Живой товар: Москва — Лос-Анжелес - Владимир Савенков

Андрей смял снег в кулаке, выдавил из белого кома серую воду. Захлопнул балконную дверь, потом дверь в номер, поплелся к лифту. Отыскал в джинсах пятидолларовую купюру и сунул ее в нагрудный карман рубашки. Валютный бар был пуст, даже бармен за стойкой отсутствовал. Лишь пара «качков-охранников» коротала время за угловым столиком, поигрывая в нарды.

— Где шеф? — спросил парня Растопчин, кивая в сторону стойки.

— А что ты хотел?

— Два «Хейнекена» с собой. Без сдачи.

— Я тебе отпущу.

Давай-давай, подзуживал себя Растопчин. Спроси их об утечке информации. Могла быть? В лучшем случае покрутят пальцем у виска — пьешь — закусывай! В худшем… Ну, упал человек с балкона. Перебрал, перегнулся через перила, голова закружилась. Ночью. Или приснилось что — решил немного полетать. Андрей поднялся в номер, бросил банки на кровать, покрутил диск на телефонном аппарате.

— Послушай, Баскаков, я тебе помог с проектом виллы хоть немного? — спросил Растопчин.

— А поприветливее нельзя? — в голосе Андрея Баскаков уловил непривычные нотки. — Какая муха тебя укусила? Зимой-то, — попробовал он пошутить.

— Так помог?

— С меня шикарный стол, Андрей, — прокряхтел Баскаков. — Приезжай к восьми на ужин.

— Благодарю, — сказал Растопчин. — Боюсь, однако, мне сегодня в глотку ничего не полезет. Короче, требуется твоя помощь. Не откажешь?

— О чем речь! — после долгой паузы пробурчал Баскаков. — Все, что в моих силах, как говорится…

— В твоих, в твоих, — не без раздражения оборвал его Растопчин. — Прежде гостиницу, где я сейчас живу, курировал КГБ. Теперь, надо полагать, — местная служба безопасности. Вывеска, ясно, сменилась, но люди, конечно, остались те же. Так? Как и повсюду. Сведи меня с кем-нибудь из них, из тех, кто посерьезнее. Не поверю, чтоб у тебя в Ялте не было бы все давным-давно схвачено.

— Схвачено-то схвачено, а в чем дело?

— Кража валюты, старик. Считай, что это у меня украли. Нужен грамотный мужик, чтоб капельку попахал как… — Андрей закашлялся, — как частный детектив. Потом мы с ним расплатимся. В этом ты мне тоже, надеюсь, захочешь помочь, — добавил Растопчин. — Ведь я тебе еще не раз пригожусь, да?

Баскаков медлил с ответом.

— Сиди в номере, Андрей, — сказал он наконец. — Вечер, но попытка не пытка. Есть у меня один солидный товарищ. Зам. генерального твоего «Интуриста». Попытаюсь через него.

— Объясни, что это лично для тебя, — прокричал Растопчин.

Стемнело. Андрей зажег лампу над письменным столом, оглянулся — тень Растопчина ожила и зашевелилась на противоположной стене. Лейла собирается вешаться? Пусть, усмехнулся Растопчин. Никто не станет вытаскивать ее из петли. Теперь никто никого не станет вытаскивать из петли. Особенно если это сопряжено с риском для собственной шкуры. На дымящихся руинах государства мародеры, в душах — ни Бога, ни Ленина — страх да цинизм. Власть бросила обывателя под бандитский нож — поделом горлопану, он сам ратовал за эту власть. Пора признать поражение: между жаждой разрушения, диким инстинктом и кнутом, обуздывающим инстинкт, — пустота. Давно уже пустота. Что возрождать? Народа, в прежнем понимании, не существует. Существует биологическая масса, форма которой зависит от формы кастрюли (площади, стадиона, зала), куда ее помещают. Наступает фантастическая эпоха. Цветочки отцвели, на свет полезли волчьи ягоды. Крышка чана приподнята, биомасса ищет выход, ищет новые площади — Европа, похоже, обречена. Скоро-скоро орды сильных, умных, изворотливых, не знающих жалости человековолков хлынут на Запад. Гасите свечи, бедный Старый Свет. Даже Москва сдалась этим ордам, город отдан на разграбление, и главный московский прокурор провозгласил: из-за недостатка специалистов и средств прокуратура рассматривает только уголовные дела, связанные с убийствами. Все остальные дела или не возбуждаются прокуратурой или прекращаются ею. Вероятно, решил Андрей, и сие досадное для убийц ограничение свободы их действий в самое ближайшее время будет снято. Пей пиво, обыватель, посоветовал себе Андрей, пей, милый, пока тебя не угостили твоей же кровью. Да и не во власти дело, вдруг понял он. Слишком запущена болезнь. На любого барина сыщется кол. Дело, однако, в холопах, стремящихся к барству.

В начале шестого Растопчину позвонили.

— Я от Баскакова, — пробасил в трубку мужик.

— Прекрасно! — ответил Растопчин. — Где встретимся?

— Я, пожалуй, сам к вам спущусь, — услышал Андрей.

6

— Итак, Вячеслав, — подвел итог своему рассказу Растопчин, — если вчера в баре именно они подслушали, что Лейла хранит деньги дома, и вознамерились этими деньгами заняться, им оставалось лишь узнать адрес Лейлы и успеть попасть в квартиру до нее.

