Сталин: как это было? Феномен XX века - Владимир Кузнечевский

Ленина в этот период интересовал вопрос захвата власти в России, для чего ему была необходима теоретическая разработка тезиса о неприемлемости раздробления революционной партии по национальным отрядам. Сталин согласился этот тезис теоретически обосновать в своей работе, но, в отличие от Ленина, кавказский революционер смотрел гораздо дальше. Будущего генсека правящей политической партии интересовало, каким должно быть государственное устройство страны после победы революции.

Исходя из многонационального этнического состава Российской империи, ленинский протеже в своем очерке обосновал тезис о неприемлемости для России федеративного устройства. «Организационный федерализм, — писал он, — таит в себе элементы разложения и сепаратизма… Полное обособление, полный разрыв — вот что показывает “русская практика” федерализма».

Выступив за соблюдение прав национальных меньшинств (национальные школы, родной язык, свобода вероисповедания), Сталин четко сформулировал мысль о том, что после победы революции для любой нации в рамках России речь не может идти ни о какой форме национального самоопределения — только «культурно-национальная автономия». Мы должны исходить из «целости государства национальностей, — пишет Сталин, — самоопределение же выходит из рамок такой целости. Национальная автономия противоречит всему ходу развития наций… Непригодная для настоящего, национальная автономия еще более непригодна для будущего, социалистического общества»{42}.

Не менее жестко ставит Сталин вопрос и о неприемлемости для России любой формы федерального государства{43}.

Ильич, конечно, заметил, что сталинская линия отличается от его собственных взглядов, причем довольно сильно, но спорить со Сталиным не стал, решил эту проблему по-иному. В 1914 году вождь публикует статью «О праве наций на самоопределение», где расставляет все точки над «i». В частности, сформулировал тезис о том, что каждая национальная общность имеет полное право отделиться и образовать собственное независимое государство. Р. Такер, один из немногих западных советологов, кто сумел это разглядеть, подметил, что подход Ленина к решению кардинального для России вопроса — национального — «существенно отличался от сталинской расстановки акцентов»{44}.

Забегая вперед, следует сказать, что именно разногласия по национальному вопросу между двумя вождями (настоящим и будущим) привели позже, на закате ленинского земного срока, к радикальному расхождению между ними и по вопросам международной роли СССР, и по вопросам государственного ее устройства. В конечном итоге в этой борьбе взглядов Ленин уже после своей смерти политически и идеологически все равно одержал победу: Сталин построил именно такое так называемое социалистическое общество, которое Ленин с созданной им большевистской партией для России и готовил — казарменный социализм.

Сталин не смог отойти от этого ленинского предначертания в силу нереформированности системы и идеологии, заложенной большевиками после октябрьского переворота. Мы и сегодня все еще живем в этом ленинско-сталинском социализме. Окончательное избавление от этой ленинской модели у нас, по-видимому, еще впереди, но свет в конце этого ленинско-сталинского туннеля уже проглядывается.

А пока, в 1913 году, Сталин еще свободно высказывает свои взгляды на будущее России. Через несколько лет, в апреле 1917-го, эти расхождения примут еще более острый характер:

АПРЕЛЬСКИЙ ШОК: ЭВОЛЮЦИЯ ИЛИ РЕВОЛЮЦИЯ?

Составитель 17-го тома сочинений И. Сталина Ричард Косолапов, характеризуя личность Сталина, сделал такую запись: «Сталин был человеком неробкого десятка. Трудно судить о его тернистом жизненном пути в целом, но после Октября на этом пути выделяются по меньшей мере три ситуации, которые даже для Сталина выглядят шоковыми. Первая — это заявление Ленина о возможности разрыва с ним отношений 5 марта 1922 года; вторая — самоубийство жены, Н.С. Аллилуевой, 8 ноября 1932 года; третья — нападение гитлеровской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года»{45}.

Оспаривать это суждение не стану. Однако хотел бы заметить, что, на мой взгляд, первое по-настоящему шоковое состояние Сталин пережил 4 апреля 1917 года, когда увидел, что прибывший из Швейцарии в Петроград Ленин дезавуировал все из того, что говорил за весь март месяц Сталин по прибытии из Ачинска в столицу России.

