Огненная земля - Первенцев Аркадий Алексеевич

— Водят по кладбищам! — недовольно пробрюзжал Шулик. — И так не сладко, а тут вспоминают, что и у тебя билет с пересадкой.

— Да замолчите вы, чекалки! — укорил их пожилой пулеметчик в рыжей шапке-ушанке.

Присутствие в батальоне пожилого человека объяснялось только тем, что Курдюмов, или, как его называли, дядько Петро, был рекомендован командованием флота в морскую пехоту, так как отлично знал побережье и добровольно пожелал сражаться с фашистскими захватчиками.

Шулик хмыкнул и заломил бескозырку?

— Ты что, дядько Петро?

— Непутевщина, — со вздохом сказал Курдюмов. — Охота у вас все по крышам голубей гонять. Подучиться бы вам еще, зеленой вербе.

— Подученным умом до порога жить, дядько Петро! — огрызнулся Шулик.

Курдюмов отвернулся. Шулик, хихикнув, подтолкнул Брызгалова:

— Осечка у дядька Петра, Брызгалов.

Брызгалов не поддержал приятеля.

Баштовой начал свою речь.

Брызгалов слушал начальника штаба, слушал его теперь и Шулик, подняв голову кверху, слушал Курдюмов, стиснутый двумя пулеметчиками, слушали все.

Баштовой говорил взволнованно, взмахивая сжатым кулаком.

Он рассказывал о том, как ночью под четвертое февраля этого года десантный отряд майора Куникова бесшумно подплыл к берегам, занятым противником, — к восточному берегу Цемесской бухты.

Люди насторожились. Им, готовящимся к такому же делу, тоже нужно подбираться именно так — бесшумно. Люди притихли, и теперь слышен был даже назойливый гул шмеля.

Начальник штаба говорил:

— Выполняя клятву советской Родине, моряки шли на подвиг, на смерть или победу… — Баштовой как бы сближал Куникова с этими простыми людьми, описывая его внешний вид: — На груди автомат, в теплом, стального цвета ватнике, в такой же шапке-ушанке, слегка надвинутой на брови, неся на себе две тысячи патронов и десять гранат, майор Куников одним из первых подошел на флагманском катере к вражескому берегу и начал грозный победный бой с врагом. Он быстро парализовал береговую оборону немцев и вместе со своими отважными друзьями-моряками выполнил приказ командования, захватив плацдарм, и ворвался в предместье города — Станичку, которую сейчас жители Новороссийска назвали Куниковкой…

Шулик так внимательно слушал, что дядя Петро, искоса взглянув на него, одобрительно кивнул головой.

Баштовой рассказывал, как восемь дней отряд Куникова вел бой на «Малой земле», как не сдвинулись ни на шаг моряки, как погибали боевые друзья майора — офицеры Костиков, Таранов, как, прикрыв Куникова своей грудью, свалился верный и бесстрашный его адъютант Хоботов, прошедший вместе с ним тяжелый путь от Азовского моря.

— Мы победили. Плацдарм был взят, отвоеван, удержан…

Баштовой рассказал, как Куников был в самых опасных местах и как вместе с моряками бесстрашно бросился в контратаку.

Восемь дней сражался Куников, а одиннадцатого февраля не стало старшего морского начальника «Малой земли», как его называли моряки.

Позади Букреева стоял незаметно подошедший Звенягин и внимательно слушал.

Когда Букреев после начальника штаба решил говорить и снял свою морскую фуражку, Звенягин с любопытством приподнял брови. Сейчас, после очень простой и человечной речи Баштового, так легко допустить ошибку. Все ясно, цель достигнута. Что может добавить новый и еще неизвестный боевыми делами командир батальона?

— Друзья моряки, — тихо сказал Букреев, — мне еще не пришлось рядом с вами сражаться. Но я — советский офицер, пятнадцать лет своих отдавший армии. Я верю в вас, а вы доверьтесь мне. Клянусь здесь, перед могилой героя — майора Куникова, что я буду стараться быть подобным ему… Клянусь быть верным народу, партии, Родине…

Букреев хотел еще что-то сказать, но моряки уже подняли, по традиции морской пехоты, бескозырки на дула винтовок и автоматов и как бы проголосовали доверие своему новому командиру.

Моряки подняли бескозырки на дула винтовок и автоматов.

— День первый, всегда трудновато, — сказал Звенягин, представляясь Букрееву. — Потом сами привыкнете. К вам привыкнут. И все пойдет нормально.

