Жена врага. Ты станешь моей (СИ) - Фальк Мия
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что-то неприятно тянет правую руку книзу.
— М-мать…
Я поручень от кровати вырвал.
Девочка трясется от страха. Тогда я облокачиваюсь на колени, попутно замечая, что кто-то всю мою одежду умудрился взять. Да, вид для уважаемого человека неподходящий.
Впрочем, девушек я не стесняюсь. Более того, я их очень даже люблю.
— Сафонов… — на пороге комнаты замирает человек в медицинском халате, видимо, врач. — Сафонов, он…
Мужик смотрит на меня во все глаза и я отвечаю ему дежурным взглядом — спокойным, сосредоточенным: чего, собственно, приперся?
— Не думал, что поправится… — врач смотрит на медсестру, потом откашливается. — Простите… мы не ожидали, что лечение подействует так скоро.
Скалюсь. Ага, дипломатично сформулировал.
Делаю движение, чтобы вылезти из койки.
— Лежите, лежите! — бросаются ко мне разом и врач и медсестра.
Да хрена с два! Сам отвязываю вторую руку и освобождаю от бинтов ноги.
Когда меня враги отца в лесу подыхать оставили, я выполз к дому егеря. Когда впал от кровопотери в кому, справился, и через месяц открыл глаза. Когда едва мог пошевелить пальцем и врачи пророчили мне инвалидом остаться, встал на ноги, через год ходить смог, а морды бить так, что никому не хотелось добавки — через два.
Единственное в чем я ошибался была Рита.
Я думал, она будет улыбаться, держать мою руку, когда открою глаза.
В моей палате было пусто — зеленые стены, растрескавшийся потолок.
Я думал, вернусь, спасу ее.
Все, что я нашел — ее бледная тень. Сторчавшаяся подстилка местного наркобарона.
Когда меня увезли эти уроды, она была беременна.
Помню, как тряс ее за плечи, как орал: “Что ты с ним сделала?”. Рита была потеряна, сама не своя. Все тело в следах от уколов, гниющая рука. Мне до сих пор хреново, когда вспомню.
— Валер, я отказалась… — шепчет сухими губами. — Не место ребенку… Не место здесь…
В наркопритоне, конечно не место.
Она бредила потом, качала у меня на глазах маленького сына — это была грязная, облеванная рубашка. Я сидел у ее кровати и не мог двинуться, не мог ничего сказать, даже слезу единственную выдавить не получалось. Все, что я ощущал — черную, разрастающуюся дыру в груди, жажду мести.
Рита умерла через два дня. С тех пор и зарекся иметь отношения, терять кого-то, кто значил полмира, куда хуже комы.
Но сына я не бросил. По крайней мере, мне нравится думать так.
Когда я сунулся в роддом, где рожала Рита, нашел запись о мертворожденном ребенке. Врач сказал, жена была в край обдолбанная. Младенец не задышал.
В моем доме все равно есть запертая детская. Вот бы мои противники удивились!
Она сказала, что назвала сына Владиком, в честь отца моего отца. Если бы она знала… Бандиты хотели стрясти долг с дедушки ребенка. Папаша открестился.
В итоге я прошел по его стопам, пришел к этим ублюдкам и стал в их мире королем, человеком беспринципным и безжалостным. Единственным, чего я никогда бы не сделал — не бросил бы своего ребенка.
Встаю с кушетки и пошатываюсь. Все перед глазами плывет, но только крепче сжимаю челюсть. С тех пор я ни разу не давал слабины, с того самого дня, когда звонил отцу с просьбой спасти их, Риту с моим сыном, и услышал в трубке молчание.
Хватаюсь рукой за край кушетки. Доктор бросается на помощь. Жестом останавливаю его. Настало время задать главный вопрос.
— Какого хера я тут, в кровати?
Прекрасно помню, что наконец напал на след тех самых гадов, что помогли Рите… Морщусь. Помогли ей себя продать, да и ребенка тоже.
Все дело в том, что я не одну глотку перегрыз, когда вернулся. Шрам на шее у меня именно с тех пор.
Трогаю его подушечками пальцев, вспоминая как Эльвира пялилась на мою кожу. Храбрая девка, принципиальная. Этим и зацепила: что не как моя жена — лучше сдохнет, чем стелиться. Лучше будет унижения терпеть, копейки считать.
