Самба-храбрец. Сказки и легенды Сенегала - Автор неизвестен

Взял охотник свой посох и пошел к себе, улыбаясь. Ничего, что он вернется без добычи! Зато пусть этот крокодил поползает на своем плоском брюхе по саванне! Будет знать, чем платят за добро.

А папаша-крокодил потащился к далекой реке, горько сетуя на свою глупость и жадность.

Но всех довольнее был, конечно, заяц Лёк!

Ловко он их рассудил!

И, посмеиваясь в усы, заяц Лёк ускакал в темноту.

Смерть осла

Осел подох — благодать!

Больше не будет ветры пускать!

Все на свете знают и всегда знали, как заяц Лёк нуждается в остром языке. Это его единственное достояние и его единственное оружие.

Многие испытали на себе остроту его языка, и все под конец притерпелись, только поеживались, когда заяц Лёк, подергивая носом, изрекал неоспоримые, трижды неприятные истины или делал еще более неприятные намеки.

Недовольство изъявлял только М'Бам-осел, который знал зайца куда хуже, чем гиена Буки, старый, непримиримый враг зайца Лёка, и конечно, хуже, чем все прочие жители саванны, — из племени пернатых или племени мохнатых, таких, как лев Гайенде, Ниейе-слон, М'Билла-лань, Натт-индюшка, Тиокер-куропатка. И даже хуже обитателей рек, озер и болот: крокодилихи Диассиги, и жабы М'Ботта, и всех их сородичей.

М'Бам-осел жил в этих краях совсем недавно. Потому, видно, он и опростоволосился. А может быть, во всем виноват его ослиный нрав. Так, во всяком случае, говорили все их соседи, ближние и дальние, и даже случайные прохожие.

Заяц Лёк мало кому доверял, но относился ко всем терпимо, и, однако, даже его терпение лопнуло!

Жил М'Бам-осел рядом с зайцем Лёком, и разделяла их дворы всего лишь глинобитная стена. И о чем бы заяц ни говорил, М'Бам-осел все подслушивал и все принимал на свой счет.

Упомянул заяц как-то об ушах, которыми бог-создатель не обделил его в день раздачи ушей.

— Сколько ни тряси головой, — сказал он, — от своих ушей не избавишься, будь они короткие или длинные!

М'Бам-осел решил, что это про него сказано. Заговорил как-то заяц о слабоумных и сказал:

— Дурак Дофф и нити не спрядет, а дай ему готовый моток — все перепутает!

М'Бам-осел, как всегда, решил, что это тоже про него. Заговорили как-то в доме у Лёка о шкурах, и заяц заметил:

— Встал на молитву — не все ли равно, какая под тобой шкура, хорошая или плохая.

М'Бам-осел решил, что заяц намекает, будто его ослиная шкура плоха и презренна в глазах Серинь-марабута.

И еще М'Бам-осел обижался и оскорблялся, когда заяц Лёк повторял старую мудрую поговорку:

— Сколько в пыли ни катайся, шкуру перепачкаешь, а блох не передавишь!

Ведь любимая забава ослов — кататься в пыли, брыкаться, реветь и громко пускать ветры.

Как уже было сказано, жили заяц Лёк и М'Бам-осел по соседству, и осел слышал все, о чем говорил заяц у себя во дворе или в хижине со своими детьми, соседями или с прохожими путниками.

Но у Лёка уши были еще более чуткими, чем у осла, он тоже прекрасно слышал все, что осел говорил о нем своим родичам, и скоро узнал, какие чувства питает осел к нему и его зайчатам.

С каждым днем осел ненавидел Длинноухого все сильнее, злоба переполняла его ослиное сердце, разливалась по всему его телу и скапливалась в копытах задних ног. Поэтому где бы заяц ни встречал осла: на тропинках ли, ведущих в поля, на деревенских ли улочках, на водопое или на площади совета, — он всегда держался от своего врага подальше.

Но однажды, несмотря на свой благодушный и веселый нрав, он рассердился и громко заметил:

— На дураков не зря надевают путы! А про путы верно сказано: «Сколько путы ни мой, от них все равно воняет».

Тут уж не оставалось места для сомнений: распроклятый заяц издевался над самим М'Бамом и над всем ослиным племенем! М'Бам-осел слышал еще мальцом, что люди заставляют его родичей-ослов таскать днем тяжелые вьюки, а по вечерам спутывают им ноги и палками выгоняют их на пастбище.

