Удар змеи - Александр Прозоров

– Ты же меня не знаешь совсем, княже… Сколько лет не виделись. Как же все подворье свое доверить можешь? Дворец целый, добро несчитанное.

Андрей глянул на нее, на паренька, усмехнулся:

– Да уж знаю, не обманщики.

– Мама, мы поедем в Москву? - повторил вопрос Андрейка, налил себе из кувшина кваса, жадно выпил. - А царя мы увидим?

– Нет, не увидим, - покачала головой женщина. - Он в палатах великокняжеских живет, туда и бояр не всяких пускают. Куда уж нам.

– Меня пустят, - тут же возразил Зверев. - Могу Андрея к себе в свиту взять.

– Мама, я хочу! - Глаза мальчишки тут же загорелись.

– Нельзя нам ехать, - вдруг решительно отказалась Варвара и встала из-за стола. - Хозяйство у нас вон какое! На кого мы его оставим? Как бросим? Не получится.

– Подворникам матушкиным по росписи все передашь, она страдника какого-нибудь сюда определит, скот в имение отведем. Коли не получится с подворьем, назад все вернут в целости.

– Нет, княже, нет! От добра добра не ищут. Мы уж тут обжились, привыкли, места свои и дело знаем, помыслы о годах будущих обговорены - рази можно так запросто все бросать? Не поедем!

– Матушка, матушка, давай съездим? - обежал стол паренек. - На царя хоть одним глазком глянуть, на палаты княжеские, на бояр знатных.

– Нет! Нет, - мотнула головой хозяйка. - Ищи себе другого приказчика, князь Андрей Васильевич!

– Некогда мне искать, Варя. Отца нужно из полона выкупать. Отсюда через Москву поеду и дальше в Крым, в Османскую империю.

– Василий Ярославич в полоне? - Женщина упала обратно на скамью. - Как, когда?

– Разве ты не знаешь? - удивился Андрей. - Про то, как меня в имение привозили, знаешь, а про отца нет?

– Сказывали, погиб боярин, - перекрестилась Варя. - Но я про то особо не спрашивала. Мне оброка платить не надобно, в усадьбу и не заворачивала. Соседей же близ хутора моего нет.

– Не хотела знать, что с боярином вашим случилось? - не поверил Зверев.

– Ты же там был, - прикусила губу хозяйка. - Вот в стороне и держалась.

Князь немного подумал, оценивая услышанное, потом махнул рукой и прямо спросил:

– Так ты поедешь?

– Мама, поехали, поехали! - снова заладил свое ее сын. - Когда еще в Москву получится? Царя увидим.

– Иди, коня княжеского проведай! - решительно осадила его мать. - Коли напился, сена ему задать надобно. В курятник глянь, нет ли яиц, и запри на ночь накрепко, полешкой в щель подопри!

– Да знаю я, знаю, - недовольно буркнул паренек и, отпустив ее рукав, вышел из горницы.

– Какой самолюбивый, - сказал Зверев, когда за младшим Андреем закрылась дверь.

– Весь в отца, - невозмутимо сообщила Варвара.

– Это хорошо, - заметил князь. - Как раз из самолюбия и вырастает честь, отвага, чувство собственного достоинства.

– Зачем смерду честь и отвага? Пахарю терпение и послушание куда больше потребны.

Андрей пропустил мимо ушей и этот намек и снова спросил:

– Так ты поедешь, Варя? Поможешь с тяготой моей?

– Так сразу жизнь всю бросить и на край света умчаться? - Она покачала головой. - Не девочка уже. Подумать надобно.

– Думай, - пожал плечами Зверев. - Силой тащить не стану.

Он налил себе квасу, осушил берестяной стакан, налил еще. Варя подождала немного, спросила:

– Ты, Андрей Васильевич, здесь ответа моего ждать намерен?

– На улице холодно, Варенька. До усадьбы далеко. Коли согласишься, надобно сразу подворников от матушки присылать, да сбираться. День всего останется, послезавтра в седло. Некогда туда-сюда мотаться.

– Как в седло? А вещи? Скарб наш, рухлядь всякая. Тут возков пять выйдет, не меньше.

– В Москве все есть, - отрезал Зверев. - Обоз тащить - это лишних две недели в пути. А времени, Варенька, и правда в обрез.

– Прям как в полон берешь! Цап, в чем есть - и через седло.

– Лишние вещи - лишняя морока. А отчего, кстати, у тебя четыре пары валенок в сенях стоят? Вас же тут двое всего живет!

– Сыро в хлеву и на конюшне бывает, вода проливается, когда возим. Одна-две пары сохнут, в других ходим… А ты что подумал?

– И тулупов четыре штуки тоже сохнут?

– А чего мокрые таскать, коли запасные есть? - улыбнулась хозяйка. - В сундуке токмо моль зря сожрет. Так и проветриваются, и польза от них. Жаль, все они Андрею не по росту. Но вроде управляется как-то.

– Понятно…

– Не смотри на меня так! - рывком поднялась Варвара. - Неуютно мне.

– Я и не смотрел.

– А то я не чувствую! - Женщина отошла к печи, загрохотала крышкой, взялась за ухват. Зверев отвернулся, чтобы не смущать хозяйку.