— Что за условие «до нее»? — спросил Вячеслав. — Были опасения, что она вооружена и окажет сопротивление? Разве нельзя было поступить с ней так, как с ее матерью?

— Лейла обронила фразу типа: завтра же иду решать вопрос с билетами. Она могла истратить деньги, — пояснил Андрей. — Как тут не поспешишь?

— Допустим. Далее?

— Далее, Лейла ночует здесь, в Ялте. Первый и единственный самолет, на котором она может улететь из Крыма в Москву — в полдень, — сказал Андрей. Предположим, ее московский адрес они узнали мгновенно. Предположим, созвонились с кем-то из своих московских ребят и навели их на квартиру Лейлы, растолковав, что искать.

— Как будто все логично, — кивнул Вячеслав. — Но вот вопрос. Если бы квартиру брали москвичи, когда б они наведались за деньгами? Или вчера еще, или утром сегодня, но уж никак не за полчаса-час до прибытия хозяйки. Согласны?

Андрей плеснул в стакан Вячеслава немного пива и пододвинул к стакану открытую пачку «Мальборо».

— Получается, или ялтинцы рванули в Москву тем же самолетом, что и Лейла и обыграли ее за счет скорости уже в Москве, на дороге из Внуково, или еще вчера сели на поезд.

— Нет, вчера не сели, — Вячеслав прикурил от зажигалки. — Единственный скорый, тридцать первый, на который они могли рассчитывать вчера, отправился из, Симферополя в семнадцать сорок. Он прибыл сегодня на Щушкий около четырех, если не опоздал, как обычно бывает, и добавим время… а в каком районе живет Лейла?

— Понятия не имею, — сказал Растопчин. — У меня есть только ее телефон.

— Да, не столь и важно сейчас, какой район. Хоть десять минут они должны были бы, затратить на дорогу до ее дома? Уже не тот график.

— Верно, в этом случае дверь им открыла бы сама Лейла. Или не открыла бы вообще, я догадываюсь, — сказал Растопчин. — Остается выяснить, мотался ли кто-нибудь из наших «качков» или их местных дружков сегодняшним самолетом в Москву.

— А если визит нанесли из Тулы, к примеру? — спросил Вячеслав.

— Такую версию вдвоем нам не отработать, — Андрей шагнул к шкафу и достал с полки свитер. — Совсем задуб, прямо холодильник. Так что, не будем выяснять, летал ли кто из ялтинцев? Я специально спускался минут двадцать назад в бар. Из четырех «качков» застал лишь двоих. Играют в нарды. Вот это пиво мне продали. Бармена я не видел.

— Бармен исключается, — заверил Растопчина Вячеслав. — Не будем о нем.

— Почему исключается?

Вячеслав промолчал.

— Ладно, — пожал плечами Растопчин. — Держите меня в курсе, не напускайте, пожалуйста, на дело тумана, — попросил он.

— Как что-нибудь прояснится, тотчас вам позвоню, — пообещал Вячеслав.

Он вышел в коридор. Андрей метнулся за ним. Догнал, коснулся плеча, зашептал:

— Хорошо бы идти по горячему следу, если, конечно, мы взяли именно тот след. Деньги на то и деньги, чтобы их тратить да менять.

— Боитесь, что их уже нет?

— Да.

— Не паникуйте раньше времени, — посоветовал Вячеслав и зевнул. — Тринадцать тысяч долларов? Ну, прогуляют сотню на радостях, и все. Хотя, кто знает… Не люблю гадать.

— Отчего вы занялись моими проблемами? — заторопился Растопчин. — Практически ведь частный сыск. С использованием служебного положения. Приказ начальства? Просьба? Рассчитываете на хорошее вознаграждение? На какое, если честно?

— Поторгуемся? — прищурился Вячеслав.

Растопчин сделал вид, что не замечает насмешки.

— Пятьсот долларов гонорара, нормально? — предложил он. — Семьсот? Восемьсот? Ну, до пяти процентов от суммы, которую вы мне вернете…

— Куй железо, пока горячо, — ответил Вячеслав, продолжая смеяться глазами, и Растопчин неожиданно понял, что парень просто не получил инструкции, как следует отвечать на вопрос о вознаграждении.

Растопчин махнул рукой, мол, ладно, позже обговорим детали, еще не вечер, и побрел в номер. Вечер, однако, давно наступил, в комнате было холодно и тоскливо, и от одиночества Андрею становилось еще холоднее. Его тянуло на люди, на свет, в какой-нибудь «демократический» гостиничный закуток, где продают портвейн и «Славянское» за рубли, где первый встречный вываливает на тебя все, что думает о большой политике, кухне интуристовского ресторана и ценах на шлюх, где выражение лица у свободной шлюхи такое, словно дама приглашена на дипломатический прием, но шофер из посольства запаздывает всюду лед и заносы, и вот, представьте, даме приходится греться чашкой кофе сомнительного качества и слушать «Депеш Мод» вместо Майкла Стайпа с его знаменитым «Ремом». Растопчин попытался связаться с Баскаковым, но ни на работе, ни дома архитектора не оказалось. Правда, вскоре он сам «вышел» на Растопчина. Голос в трубке звенел, словно был пропущен через мощный усилитель.