Литературоведческий журнал № 31 - Александр Николюкин

«Несправедливую жалость», снисходительность к злодеям, Руссо считает если и не заслуживающей наказания, то неизбежно навлекающей его на тех, кто имел слабость ее проявить. Жуковскому эта мысль неприятна, как и вообще ему не импонирует суровая сторона учения Руссо. Поэтому он изымает эпитет «несправедливая», представляя дело так, что «сострадательных» якобы постиг слепой и злой рок.

Таким образом, Жуковский, который, по известному выражению Н.В. Гоголя, в своих переводах «сквозь личности всех поэтов» пронес «собственную личность»24, и в переводе «Ефраимского левита» был верен себе: акцентируя близкие себе идеи Руссо и купируя или подменяя своими мыслями то, что было для него неприемлемо, Жуковский обнаружил основы собственного мировоззрения. Сравнение его «Левита Ефраимского» с более точным (хоть и менее умелым и добросовестным) переводом Пельского, дает возможность уточнить отношение молодого Жуковского к разным аспектам учения великого парадоксалиста Руссо25.

ЖАК-АНРИ БЕРНАРДЕН ДЕ СЕН-ПЬЕР О Ж. – Ж. РУССО

Публикация фрагмента незавершенного очерка известного писателя, автора повести «Поль и Виргиния» Ж. – А. Бернардена де Сен-Пьера «La Vie et les ouvrages de Jean-Jacques Rousseau» (опубл. 1820). Перевод снабжен небольшим вступительным текстом и примечаниями.

Ключевые слова: Руссо, Париж, кофе, вино, болезнь, природа, прогулки, ипохондрия.

Tchekalov K.A. J. – H. Bernardin de Saint-Pierre on J. – J. Rousseau

Summary. This publication of the fragment from the book «The life and works of J. – J. Rousseau» by J. – H. Bernardin de Saint-Pierre is the first translation of it in Russian.

Ближайшим учеником, другом (на протяжении около восьми лет) и последователем Руссо был Жак-Анри Бернарден де Сен-Пьер, посвятивший ему немало интересных строк. После кончины Жан-Жака именно автор «Поля и Виргинии» воспринимался «республикой словесности» как ведущий знаток его творчества и продолжатель его духовных традиций; удрученные утратой своего кумира поклонники потянулись именно к Сен-Пьеру. Опыт общения двух писателей отразился в отчасти навеянной «Приключениями Телемака» Фенелона (а отчасти – «Астреей» Оноре Д'Юрфе) незавершенной «поэме в прозе» Сен-Пьера «Аркадия» (1781), замысел которой был во многом подсказан именно Руссо. Автор приводит ряд деталей касательно их совместных прогулок (включая красноречивые и даже несколько плакатные примеры народной любви к Руссо), а также некоторые характерологические особенности Жан-Жака (замедленность рефлексии; простота и непосредственность, как у юной девственницы). Кроме того, «Аркадия» содержит ценный материал по поводу утопической составляющей философии Руссо; так, практически настроенный Сен-Пьер упрекает Жан-Жака за то, что тот не предпринял никаких социальных экспериментов и не устроил утопию на отдельно взятом острове; в ответ Руссо возразил, что является теоретиком, а не практиком.

В «Этюдах о природе», одном из наиболее масштабных сочинений Бернардена де Сен-Пьера (1773–1782), сильно выражено влияние «Эмиля» и «Прогулок одинокого мечтателя» (особенно седьмой из них). Тем не менее есть все основания говорить о сознательной полемике Сен-Пьера с идеями Руссо 1 . В целом же, по мнению современных исследователей, Бернарден де Сен-Пьер и Руссо одновременно были и чрезвычайно близки, и чрезвычайно далеки 2 , встречи же двух писателей протекали, по мнению М. Делона, «скорее под знаком музыки и ботаники», нежели литературы 3.

Первый визит Сен-Пьера к Руссо, о котором идет речь в приводимом нами отрывке, состоялся несколько недель спустя после прибытия писателя в Париж, в июле 1771 г. (сам Сен-Пьер ошибочно датирует это событие 1772 г.). К тому времени имя Сен-Пьера – успевшего немало попутешествовать по свету, включая Россию, – еще не было известно широкой публике: его книга «Путешествие на Иль-де-Франс» вышла только в 1773 г. и не имела успеха.

