Богиня маленьких побед - Янник Гранек

– Вы знавали деньки и получше.

Я выдавила из себя некое подобие улыбки.

– Здесь, в Паркерсдорфе, мы привыкли видеть людей с грустными лицами. Порой мне даже кажется, что это наше фирменное блюдо. Они поступают сюда пачками. Прямо голова идет кругом!

– Я подруга одного человека, пребывающего здесь на лечении. Мне не разрешают с ним видеться.

Она смахнула с губ крошку табака:

– И как его зовут, этого вашего приятеля?

– Курт Гёдель. У меня от него уже давно нет вестей.

– Палата 23. Его лечат сном. Он в порядке. Почти.

Я сжала ее руку. Она мягко меня отстранила.

– Вообще-то, вашему другу сейчас действительно плохо. Исхудал, как гвоздь. Он мне очень нравится. А когда я убираю у него в палате, всегда благодарит. Так делают далеко не все. Но, кроме этого, он не произносит ни слова. В отличие от его матери, у которой, наоборот, рот не закрывается ни на минуту. Она вечно то чем-то возмущается, то орет на медсестер. Первостатейная зануда!

– И что делают врачи, чтобы ему помочь?

– Это зависит от доктора Вагнер-Яурегга, славная моя. Если он в добром расположении духа, то ваш друг, перед тем как вновь отправиться на боковую, имеет право на прогулку у фонтана и пару сеансов лечения носовым платком. Наш патрон большой друг господина Фрейда. Знаменитость. Он обеспечил нам много клиентов. Большинство пациентов выходят из его кабинета, сжимая в руке мокрый носовой платок. Похоже, это им помогает. В отношении других Вагнер предпочитает более серьезное лечение.

Я вымученно затянулась плохо скрученной сигаретой.

– Вагнер у нас не слывет душкой. Его послушать, так наука позволяет все, что угодно. В отдельных случаях он даже прибегает к лечению электричеством.

– Зачем?

Она щелчком отправила окурок в направлении живой изгороди.

– Чтобы вернуть пациента к реальности. Будто им все еще надо понимать, что вся эта дерьмовая жизнь существует на самом деле. Лично я убеждена, что некоторые участки мозга наших пациентов устроили себе каникулы. Плюс от лечения электричеством в том, что они больше не кричат и не бьются головой о стену. Так что в этом есть свои преимущества. Но при этом ходят под себя прямо в постель, добавляя нам забот. Теперь я вынуждена вас покинуть, пора возвращаться к работе.

Она поправила белый чепчик на рыжеволосой шевелюре и протянула мне кисет.

– Захватите немного в дорогу. И не переживайте вы так. Ваш возлюбленный не подпадает под категорию особых случаев. Всего лишь страдает от тоски, как говорят врачи. Просто меланхоличный молодой человек. Что поделаешь, такие теперь времена. Приезжайте завтра в это же время. Я вас к нему проведу. Его матери не будет. Она так достала медсестер, что ей на два дня запретили всякие посещения. В терапевтических целях.

– Вы даже не представляете, как я вам благодарна. Как вас зовут? Меня Адель.

– Знаю, радость моя. Это имя он постоянно шепчет во сне. Меня зовут Анна.

11

– Может, прогуляемся по саду?

– Холодно. К тому же я устала.

– А мы представим, что на дворе весна! Я вас тепло одену и пойдем гулять.

Энн плотно укутала пожилую даму. Затем сняла кресло-каталку с тормоза и беспрепятственно выехала из комнаты. Несмотря на виртуозное исполнение этого маневра, Адель схватилась за подлокотники.

– Ненавижу ездить в этой проклятущей каталке. У меня такое ощущение, что я уже труп.

– Вы слишком несговорчивы, и смерть, должно быть, к вам даже на пушечный выстрел подходить боится.

– Я дожидаюсь ее прихода твердо и уверенно. Эх, если бы мне не перестали служить ноги… Знаете, они ведь у меня были красивые.

– Я совершенно уверена, что вы танцевали, как королева.

Адель выпустила подлокотники и спрятала руки под одеялом. «Поезжайте быстрее, я ведь не сахарная». Они в бодром темпе миновали коридор, с трудом разминувшись с каким-то полусумасшедшим типом, который там болтался.

– Не извиняйтесь, Энн. Роже вас не ждал. Последние несколько лет своей жизни он проводит в поисках чемодана. Но, если даже найдет его перед тем, как отправиться в большое путешествие, тот ему все равно не понадобится.

– Бедняга.

– А я? Торчу здесь среди болтунов, у которых память как у красной рыбы. Такого конца даже врагу не пожелаешь.

– По-вашему, умирать нужно в молодости?

– Единственный способ не страдать – это уйти раньше тех, кого любишь.

– Но по отношению к тем, кто остается, Адель, это очень жестоко.

– Говорить всякие ужасы – последняя роскошь, которую я могу себе позволить. Те, кто ценит подобные речи по достоинству, считают их мудростью, остальные старческим маразмом.

