История Оливера - Эрик Сигал

— Да, играем, — сказал я, и это было совсем не то, что я собирался сказать.

Утром на теннисном корте я стер ее в порошок, не проявив ни малейшего сострадания. Я хранил безмолвие (кроме: «Вы готовы?») и был чрезвычайно жесток. К этому нужно добавить, что Марси играла несколько ниже своих возможностей. Она выглядела бледной. Неужели на Бермудах шел дождь? Или она провела слишком много времени в помещении? Ладно, это меня не касается.

— Ничего себе! — с трудом произнесла она, когда быстрый разгром закончился. — Сеньор Панчо Гонзалес не шутил со мной сегодня.

— У меня была неделя, чтобы потерять всякое желание шутить, Марси.

— Почему?

— Я подумал, что с кливлендским розыгрышем вы немного переборщили.

— Что вы хотите сказать? — спросила она, как мне показалось, совершенно искренне.

— Послушайте, я слишком разозлен, чтобы даже говорить на эту тему.

Марси выглядела смущенной: она вела себя так, словно не представляла, за что я на нее обиделся.

— Послушайте, разве мы не взрослые люди? — сказала она. — Почему мы не можем поговорить о том, что вас смущает?

— Не стоит это обсуждать, Марси.

— О’кей, — сказала она разочарованно. — Вы, вероятно, не хотите вечером пообедать.

— Я не знал, что будет обед.

— Разве в качестве приза не полагается обед? — спросила она. На минуту я задумался. Не сказать ли ей сейчас? Или, быть может, насладиться обильной едой за ее счет, а уж потом послать ко всем чертям?

— Ну что ж, угостите меня обедом, — резковато ответил я.

— Когда и где? — спросила она, ничуть не смущаясь моей грубости.

— Я просто заеду за вами домой, — сказал я едко.

— Меня дома не будет, — ответила она. Да, история повторяется.

— Марси, я заеду за вами, даже если вы будете у черта на рогах.

— Ладно, Оливер. Я позвоню вам домой около полседьмого и скажу, где я.

— А если меня не будет дома? — Весьма дерзкий ответный удар, подумал я. И добавил: — Иногда мои клиенты приглашают меня к себе в офис в космосе.

— Хорошо, я буду звонить, пока ваша ракета не приземлится. — Она направилась в дамскую раздевалку, но повернулась и сказала: — Знаете, Оливер, я начинаю думать, что вы и в самом деле сумасшедший.

14

— Послушайте, я одержал большую победу.

Доктор Лондон не расщедрился на поздравления, хотя и знал, что это дело очень важное, я ему во время прошлых сеансов о нем упоминал. Итак, дело «Чаннинг против „Ривербэнк“». «Ривербэнк» — это роскошный кондоминиум на Ист-енд авеню, а Чарльз Ф. Чаннинг-младший — президент фирмы «Магнитекс» и бывший член Всеамериканской сборной от Университета штата Пенсильвания, выдающийся республиканец… с необычайно черной кожей. По какой-то непонятной причине ему не разрешили купить пентхаус в «Ривербэнке». По этой же причине он обратился за юридическим советом, выбрал «Джонас и Марш», потому, что это престижная фирма. Старика Джонас передал дело мне.

Я легко выиграл его, обратившись не к последним законам по жилью (запрещение расовой и религиозной дискриминации при продаже домов и сдаче квартир), в которых есть некоторые неясности, а просто сославшись на дело «Джонс против Майера», которое рассматривалось в прошлом году в Верховном суде. В нем судьи подтвердили, что акт о гражданских правах 1866 года гарантирует каждому свободу покупать собственность. Этот акт основан на Первой поправке. «Ривербэнк» вполне обоснованно проиграл дело. А мой клиент въезжает в свой пентхаус тридцатого.

— Наконец-то я заработал неплохие деньги для фирмы, — добавил я. — Чаннинг — миллионер.

Лондон, однако, все еще воздерживался от комментариев.

— Старина Джонас пригласил меня на ланч. Марш, это другая половина фирмы, пришел выпить со мной кофе. Они намекали на партнерство…

Опять без комментариев. Что же в самом деле может произвести впечатление на этого человека?

— Сегодня я соблазню Марси Нэш!

Ага. Он кашлянул.

— Не хотите узнать, почему? — спросил я тоном, требующим ответа.

Он спокойно ответил:

— Она вам нравится.

Я засмеялся. Он не понял. И тогда я объяснил, что это единственный способ получить ответы. Как бы грубо (и цинично) это ни звучало, обольщение — мощный способ добиться правды. И когда я узнаю, что Марси утаивает, я просто пошлю ее подальше, уйду и буду прекрасно себя чувствовать.

А сейчас, если Лондон осмелится сказать, что это у меня фантазия, я сразу же уйду.

