку для одной туристической фирмы. Хотел подарить ей к началу учебного года, да тут бабушка заболела, папа в больнице день и ночь пропадал и совсем позабыл о подарке… А теперь вспомнил. И очень кстати! Теперь она могла учиться искусству фотографии, снимая все, что захочет, собственной камерой.

За город решили не ехать — пока доберешься, солнышко скроется. Решили поездку дальнюю отложить на ближайшее будущее, а пока просто побродить по городу и фотографировать все, что покажется интересным. И особо не сговариваясь, направились к Патриаршим прудам.

Сеня скакала козой и вспугивала голубей восторженными воплями: «Ой, пап, давай этот фонарик сфотографируем! Гляди, как он выглядывает из-за листвы! Ой, а вот кустик красивый какой!» Но папа остужал её пыл, напоминая, что пленки у них не так много, надо выбрать подходящее место и там поработать как следует. Из одной отснятой пленки иной раз всего один кадр получается выразительный, зато этот кадр стоит целого дня работы!

— Ну, пожалуй, начнем! — прищурился папа, оглядывая ровную гладь пруда и расчехляя свою камеру. — Надо только решить, что будем снимать: жанр или пейзаж.

— А что такое жанр? — поинтересовалась Сеня.

— Жанр — это такой раздел в фотографии, — пояснил папа. — Вообще-то это слово имеет два значения. Есть понятие, которое употребляют искусствоведы для обозначения разных направлений в искусстве — в любом искусстве: в живописи, например. Есть жанр портрета, жанр пейзажа, натюрморт и так далее. А есть понятие жанра в фотографии — оно объединяет разные снимки, где фотограф хочет запечатлеть какое-то изменчивое состояние, действие, в котором есть свой сюжет. Какая-то история, проще говоря.

— То есть, фотограф в одном снимке может рассказать целую историю?

— Точно! У этой истории есть динамика — то есть, развитие во времени. И фотохудожник, показывая нам эту историю, изображенную в кадре, передает свое отношение к ней, отношению к миру, в котором эта история происходит, к людям, которые в ней участвуют. Поняла?

— Ага! — восторженно выпалила Сеня, оглядывая замерший пруд, осененный листвой.

— Так что будем снимать? Пейзаж?

— Ой, я хочу попробовать жанр!

— А что ты видишь?

— Как это что? Пруд, вокруг липы. Аллеи, по ним люди гуляют, собаки бегают. Еще лавочки, на них сидят, пиво пьют. Вон целая стайка — человек десять — студенты наверное. Один видно что-то рассказывает, в лицах изображает. Девчонки ржут.

— А еще? Есть что-то общее во всей картине? Настроение, неуловимое что-то, что отличает именно это место от всех других. Это время суток от любого иного?