Список для выживания - Кортни Шейнмел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слоун? – окликнула Джуно. – Все хорошо?
– Я боюсь возвращаться. Вдруг меня о чем-нибудь спросят или просто, ну, посмотрят на меня и я разрыдаюсь?
– Ну и разрыдаешься. Им станет неловко, и они, наверное, предложат тебе салфетку или типа того.
– Все будут на меня глазеть, – твердила я.
– Ну да, несколько дней так и будет. Но потом привыкнут, что ты вернулась.
– Наверное.
– Я понимаю, тебе тяжело, – сказала Джуно. – Мне вообще в школе не нравится. Но я так рада, что ты возвращаешься. Без тебя было ужасно. Вот ты сейчас залезла в машину, и у меня было такое ощущение… ну, как когда сидишь в кафе и умираешь с голоду. Прям руку сейчас свою съешь. И вот тебе приносят еду, ты ее пробуешь, и она еще вкуснее, чем ты думала.
– Хорошая метафора, – признала я. И добавила: – Спасибо.
– Пожалуйста.
Я наклонилась и увеличила громкость настолько, чтобы Джуно было слышно. Ее мама говорила, что кохлеарный имплантат – это настоящее чудо. Если бы Джуно оглохла пятьдесят лет назад, врачи не смогли бы вернуть ей слух. Но даже эта операция не давала идеального результата.
«Раз в миллион лет женщина берется за оружие», – пела богиня. Это была запись живого исполнения, песня «Рианнон». Джуно завернула на школьную парковку и примостилась в заднем ряду. Она всегда там парковалась, потому что там было меньше шансов, что кто-нибудь втиснется на соседнее место, слишком сильно откроет дверь и поцарапает одну из драгоценных дверей «буллита». Джуно переключила рычаг на парковку, но не стала глушить двигатель, пока не закончилась песня.
Он жить не может без нее, не уходи, постой.
8
БЫЛО СТРАННО, ЧТО ничего не изменилось. Подобные фразы я много раз видела в книгах. Когда происходит что-то грандиозное, и героиня удивляется, что все вокруг нее осталось по-старому. Как банально. Но в то же время как точно. Мне казалось, что в школе все будет по-другому, потому что я стала другой, но меня ждал все тот же потрескавшийся линолеум в коридорах и те же сине-голубые стены. Несмотря на прежнюю обстановку, все казалось незнакомым. Как будто я прилетела из космоса и увидела все это в первый раз. В коридоре школы висел плакат. Я училась здесь уже год, но раньше его не замечала. «Нашу личность определяют не ошибки».
«Хм, – подумала я, – иногда это не так».
Шла последняя учебная неделя перед экзаменами. Отличники были погружены в учебники. Те, кто не особо учился до этого, вдруг стали ходить на все уроки, внимательно слушали учителей и просили у одноклассников старые конспекты. Заметив меня, некоторые отводили взгляд, а другие, наоборот, слишком долго на меня смотрели или подходили обнять. А потом шли дальше беспокоиться об оценках и своих делах.
Понедельник перетек во вторник, а потом в среду. По утрам у меня было четыре урока, потом обед, потом еще четыре урока. Джуно была права насчет того, что все ко мне привыкнут, и иногда я и сама забывала, что произошло. У меня как бы срабатывала мышечная память о том, что такое быть обыкновенной школьницей без недавно умершей сестры. Однажды я даже рассмеялась над шуткой Меган Хофстедер про учителя истории. Но тут же одернула себя и вдруг невероятно остро осознала, кто я и что потеряла. В минуты такой гиперосознанности все казалось нереальным, особенно когда знаешь, что вечером вернешься домой, пройдешь мимо закрытой комнаты Талли, а ее там не будет.
Среда перетекла в четверг. И настала пятница. Почти закончилась первая неделя ПСТ. Четвертым уроком шли углубленная английская литература и письмо, их вела доктор Ли. «Как у вас продвигается написание выпускного рассказа?» – спросила доктор Ли.
Из всех предметов, которые я выбрала, только у доктора Ли не было выпускного экзамена. Вместо этого надо было написать короткий рассказ. Я начала писать свой несколько недель назад. Но потом умерла Талли. С тех пор я им не занималась. Он так и остался на стадии тошнотного первого черновика.
– Я знаю, что слово на букву «с» запрещено, – начала Меган Хофстедер.
Доктор Ли посмотрела на нее с недоумением.
– Ступор, – пояснила Меган. – Я про ступор.
– А, – кивнула доктор Ли. – Я думала, ты про другое слово, но да, это слово у нас тоже запрещено.
– Что ж, рискуя нарушить правило, признаюсь, что я в ступоре, – продолжила Меган. – Я дописала рассказ до середины, но не знаю, как закончить. У меня даже плохо не получается писать.
– Можем встретиться после уроков и обсудить твой рассказ подробно, – ответила доктор Ли. – Но в целом могу сказать, что в писательстве главное – поверить в себя. Поверить, что идея в вашей голове заслуживает жизни. По сути, таким образом вы показываете, что сами заслуживаете жизни. Слово на букву «с», как ты его назвала, обычно знак, что мы сомневаемся в собственной значимости. Противоположность веры в себя. Покойный сенатор Пол Цонгас как-то сказал: «На смертном одре никто не жалуется, что мало работал». Лично я всегда считала это чепухой. Практически все мои знакомые писатели на смертном одре придвинули бы ноутбуки поближе, потому что в этой ситуации терять уже нечего и поверить в себя нетрудно. Правильнее было бы сказать так: «На смертном одре никто не жалуется, что мало волновался». Так что мой вам совет: не тратьте время на волнение по поводу своих рассказов. Просто пишите их, а потом редактируйте, редактируйте и редактируйте.
Всего за две минуты она произнесла «на смертном одре» три раза. Каждый раз у меня в груди что-то сжималось. У Талли не было ни работы, ни смертного одра. У нее был смертный пол. Сказала ли она что-нибудь, лежа на том полу? Я никогда не узнаю. Но она все же оставила в кармане список.
Вспомнив об этом, я потянулась рукой в карман. В тот день я взяла список Талли с собой, и сердце забилось чаще, пока я пыталась нашарить его пальцами. А, вот он. Края у него поистрепались, потому что я постоянно его мусолила, стали мягкими и шершавыми. Когда я разворачивала листок, на истончившихся сгибах я заметила небольшие разрывы. Может, стоит его заламинировать. Но если