Он не сказал. Вместо этого он заставил меня спросить самого себя, почему я в таком восторге от собственных поступков. Почему я занимаюсь самолюбованием? Может, я акцентирую свой триумф на юридическом поприще лишь для того, чтобы отвлечь внимание от гложащего меня чувства неуверенности, сомнений в себе?

Конечно, нет. С чего бы мне быть неуверенным?

Она ведь просто женщина.

Неужели вся проблема в ней?

— Марси, я голый.

— Что это должно означать?

— Ваш звонок застал меня в душе.

— Позвонить еще раз? Я бы не хотела прерывать ваш ежемесячный ритуал.

— Ничего, — проворчал я, игнорируя ее насмешку. — Только скажите мне, где вы, черт побери.

— В торговом центре Уайт Плейнз. В «Биннендейле».

— Тогда стойте у входа и через двадцать минут я за вами заеду.

— Оливер, — сказала она, — это на расстоянии пятнадцати миль от вас.

— Прекрасно, — небрежно ответил я, — я заеду за вами через пятнадцать минут.

— Только, Оливер, сделайте, пожалуйста, мне небольшое одолжение.

— Какое? — спросил я.

— Оденьтесь.

Благодаря техническому совершенству моей Тарги 911S и творческому подходу к вождению (я даже проезжаю по центральным полосам, и на полицейских это всегда производит такое сильное впечатление, что они меня не останавливают), я ворвался в торговый центр через двадцать семь минут.

Марси Наш ждала (позировала?) именно там, где я велел. В руках у нее был сверток. Вся она выглядела еще более совершенной (если это возможно), чем вчера.

— Привет, — сказала она, когда я выскочил из машины, подошла и поцеловала меня в щеку, и сунула в руки сверток.

— Вот маленький подарок, чтобы смягчить и умаслить вас. Между прочим, мне нравится ваш автомобиль.

— Вы ему нравитесь тоже, — сказал я.

— Тогда позвольте мне его вести.

О, только не мой маленький Порше. Это невозможно…

— В следующий раз, Марси, — сказал я.

— Да бросьте вы, я знаю дорогу, — сказала она.

— Куда?

— Туда, куда мы едем. Пожалуйста.

— Нет, Марси. Это слишком нежный аппарат.

— Не беспокойтесь, — сказала она, забираясь на водительское место. Ваш аппарат будет в опытных руках.

Признаюсь, так оно и было. Она вела машину, как Джеки Стюарт. Только он никогда бы не стал так быстро срезать крутые повороты, как Марси. Честно говоря, мне было страшно.

— Вам нравится? — спросила Марси.

— Что? — сказал я, притворяясь, будто не смотрю на спидометр.

— Подарок для вас, — сказала Марси.

Черт! Все эти слова насчет подмасливания совершенно вылетели у меня из головы. Дрожащими руками я еще сжимал ее неоткрытый подарок.

— Да разожмите же наконец свои пальцы, откройте и посмотрите.

В пакете лежал мягкий черный кашемировый свитер с надписью «Alfa Romeo» на груди. Ярко-красной.

— Это от Эмилио Аскарелли. Новый итальянский вундеркинд.

Совершенно очевидно, что у Марси есть деньги, чтобы позволить себе такую покупку. Но что заставило ее это купить? Наверно, чувство вины.

— Ох, Марси, какая шикарная вещь! Большое спасибо.

— Я довольна, что вы довольны, — сказала она. — Мой бизнес и состоит в том, чтобы угадывать вкусы публики.

— О, да вы обольстительница, — сказал я, слегка улыбнувшись, чтобы подчеркнуть свое остроумие.

— А разве другие нет? — спросила Марси.

И сделала это очаровательно. Изящно. И, может быть, искренне?

Естественно встает вопрос: почему я ничуть не сомневаюсь, что мне удастся обольстить мисс Марси Нэш, ведь еще недавно я был не очень уверен в себе.

Потому что это легче, когда отсутствуют эмоции. По определению мне известно, что физическая близость подразумевает наличие чувств. Однако в наше время этот акт зачастую представляет собой лишь некое состязательное мероприятие. В этом смысле я не испытывал никакого дискомфорта. Я был, так сказать, психологически готов справиться с Марси Нэш.

И все же, чем больше внимания я обращал на хорошенького шофера, отвлекаясь от стрелки спидометра, тем сильнее мною овладевали мысли, которые пробудил доктор Лондон. Несмотря на всю ее таинственность и мою враждебность, разве не может быть, чтобы эта женщина слегка мне нравилась? И может быть, я обманывал самого себя, чтобы меньше беспокоиться?

Ибо, возможно ли, что, испытав когда-то самую нежную близость с Дженни Кавиллери, я стану теперь жертвой раздвоения личности? Смогу ли я разделить акт любви, быть чувственным и все же лицемерить?