С. Х. В. А. Т. К. А. - Андрей Левицкий

— Тяжелое, сволочь… — донеслось снаружи. — Рас-тафарыч, помогай!

— Сами грузите, пиплы, я и так ящики таскаю, — ответил Индеец.

Раздался лязг. Тимур скосил глаза — ноги в остроносых сапогах удалились в глубь гаража, на их месте возникли три пары других, две — в рабочих ботинках и грубых штанах, третья в туфлях и брюках. Они топтались на одном месте, сверху доносилось сопение.

— Лаборант, куда ставить?

— Я знаю? Растафарыч, куда этот короб? — Голос, судя по всему, принадлежал обладателю туфель и брюк.

— В багажник, куда еще, — раздалось в глубине гаража.

— В багажнике уже ящики для образцов, а это дорогой прибор, его в салон надо. А ты зачем на лестницу полез?

— Да люк тут, в крыше, прикрыть… А прибор свой ставьте в багажник, сказал, ничего с ним не станет! Мне ехать через пятнадцать минут!

— Ну, эт вряд ли, — откликнулись рабочие ботинки. — Лаборант, давай в багажник его…

— Только осторожно! — взмолились туфли.

Микроавтобус слегка качнулся и присел на задних колесах. Раздался дружный вздох. Из гаража появились са-поги-«казаки» и спросили:

— Что ты имел в виду, когда сказал «Это вряд ли»? Разойдитесь, дайте ящик поставить.

Две пары ботинок и туфли посторонились, и ботинки ответили:

— Шеф сказал: задерживаешься ты. Хотя вроде ненадолго.

— Почему задерживаюсь?

— Пассажиры у тебя будут, их дождаться надо.

— Драть меня за дреды, какие пассажиры?! Ботинки стояли неподвижно, но у наблюдавшего за всем этим Тимура сложилось ощущение, что они пожали плечами.

— Не знаю. Придут — сам увидишь какие. «Казаки» повернулись к туфлям.

— Лаборант, а ты знаешь?

— Нет, Растафарыч, — откликнулись туфли. — Это не моя парафия.

— Парафия-шмарафия, — заговорила вторая пара ботинок, до сих пор лишь громко сопевшая. — Пошли, лаборант, нам еще шкаф твой со стеклом на третий этаж переть.

— Ну, удачной поездки, — сказали туфли и удалились вместе ботинками.

Когда смолкли звук шагов и сопение, Индеец прошептал:

— Сюда давай, школьник.

Тимур ногами выпихнул наружу рюкзак, вылез и встал со стороны раскрытого багажника, заполненного ящиками и свертками.

— Растафарыч, значит? — спросил он. Индеец нервно накручивал косичку на палец.

— В гараж иди, там лестница и люк наверх. Я его открыл, лезь туда.

— Зачем мне в люк?

— Затем, что по крыше через ограду переберешься. В этом месте колючка подрезана, туда ныряешь — и наружу.

Расстегивая куртку, Тимур покачал головой:

— Мне наружу не надо. Мне внутрь надо, в Зону. Куда прятаться?

— Экий ты тормоз несусветный! Да ты что, не слышал, о чем мы с кентами базарили? Не один я еду. И вообще — я тебя не знаю. И убери лавэ свое, не повезу, сказал. — Он отпихнул руку Тимура, в которой тот сжимал двести евро. — Лезь в люк, школьник, не гневи Маврикия.

— Никуда я не полезу, Растафарыч. Показывай, где у тебя в тачке схрон.

— Мазафака штопаная! Тебе совсем соображалку снесло? Я против насилия, но всякому терпению есть предел! — Закусив кончик дреды, Растафарыч худой рукой несильно толкнул его в грудь.

Банкноты полетели на землю вместе с кепочкой, когда Тимур перехватил его локоть и рванул вбок. Развернув водителя, взял за дреды на затылке и нагнул так, что тот лбом стукнулся о порог багажника. Запястье его оказалось прижато к спине между лопаток.

— Слушай, хиппи долбаный! — прошептал Тимур, нагибаясь к его уху. — Хватит борзеть! Я тебе плачу сейчас двести евро и двести — когда привезешь меня. Либо закладываю тебя твоему начальству.

— Тогда и сам спалишься! — хрипнул Растафарыч.

Тимур отпустил дреды, удерживая водителя одной рукой, второй полез под куртку, достал пистолет и сунул ему под нос.

— У меня ситуация безвыходная. По эту сторону ишут менты и бандиты, и я здесь по-любому не останусь. Если ты сейчас откажешься меня везти — вылезу через люк, позвоню в НИИЧАЗ начальнику службы безопасности и заложу тебя. И капецтебе полный настанет. Выбирай.

— Врешь!

— У меня другого выхода нет, понял? Не вру.

— Отпусти, школьник! Я против насилия!

— Ты против, но я-то нет. — Тимур разжал пальцы и слегка отступил, пряча пистолет за ремень.

Растафарыч выпрямился, потирая руку.

— Что, и правда ишут тебя со всех сторон?