Впрочем, слово «увидел» я, наверное, употребил неправильно. Правильно сказать — «услышал». Встречать своего вождя на Финляндский вокзал Сталин не поехал. Вряд ли потому, что недосуг было. Скорее всего, не посчитал нужным. За проведенный в Петрограде март месяц, когда он и Каменев захватили власть в газете «Правда», Сталин уверился в том, что только они адекватно оценивают сложившуюся в столице и в стране революционную ситуацию. Ленин, считал он, живя за границей, что называется, утерял нюх и его в эту ситуацию следует ввести. Но вождь посчитал, что дело обстоит совсем не так, как представляли себе Сталин и Каменев.

Уже через несколько часов после приезда в Петроград, утром 4 апреля (по новому стилю), Ленин объяснил всем, «кто есть кто» в русской революции с точки зрения большевизма, и поставил Сталина на подобающее ему место.

Апрельские тезисы вождя большевиков, выкрикнутые им в лицо немногочисленной аудитории в Таврическом дворце, куда он приехал прямо с Финляндского вокзала, не только круто ломали все представления Сталина об учении марксизма. Будущего генсека в буквальном смысле потрясло то, что Ленин обозвал его и Каменева «изменниками международного социализма» и заявил, что ему, Ленину, «не по пути с ними».

Правда, по именам Ленин никого не назвал. Может быть, потому, что щадил их самолюбие. Но скорее всего, в силу отличавшего его всегда прагматичного расчета: основатель большевизма никогда не разбрасывался кадрами, если впереди маячила возможность их использования. Однако, чтобы ни у кого не возникало сомнений, против кого направлены его филиппики, вождь прямо называет редакцию «Правды», которая вела отличную от ленинских взглядов политическую линию. Поскольку же «Правдой» в течение марта, после возвращения из сибирской ссылки, руководили Сталин и Каменев, все всё поняли{46}.

Сталин был ошеломлен и потрясен, но возражать Ленину не мог и потому был вынужден ломать себя психологически, идейно, идеологически. И сломал, но не сразу. Это шоковое состояние длилось несколько месяцев. По-настоящему Сталин пришел в себя и вновь обрел уверенность в своих силах только на фронтах Гражданской войны. Именно этим шоковым состоянием можно объяснить очень скромную роль будущего генсека в подготовке октябрьского переворота. У Троцкого позже были основания упрекать Сталина в этой скромности.

О причинах такого развития событий и в советскую эпоху, и в наше время пишут мало. А развивалось все так.

Сталин вернулся вместе с Каменевым в Петроград в марте 1917 года и они сразу взяли на себя руководство печатным большевистским органом газетой «Правда». И именно эта газета в номере от 8 апреля объявила «схему т. Ленина» «неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитана на немедленное перерождение революции в социалистическую» (а номер газеты вышел в свет за подписью Сталина){47}.

Тремя днями ранее, на заседании Русского Бюро ЦК, Сталин охарактеризовал Апрельские тезисы как «“схему”, лишенную фактов, в силу чего она не является удовлетворительной»{48}. Естественно, что ни в какое собрание сочинений Сталина эта фраза не вошла, ни в прижизненное генсека, ни в то, которое уже в наши дни продолжил Р. Косолапов.

Эти факты говорят о том, что перед Сталиным в этот момент вопрос о подготовке социалистической революции вообще не стоял.

Сталин к моменту возвращения в Петроград твердо, как и Каменев, стоял на позиции, согласно которой, как образно выразился Г.В. Плеханов, Россия еще не смолола муки, из которой можно было бы испечь пирог социалистической революции. России, вслед за Плехановым и Каменевым считал будущий генсек, нужно пройти долгий исторический путь развития парламентской демократии, прежде чем можно будет ставить вопрос о социалистической революции. Главное на данный момент — свержение царского самодержавия — уже проделано в ходе Февральской революции, а дальше надо просто углублять и расширять эти завоевания.

Весь март Сталин помещал в «Правде» статьи, подписанные собственным именем, и неподписанные, где выступал за скорейший созыв Учредительного собрания как легитимного органа революции{49}.

В эти же дни Сталин опубликует свою точку зрения на государственное устройство России, по поводу которой в конце 1922 года радикально разойдется с Лениным и, только отступив перед бешеным напором вождя большевиков, удержится в узком руководстве партии.