Глава восьмая

Поручив батальон Батракову, Букреев искал Тузина, чтобы вместе с ним явиться к адмиралу. Манжула хотел сопровождать комбата, но тот приказал ему оставаться на занятиях.

День первый, как выразился Звенягин, начинался неплохо. Букреев был доволен общим состоянием батальона и офицерским составом.

Букреев шел быстро, чтобы проверить сердце.

Тузин появился неожиданно из-за кустов шиповника, усыпанного яркими плодами, выделяющимися на фоне умирающей листвы.

— Майор, а вы мне нужны! — весело воскликнул Букреев. — Надо идти к адмиралу.

Тузин остановился, зажав потухшую папиросу под широкими, рыжеватыми с проседью усиками.

— Так… Уже — майор, уже — вы…

— Тю, чертило! Тебе, право, не угодишь, Тузин.

Тузин вынул зажигалку, сделанную из прозрачного авиационного стекла, с надписью: «Участнику Отечественной войны майору Тузину». Крутя закопченными пальцами колесико, он старался прикрыть надпись, и это Букреев посчитал хорошим знаком. Холодная голубоватая искра, сверкнувшая несколько раз, фитиль не зажгла. Тузин спрятал зажигалку в карманчик для часов и выбросил окурок.

— Подсидел, подсидел ты меня, Букреев. Не знал тебя, оказывается… Ловок.

— Не глупи, Тузин… — сдержанно сказал Букреев. — Все для меня было полной неожиданностью. Я когда узнал, что с тобой неважно…

— Что же, выслуживайся, — хмуро вглядываясь в лицо Букреева из-под своих нависших бровей, процедил Тузин. — Не поздно ли только начал? Много времени зря потерял. Хотя тогда не то… отступали. Теперь самый раз… Дуй, дуй до горы, товарищ командир батальона!

— Мне просто странно слышать от тебя… такое, — с раздражением заметил Букреев. — Ведь ты все же офицер, а не базарная торговка. Как не стыдно только!

— Ну что же, сообщи. Скажи Батракову, у него есть политдонесения. Помог меня сковырнуть, поможет и добить. Да… Не успел с катера сойти, не успел в батальоне появиться — и сразу к адмиралу. Далеко пойдешь, Букреев. Ты что же это, меня оговаривал по радио или телефонно-телеграфной связи? Манжулу за тобой послали, «телохранителя». Специальным самолетом. Фигурой какой ты стал, а?

— Чепуху ты городишь, Тузин… Сколько выпил? Весь исцарапался.

— Выпил двести граммов. Точно. Оборвался, собирая шиповник, или, как некоторые выражаются, витамин цэ. Понятно?

Тузин похлопал по оттопыренным карманам, покачался на широко расставленных ногах, сбил на Затылок фуражку. На лбу прилипли редкие волосинки, пояс спустился, сапоги были запылены.

— Ничего не понимаю, Тузин, — брезгливо разглядывая его, сказал Букреев. — Вижу одно: в таком виде нельзя тебе появляться на глаза адмиралу. Я хотел сегодня закончить все формальности.

— Почему? Пойдем к адмиралу. Я собирал витамин цэ… Мозолил всем глаза и рвал ягоды. — Он вывернул карманы, и шиповник посыпался на землю. — Ягоды или, как там их, плоды, овощи — словом, витамин цэ.

— Заладил, как сорока! Смешно.

— Смешно? Нет, не смешно… Это я для того, чтобы поднять твой авторитет. Меня Батраков учить вздумал: «Не подрывай авторитет нового командира». Вот я и не подрываю. Раз, по заявлению нового командира, сделанному самому адмиралу, я люблю витамин цэ — значит, я должен его собирать. Букреев не может ошибаться, врать… Теперь понял?

— А-а-а, — Букреев улыбнулся, — вот ты к чему? Смешной ты человек. Знаешь, давай-ка я тебя отведу домой, проспись, а потом к вечеру отрапортуем.

— Ты должен теперь говорить по их, по-морскому: «Отдавать рапорт…» Рапорт. Вместо компаса — компас. Ударять на «а». А потом еще киль, корма, клотик, трап, гальюн. — Тузин подступил к Букрееву, ухмыльнулся. — Морской картуз надел. Ловко! Ха-ха… Сразу подмазываться. Верный ход. Пятнадцать лет носил такую фуражку, — тут он ударил щелчком по своему козырьку, — и за пятнадцать минут такая перемена. К ним не подмажешься, Букреев.