К работе над очерком «Жизнь и творчество Жан-Жака Руссо» Бернарден де Сен-Пьер приступил в 1778 г., но так и не довел ее до конца. Рукопись – включавшая в себя также подготовленную вскоре после кончины Вольтера и написанную в духе обычного для Французской академии жанра сопоставительных очерков о различных представителях словесности «Параллель Вольтера и Руссо» – представляет собой подборку отдельных заметок, черновиков, «анекдотов, размышлений и суждений относительно характера, поведения, образа мыслей, вкусах» 4 Жан-Жака. Быть может, одной из причин отказа Сен-Пьера продолжать работу стал выход в свет в апреле 1782 г. «Исповеди» (которую автор «Поля и Виргинии», впрочем, не читал, но эпизоды из которой автор ему пересказывал). Первая публикация незавершенного очерка Сен-Пьера была осуществлена известным литератором Луи Эме-Мартеном (1782–1847) в ноябре 1820 г., причем публикатор снабдил текст собственным очерком «Сопоставление Бернардена и Руссо». Как отмечают современные исследователи, публикатор (а именно с ним сочеталась браком после кончины Сен-Пьера вторая жена писателя) не во всем верен тексту рукописи 5 . В начале ХХ в. Морис Сурьо, основываясь на хранившейся в Гаврской библиотеке рукописи, выпустил свободное от вольных трансформаций Эме-Мартена издание 6 . Последнее на сегодняшний день издание книги, подготовленное профессором Брюссельского университета Р. Труссоном, вышло в свет в 2009 г. 7 ; при всех его очевидных достоинствах назвать его в полной мере академическим нельзя.

В очерке Бернардена де Сен-Пьера имеется целый ряд фактических неточностей (они касаются не только даты первой встречи писателей; например, годом рождения Руссо автор очерка считает 1708), но в целом он является важным и живым документом, связанным с личностью Жан-Жака. При отборе текста для перевода мы руководствовались следующими соображениями: во-первых, хотелось предложить вниманию читателей более или связный фрагмент, который бы давал представление не только о личности Руссо, но и об особенностях писательской манеры Жака-Анри Бернардена де Сен-Пьера; во-вторых, мы сделали акцент не на литературных и эстетических пристрастиях Жан-Жака, а на его бытовом поведении (о котором отечественный читатель осведомлен гораздо менее).

В июне 1772 г. один из моих друзей8 предложил свести меня к Жан-Жаку Руссо. Он привел меня к дому, стоявшему на улице Платриер9, почти что насупротив здания почты. Мы поднялись на пятый этаж; постучались в двери, и нам открыла госпожа Руссо10. «Заходите, господа, мой супруг немедля примет вас», – сказала она11. Мы оказались в чрезвычайно тесной передней, где была аккуратно расставлена всевозможная кухонная утварь, а оттуда прошли в кабинет12, где сидел г-н Руссо, облаченный в редингот и белый чепец; он был погружен в переписывание нот13. Он поднялся с радостной улыбкой и предложил нам стулья; затем вернулся к своей работе, одновременно поддерживая с нами беседу.

Сложения он был худощавого, росту среднего; одно плечо у него казалось выше другого, то ли вследствие какого-либо природного изъяна, то ли из-за неудобной позы, в которой ему приходилось работать; возможно, наконец, что причиной всему был возраст, ведь в ту пору ему стукнуло 64 года. В остальном же он отличался стройностью. Смуглый цвет кожи оттенял румянец на щеках; изящный рот, весьма благородно очерченный нос, круглый выпуклый лоб, горящие глаза. Те складки, которые обыкновенно спускаются от ноздрей к уголкам рта и придают особую приметность лицу, выказывали его величайшую чувствительность и даже придавали несколько страдальческое выражение. Благодаря глубоко посаженным глазам и опущенным ресницам в лице его читалась некоторая меланхолия; резкие морщины на лбу выражали мировую скорбь, зато множество мелких морщинок вокруг глаз, напротив, сообщали его лицу веселость и даже некоторую едкость; когда он смеялся, глаза совершенно утопали во впадинах. Различные страсти поочередно отображались на лице его в зависимости от темы разговора, оказывавшей то или иное воздействие на его душу; но и в спокойном состоянии лик его хранил печать всех этих переживаний, и в выражении его было что-то неизъяснимо любезное и одновременно утонченное, трогательное, побуждающее как к состраданию, так и к почтению.

Рядом с ним стоял шпинет14, и он то и дело наигрывал на нем различные мотивы. Всю обстановку комнаты составляли две узкие постели, обтянутые, как и стены, грубой бумажной материей в бело-голубую полоску; комод, столик и несколько стульев. На стенах висел план леса и парка Монморанси15, где он проживал, а также картина с изображением английского короля, в прошлом его благодетеля16. Супруга его сидела и пошивала белье17; в подвешенной к потолку клетке распевал чиж; воробьи прилетали клевать хлебные крошки с подоконников растворенных на улицу окон; что касается окон передней, то на них громоздились ящики и горшки с растениями, но не культурными, а дикими. Царившие в доме чистота, умиротворенность и простота доставляли неподдельную радость.