Рита слишком роскошь любила, я ведь был мажором, папенькиным сынком. Она разорения пережить не смогла, не сумела остаться беременная одна на улице. Вот ей и воспользовались, вытерли ноги в отместку за мою непокорность.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Слабая она была конечно, не то, что я… Чувствую укол под сердцем — я все еще считаю себя виноватым. Я должен был ее защищать.
А эта была не такая. Вспоминаю взгляд ее черных глаз и в душе как будто снова загорается инстинкт охотника.
Хочу догнать, сломать, попробовать. Узнать, такая или не такая. Хоть и мозгами понимаю — блажь. Инстинкты. Да захоти я, у меня гарем будет из таких Эльвир хоть завтра со всеми возможными прихотями. Но нет, не торкает. Эту хочу трахнуть.
Растираю глаза.
— В вашей крови нашли фенобарбитал… — тем временем бормочет врач.
— Это что еще за? — отворачиваюсь к окну и облокачиваюсь на подоконник.
В самом деле нечего перед медсестричкой сверкать яйцами. Пусть лучше пялится на ягодицы.
— Снотворное.
— То есть? — изгибаю бровь.
Врач снова кашляет.
— Ну… у вас… бывали проблемы с засыпанием?
Оборачиваюсь. Что он несет, а?
— Это же не попытка была… суицида?
— Мужик! — хватаю его за полы халата. — Какая нахрен попытка?! Я был в ванной с девицей! Собирался вставить ей по самые гланды — я точно в жизни не разочаровывался!
— Тогда вас отравили, вероятно…
До меня эта мысль доходит куда раньше, чем она вылетает из уст врача.
Она меня опоила!
Швыряю медика в сторону.
Ведь знал же, мать вашу, что людям нельзя доверять. Никому! Никогда! Незачем!
Тварь!
Дерзкая, красивая, сексуальная, но вот же скотина!
— Звони охране! — бормочет медик.
Моя охрана это то, что нужно как раз сейчас.
Вбегает Василий.
— Где он?! — смотрю на бугая. — Где Владик?!!!
Тот самый говнюк, что первым накачал мою жену наркотиками перед смертью признался, что я никогда не увижу сына. Так я узнал, что Рита мне не врала и бросился по его следам, изрядно за четыре года подостывшим.
Он жив, мой мальчик.
— Где?! — ору на охранника.
Следующим жестом сбиваю тумбочку у кушетки. Мне кажется, я вхожу в кровавый раж, примерно в такой же, какой чувствовал, когда узнал про судьбу Риты, такой же, когда увидел ее смерть.
После этого я сам начал убивать — налево и направо. Всех, кто мешал, всех, кто выглядел сволочью.
И эта гадина, эта тварь… Вспоминаю глаза Эльвиры. Подстилка своего мужа…
— Сафонов! — на землю меня сбивает Мурат, единственный человек, которому я верю. — Угомонись, гад!
Он вообще-то мой тренер. Тренер, у которого сестра тоже сгинула в наркотическом омуте. Мурат меня на ноги поставил и мы вместе сколотили на нелегальных ставках первый капитал.
— Нехорошо бить медиков, — притягивает мои руки к полу.
Мурат — единственный человек, который может меня на пол завалить. Обычно конечно его на ринге делаю я, но тут я после фенобарбитала.
— Они нас от эпидемии спасали, — говорит на ухо.
Рычу в ответ. Кровавая пелена застилает глаза. И Мурата бы сейчас отделал с ними на пару. Сука, я сам знаю, кто прав, а кто неправ.
— Если эти гады ей помогали…
— Слышь, ты от таблеток еще не поправился, — давит всей своей кавказкой тушей мне на плечи. — Причем тут “она”?
— Эльвира!
— А-а-а… — давление на плечи чуть-чуть ослабевает. — Ты прав, Валер, оказался…
Я застываю, потому что боюсь пропустить хоть слово. Надежда была призрачная и появилась как благая весть, когда я уже чуть было не отчаялся, не решил бросить все к чертям, продать активы и завести легальный бизнес где-нибудь подальше от дерьмовых воспоминаний.
Надежда пришла в письме, которое прислала мне она, эта чертовка с глубокими как омуты глазами, гребаная Эльвира!
— Его видели в аэропорту с мальчиком, которого Апрельский назвал сыном.
— Документы были? — я совершенно забываю про то, чтобы бить противнику морду.
— Да ты послушай, — смеется Мурат. — Там чп случилось. Пожарная тревога и они…
— Все?