– Или цинизмом.

– Когда у меня впервые случился сосудистый криз, я сказала себе: «Ну вот, все кончено, в конце концов, все оказалось не так уж страшно». Но при этом подумала о Курте, спросила себя, что с ним будет без меня, и вернулась. Сходя с ума от боли. И тут же об этом пожалела.

– Когда вас одолевают мрачные мысли, смотрите на зелень, она их прогонит.

– Вы скармливаете мне дешевую, грошовую поэзию. Осторожно! Поворачивайте! С левого фланга нас атакует розовый свитер!

К нам бросилась миниатюрная Глэдис:

– Как поживаете, мадемуазель Рот? А наша маленькая Адель?

Мадам Гёдель, казалось, стала вдвое тяжелее своего веса и прибавила к возрасту лет пять-шесть. Затем воздела глаза к небу:

– Machen Sie bitte kurz![18]

– Что она сказала?

– Что хочет в туалет.

И они с головокружительной скоростью рванули к лифту. Двери открылись, взмахнув белыми халатами, обдав их запахом табачного дыма и дезинфицирующих средств. Молодая женщина на несколько мгновений замешкалась с выбором нужного этажа – цифры на кнопках были стерты. Адель нажала на нужную ногтем большого пальца.

– Энн, создания типа Глэдис – не кто иные, как вампиры. Вы не сможете выжить в этом мире, если не научитесь вести себя грубо с чудовищами.

– Рядом с вами я пройду хорошую школу.

Они обогнули лужайку, не обращая внимания на редких обитателей пансиона и не менее редких посетителей, после чего спрятались за почтенного возраста явором. Энн вытащила из своей бездонной сумки термос, пакет коричного печенья и фляжку.

– Аллилуйя! В вас пропадает Мэри Поппинс. А такой ранний аперитив согласуется с вашими принципами?

– В Вене сейчас глубокая ночь.

Энн налила две чашки чая, щедро сдобрив его бурбоном. Адель помешала напиток, ворча, что алкоголя в нем явно мало. Они чокнулись пластмассовыми чашками.

– Смотрите мне в глаза, девушка, иначе мы хоть сто раз чокнемся, это ничего не даст. За Вену! В один прекрасный день вы привезете этому городу от меня привет.

В воздухе, цепляясь за пыль, вихрем кружил золотистый свет. Энн на миг ощутила, что впервые в жизни оказалась в нужное время в нужном месте. Адель с жадностью проглотила напиток.

– В такой же вот тюрьме прошла добрая половина моей жизни. По обе стороны – и на сцене, и за кулисами. Когда мне доводилось выступать в роли посетительницы, я ходила в кино, чтобы немного отвлечься. – Она протянула свой «кубок» за новой порцией. Энн повиновалась, на этот раз плеснув больше бурбона и меньше чая. – А что вы делаете по возвращении домой, чтобы смыть с себя всю эту старость?

Молодая женщина уставилась на янтарное дно чашки и решила ответить искренне:

– Ванна, стакан белого вина и книга.

– Одновременно?

– Человек обязан уживаться с опасностью.

– А вот я никогда не умела читать. Мне всегда было трудно сосредоточиться. Всегда была неусидчивой и по три раза перечитывала одну и ту же фразу. Что касается Курта, то он находил в книгах упокоение. Они были еще одним разделявшим нас барьером.

Она поставила чашку на колени, и та застыла в состоянии шаткого равновесия. Затем изобразила пальцами очки и заговорила резким, пронзительным голосом.

– Я бесконечно далеко отсюда и настаивать бесполезно! Я дошла до того, что стала бояться тишины и стремилась укрыться в возбужденной толпе. В конечном счете я всегда оказывалась в кино. Вы даже представить себе не можете, как мне его не хватает!

Энн заговорила, но уже в следующее мгновение пожалела о своих словах:

– А если я попрошу разрешения свозить вас на какой-нибудь сеанс?

– Я тут же включу вас в свое завещание! Моя большая, жалкая задница слишком давно прилепилась к земной реальности.

Молодая женщина уже задумалась о многочисленных затруднениях, которые не преминут последовать за ее предложением. После чего налила в неприятно теплый чай еще пару глотков бурбона.

– Эти бумаги у меня, Энн. Но не думайте, что я говорю вам об этом только потому, что вы решили сводить меня в кино. Я девочка непростая!

– Я тоже, Адель. Я тоже.

Пожилая дама прищелкнула языком:

– Что хорошего сегодня на экране?

– «Манхэттен», черно-белый фильм нью-йоркского режиссера Вуди Аллена.

– Мне это имя знакомо. Как по мне, слишком заумный. У меня такое ощущение, что в черно-белом фильме прошла вся моя жизнь. К тому же почти что немом! Дайте мне «Техниколор», черт возьми! Я хочу музыку! Почему в Голливуде не снимают музыкальных комедий?