«Долина смерти». Трагедия 2-й ударной армии - Изольда Иванова

Я полежал-полежал, да и отправился потихоньку в свою часть. Пешком и на попутках добрался до своей батареи, где меня уже списали. Оказывается, в том бою меня контузило, и мой дорогой Кретов вынес меня с переднего края и доставил в санчасть, откуда я попал в госпиталь.

Наступление 8 марта не удалось, оставшиеся в живых возвратились на исходные позиции. Вскоре и вся дивизия перешла к обороне. 1100-й сп, потеряв в окружении большую часть личного состава, уничтожил боевую технику и в составе 18 человек с боем вышел в ночь на 9 марта в полосе нашей дивизии.

В обороне мы оборудовали на переднем крае защитные стенки из бревен с ячейками для стрельбы и организовали круглосуточное наблюдение за противником. Подвоз снарядов прекратился, и расходовать оставшиеся можно было лишь с разрешения комдива. Патроны к стрелковому оружию пока были, и мы периодически перестреливались с немцами.

В конце марта прежнее положение у Мясного Бора было восстановлено, и к нам прибыло для гаубиц 5 автомобилей марки «Студебеккер». Лошадей, способных передвигаться, отправили с ветфельдшером за Волхов.

Наступила оттепель, и единственная дорога, снабжающая действующую армию всем необходимым, превратилась в сплошное месиво, а окружающая местность — в непроходимое болото. В войска доставлялись только патроны к стрелковому оружию и мины малого калибра. Стало очень трудно с питанием: конина кончилась. С самолетов иногда сбрасывали сухари, но их на всех не хватало. Тогда было принято решение мобилизовать все силы на строительство дороги из подручных материалов. Каждой части был определен свой отрезок дороги. Это был очень тяжелый труд. Люди истощены, шанцевый инструмент для таких целей не приспособлен. Не было даже напильников, чтобы точить пилы, а тупой пилой много ли напилишь? Но работали непрерывно — днем и ночью. У орудия оставались командир и наводчик, все остальные были заняты на дорожных работах или на себе доставляли продукты и снаряды. До тыловых складов было более 50 км, путь туда и обратно занимал 5–6 дней. А много ли принесет человек, если каждый снаряд с зарядом весил 30 кг?

Труд, вложенный в строительство дороги, не окупался в полной мере. Машины часто проваливались, сгребая настил в кучу. Местами настил тонул в болоте, его постоянно приходилось восстанавливать. Вдоль всей дороги дежурили дорожники, вытаскивая застрявшие машины. Это была поистине адская работа…

Только управленцы, находившиеся на НП, были заняты своим прямым делом. Нейтральная полоса была всего 100–150 м, и немцы все время пытались проникнуть в наши порядки, но мы были начеку.

На огневых позициях оборудовали бани, где организовали помывку и стирку. Жили в землянках с бревенчатым накатом, но весной вода стала их заливать, пришлось перебираться в шалаши. Начали тонуть орудия, приходилось подкладывать бревна под колеса и укреплять сошники. Все это требовало сил, а положение с продовольствием все ухудшалось: паек уменьшился до половины, потом до четверти, а в иные дни пищу не получали совершенно…

В конце мая был отдан приказ на отход. В один из вечеров мы оставили НП и огневые позиции. Немцы открыли огонь из всех видов оружия. Ответить нам было нечем — не было снарядов. Противник пытался нас преследовать, но разбитые дороги оказались на сей раз нашими союзниками: немецкая техника и танки пройти по ним не могли. Пока немцы прокладывали дороги, мы удерживали следующий рубеж обороны — Финев Луг. Здесь была совсем другая местность — луга, пахотные земли. Довольно быстро вырыли окопы, установили наблюдательные пункты и заняли огневые позиции, надеясь на чудо: вдруг подвезут снаряды?

Но 30 мая горловина у Мясного Бора была перекрыта. У нас оставалось по одному снаряду на орудие для самоуничтожения. Немецкие танки вышли на высотки перед селом и начали нас расстреливать, не жалея снарядов и патронов. Меня из окопа немец просто выковырял, разбил стереотрубу, я еле перебежал на опушку леса.

Огневики все же сумели отвести орудия в лес. Управленцы остались в боевых порядках пехоты, получая норму патронов на карабин или автомат. Силы у людей таяли, красноармейцы с трудом передвигались. Себя-то не видишь, но смотреть на измученных товарищей было очень больно.

Поступил приказ перевести артиллеристов в стрелковые подразделения.

Измученные, голодные люди обороняли занимаемый рубеж до последнего дыхания. Раненые, перевязанные обрывками белья, не уходили в тыл, ведя бой до последнего патрона. Я не помню ни одного случая добровольной сдачи в плен, несмотря на немецкие листовки с обещаниями прекрасной жизни.

Через четыре дня был получен приказ взорвать орудия и двигаться в район сосредоточения к Мясному Бору. Здесь скопилась масса людей, лишенных возможности как-либо действовать из-за непрерывных бомбежек и полной незащищенности. Из-за голода на это не было и сил. Мы, несколько крмандиров, заняли позицию вокруг толстой осины. Каждому — ячейка между корней, головой к дереву, и каждый день кого-то убивало…

21 июня стало известно, что в горловине мешка пробит проход. Начальнику связи дивизиона Н. Ф. Ушакову — с открытой формой туберкулеза и мне — с тяжелой дистрофией было разрешено выходить самостоятельно, разрешено-то разрешено, а где взять силы для передвижения? Ноги у меня опухли и отказывались идти. Ушаков мог передвигаться и обещал мне помочь. Нам выдали по куску недоваренного конского мяса. Оно почти не жевалось, но во рту появлялся питательный сок. Я очень просил отпустить со мной ординарца Кретова, но приказ на выход касался только раненых и тяжелобольных.

Где пешком, где ползком мы пошли к горловине. Проход вдоль узкоколейки был 250–300 м шириной и около 4 км длиной. Помню, там стоял наш подбитый единственный танк Т-34. Немцы вели прицельный огонь, чтобы не поразить своих, на всем протяжении «коридора». Пережидая, мы намечали очередную воронку, к которой Ушаков перебегал, а я перекатывался. На полпути Ушакова прошило автоматной очередью. Я попытался к нему подползти, но был обстрелян. Пули задели одежду, но сам я остался цел и продолжал ползти к выходу.

Речка Полисть до берегов была заполнена трупами, живые ползли по телам мертвых. Этот «коридор» недаром назвали Долиной смерти, его можно было назвать адом, мясорубкой, огненными жерновами. Но никакими словами нельзя выразить того, что там творилось.

Надо мной судьба смилостивилась: в конце «коридора» меня в бессознательном состоянии подобрали санитары и доставили в госпиталь. Пришел в себя, подлечился и вернулся в свой родной 894-й артполк, с которым прошел все дороги войны до Победы.

П. П. Дмитриев,