— Ишут.

— Эх, завещал Маврикий нам помогать ближнему и дальнему своему безвозмездно… Так сколько платишь?

— Сказал же: двести евро, потом еще двести…

— Я баксами беру. И все сразу — пятихатку то есть. И это без вещей, только те, что на себя можно повесить, а у тебя рюкзак.

— Нет у меня баксов. Четыреста евро — нормальная цена. Хорошо, отдам тебе их сразу, но рюкзак тоже возьмешь.

— Ну и борзый ты, школьник. Некуда мне его сунуть. Сквозь открытый багажник Тимур заглянул в салон микроавтобуса.

— Ничего, найдешь место. Вон под сиденья положи. Держи деньги.

Он подобрал упавшие купюры, достал из кармана еще две сотенных и отдал Растафарычу, который свернул их аккуратным квадратиком и сунул в мешочек на шее.

— Куда прятаться? — спросил Тимур.

Из-за гаража донеслись голоса, и он схватил свой рюкзак.

— Куда?

— В салон давай!

Растафарыч распахнул заднюю дверцу и первым нырнул внутрь. Кроме водительского, здесь было семь сидений, а у бортов к полу привинчены длинные узкие ящики из жести с запорными скобами. В одном, раскрытом, рядком лежали картонные коробки с одинаковыми штемпелями на крышке. Растафарыч распахнул второй — там валялось свернутое одеяло, дно покрывала войлочная подстилка.

Звук шагов и голоса приближались.

— Сюда ложись. Закопать тя в конопле, не тормози, школьник!

— Ты что, людей в этом ящике возишь? — удивился Тимур.

— А где мне их, вместо плюшевого мишки под зеркалом вешать? Институтские машины не обыскивают. Ну, лезь!

Голоса стали еще громче, один из них показался Тимуру знакомым.

— Чтоб вы сдохли, дурни! — услышал он и, похолодев, мимо присевшего на заднее сиденье Растафарыча сунулся к ящику. — Я там не задохнусь?

— Дырки просверлены, даже наружу смотреть можно. На спину ложись, так…

— Рюкзак мой спрятать не забудь.

— Спрячу. Главное, молчи всю дорогу и особо не шевелись там. Чихнуть не вздумай. Ехать нам часа три, да полчаса на Периметре. На бок можешь повернуться, но осторожно.

Совсем рядом другой знакомый голос произнес:

— Да если хлопец прыткий очень, так что нам делать было?

Когда Растафарыч нагнулся, чтобы захлопнуть крышку, улегшийся на спину Тимур схватил его за шиворот, притянул поближе и прошептал:

— Ты помни — у меня ствол. Если ты меня в дороге сдать решишь, я тебя пристрелить успею.

— Не хипишуй, мэн, Растафарыч слово держит. Попробуй занайтовать там, только не храпи. — Водитель сбросил руку Тимура и захлопнул крышку. Глухо стукнули запорные скобы.

Младшего Шульгу они не нашли — то ли успел свалить из городка, то ли запрятался где-то в подвале или на огороде в бурьяне и носу не казал наружу. Зато когда «патриот» в очередной раз миновал бульвар, где к тому времени собрались почти все тачки местной милиции, из-под сломанной скамейки вынырнули Огонек с Жердем, и Филин, сидящий на заднем сиденье рядом со Шрамом и Лысым, закричал водителю:

— Тормози! Тормози, вон хлопцы мои бегут!

Жердь уселся впереди, маленький легкий Огонек кое-как втиснулся позади, и хотя «патриот» был широкий, там сразу стало очень тесно.

— Где он? — спросил Филин у подчиненных. — Где Шульга?

— Не знаем, — ответил Огонек. — Второй раз упустили.

Филин уважал поджигателя за то, что тот не ведал стыда и страха. То есть абсолютно. Вот сейчас, к примеру, — любой другой бандит, включая Жердь и первого филинского помощника Боцмана, стал бы отводить глаза и оправдываться, а этот так прямо и рубит правду: упустили, причем дважды. За это Филин не стал бить его, хотя, когда Жердь, обернувшийся с переднего сиденья, попытался что-то сказать, вмазал ему кулаком по ребрам, отчего Жердь скривился и закатил глаза.

— Чё стонешь? — брюзгливо спросил Филин. Жердь отвернулся, и Огонек пояснил:

— Шульга его ранил. Сначала ножом в плечо, потом из тэтэшника в бочину.

— А, так ты у нас дважды раненый? — Филин жалости не ведал.

— Между ребер пуля застряла, — голосом умирающего пояснил Жердь.

— Так пей зеленку, недоумок! И вообще, я вам в трубу сказал у машинного двора ждать. Чё вы тут делали, у ментов под носом?

— Их слишком много на улицы повылазило, чтоб к машинному двору бежать, — отозвался Огонек. — А на бульваре под той скамейкой яма с травой, там нас совсем не видно.

— Эй, водила! — обратился Филин к охраннику, сидевшему за рулем. — Вертай назад, все равно мы клиента не отыщем теперь.