– Сколько у тебя детей ныне, княже? - спросила Варя.

– Трое. Старшие девочки, и сын уже ходит.

– Трое, значит, - повторила она, возвращаясь к столу. - Счастливый. Я ведь все понимаю, княже. Я девка дворовая без роду и племени, ты барчук. У меня лишь любовь, а за княгиней твоей - и титул, и земли, и узы кровные. Тут и не захочешь, а десять раз подумаешь. Коли же отец с матерью решили, и вовсе делать нечего. Понимаю, не виновен ты. И боярин с заботой ко мне… А все равно здесь, в сердце, колет и колет. Колет и колет…

– Варя, Варенька, ты чего? - Он успел вскочить и прижать ее к себе, чтобы не увидеть женских слез. Лишь ощутил, как вздрагивает Варя в крепких объятиях.

– Теперь и вовсе одна… - выдохнула она ему в шею. - Такая вышла забота.

– Не нужно быть одной, - ответил он. - Ты ведь не холопка, человек свободный.

– А не люб мне никто более! Все мы, бортниковы дети, однолюбы! - со злостью стукнула она кулаком ему по спине. Удар получился ощутимым: работа с ухватом накачала женщине крепкие мышцы. Андрей сразу пожалел, что снял зипун, а поддоспешник оставил дома.

Тут в доме хлопнула дверь - и Варвара тут же отпрянула, утерла глаза, наклонилась к горячему горшку.

– В Москву поехали, там одна не будешь.

– С женой твоей под одной крышей жить? Смотреть, как ласкаешься с ней, милуешься, как в опочивальню ведешь?

– Значит, отказываешься? - Хождение по кругу Андрею начало надоедать.

– Думаю, - пожала плечами хозяйка.

– Пятнадцать яиц, - сообщил, входя в комнату, паренек. - Я их в сенях в корзину сложил. Жеребца в конюшню отвел, холодно все же на улице. Красавец конь!

– В конюшню? - переспросил князь, наклонился к слюдяному окошку. - Заболтались мы, Варя. Смеркается. Где стелить мне станешь, красавица? Ехать мне, похоже, уже поздно. Что за места возле твоего хутора, я не знаю, в темноте недолго и заблудиться.

– На сеновале и дворе ныне холодно, там тебя, княже, не оставишь. В светелке своей постелю, за печью, - решила женщина. - Там тепло и тихо. И с утра не потревожу, как затапливать начну.

– Стели, - кивнул Андрей. - День у меня сегодня был длинный, а ночь короткая. Пожалуй, прямо сейчас и лягу.

– Сейчас, токмо лампу запалю.

Закуток за печью оказался весьма уютным. Без окон и всего пять на пять шагов, но зато большую его часть занимала пахнущая полынью постель, а близкая стена выбеленной печи обещала обеспечить теплом на всю ночь. Андрей с наслаждением разделся - устал за время путешествия на привалах в одежде спать, - вытянулся на травяном тюфяке, укрытом свежей простыней, и почти мгновенно провалился в небытие. Князь и не заметил, сколько прошло времени, прежде чем зашуршало сено и тюфяк сгорбился, выталкивая его из сна в реальность.

В светелочке было темно, темно непроглядно. От печи тянуло жаром, и он, не поняв поначалу, в чем дело, отпахнул одеяло, повернулся на спину, раскинув руки, - и попал пальцами в живое тело. Андрей приподнялся, повел ладонью дальше по тонкому сатину. Мягкая нога свешивалась вниз. Он скользнул рукой в другую сторону: вверх, по горячему бедру, попал на мягкий бок и двинулся выше, по ребрам, пока пальцы не обняли горячую грудь.

– Не нужно, княже, не балуй, - попросила женщина, но руки не оттолкнула. - Я все думу думаю. Нельзя никак хозяйство налаженное бросать. Жаль отдавать в руки чужие, ведь попортят все! И Василию Ярославовичу помочь хочется.

Вместо ответа Зверев приподнялся, опрокинул ее на спину, с легкостью нашел губами горячие губы.

– Тише, тише… - попросила она, жадно отвечая на поцелуи. - Андрейку разбудишь.

В темноте узнать, кто и что делает, было невозможно. Зверев торопливо сорвал с себя исподнее, а когда снова наклонился к губам - попал щекой в ее колено, стал целовать его, поднимаясь все выше и выше. Пока Варя не застонала в голос и не схватила его за уши, рывком подтянув к себе, сама заткнула его губами свой рот, чуть не вцепившись в них зубами, и в этот миг их тела стали единым целым - зубы вправду сомкнулись, но Андрей не ощутил боли, залитый ярким, как пламя сухого пергамента, наслаждением. Он даже увидел во мраке цвет этого наслаждения: прозрачный алый цвет спелой земляники. Оно не обрывалось, оно становилось все ярче и сильнее, оно тянулось куда-то в бесконечность - а может, это остановилось само время…

Вечности не выдержало тело - оно взорвалось, выталкивая наслаждение из себя прочь, осветив князя последней, самой яркой вспышкой и тут же, мгновенно, обмякнув полностью, до последней мышцы.