В тот же день принялся заяц чинить ограду, отделявшую его двор от двора осла. И, замазывая глиной трещины в стене, он вскричал:

Когда ослы тешатся — о стену чешутся,А когда развлекаются — ревут и брыкаются, —Боже спаси от таких соседей!

Услышав его, осел М'Бам пожалел, что поселился рядом с Длинноухим. Вся ею родня, родичи его жен, все его жены и даже дети укоряли его, что он слишком долго терпит насмешки зайца, и говорили, что ему давно уже пора проучить наглеца. Однако проучить зайца было не так-то легко. Целый день старался М'Бам загнать его в угол, прижать к непролазным зарослям или к подножью дерева, к обрыву или к черному берегу или застать врасплох на узкой тропинке — но тщетно! Заяц был слишком хитер!

К вечеру вся ослиная семья собралась на совет. Долго они судили, рядили и под конец решили: для спасения ослиной чести М'Бам непременно должен хотя бы разок лягнуть зайца.

Но есть поговорка: «Чтобы утереть верблюду слюни, надо допрыгнуть до его морды». На другое утро проснулся Лёк и подумал: «Почему за стеной у ослов так тихо?»

Долго раздумывать он не стал и отправился в поле.

Зато дети Лёка, зайчата, когда проснулись, очень удивились.

Солнце давно уже встало, а за стеной у ослов почему-то никто не ревел, не брыкался, не дрался и не ругался. И совсем уже всполошились зайчата, когда услышали жалобные вопли, стоны, плач и причитания.

— Что случилось в доме соседа? — спрашивали они друг друга.

Но долго удивляться им не пришлось. Тхиойе-попугай, глашатай их деревни и всей округи, прилетел к ним и прокричал:

— Сосед ваш М'Бам ночью занемог и, не дожив до утра, скончался! Несчастная семья его в отчаянье и горе! Дети М'Бама и его родичи поручили мне известить об этом всех жителей деревни, но прежде всего вашего отца. Ведь он их ближайший сосед, а ближайший сосед почти что родственник…

— Наш отец давно в поле! — ответили зайчата. Попугай Тхиойе полетел в поле, нашел там зайца и сообщил ему о кончине его соседа.

— М'Бам умер?

Заяц Лёк так удивился, что замер с поднятой мотыгой.

— Да, его дети сказали мне об этом, я сказал твоим детям, а они сказали, что ты здесь.

— М'Бам умер? — повторил заяц. — И господь призвал его, даже не предупредив ни разу?

Но спрашивал он, видно, самого себя, а не Тхиойе-попугая, глашатая с кривым клювом, потому что тут же добавил:

— Что ж, пусть господь упокоит его душу и не спешит призывать к себе нас!

И заяц вонзил мотыгу в жирную землю, снова принимаясь за работу.

— По послушай, Лёк, — прокричал Тхиойе-попугай, глашатай с круглым языком, — дети покойного М'Бама просили, чтобы ты зашел к ним в дом.

— Чтобы я зашел к ним в дом? — еще больше удивился заяц. — Зачем?

— Ты ведь их ближайший сосед, — объяснил деревенский глашатай.

— А что мне делать у них в доме?

— Право же, я не знаю. Они вопили, рыдали и причитали и только сказали мне сквозь слезы, чтобы я привел тебя, Лёк.

— Ладно, пойдем! — согласился заяц Лёк.

Лёк поскакал по тропинке, а Тхиойе полетел за ним, перепархивая с куста на куст, и вскоре они приблизились к дому М'Бама.

Вдова, дети и вся родня усопшего встретили зайца Лёка скорбно и почтительно. Старший из сыновей М'Бама, Фали, сказал:

— Дядюшка Лёк, перед тем как покинуть нас навсегда, в тот утренний час, когда земля уже остывала, отец, собрав последние силы, прошептал: «Упроси нашего Лёка, чтобы он прочел над моими бренными останками погребальную молитву!»

Заяц сделал три шажка вперед и спросил:

— А где же эти бренные останки?

— Тело нашего отца вон в той большой хижине, — ответил старший из сирот.

Лёк дошел с ним до двери большой хижины, сунул внутрь свой нос и тотчас повернулся к ослиной семье, которая следовала за ним по пятам.

— Вы говорите, что М'Бам умер?

— Да, дядюшка! — ответил Фали, старший сын М'Бама. — Он скончался с последним криком Сэкха-петуха.

— Вы ошиблись, он вовсе не умер — жив! Радуйтесь! Мне незачем читать молитву.

И заяц поскакал к себе домой, так как было уже слишком жарко для работы в поле.

Но едва он вошел в свою хижину, как Тхиойе-попугай перепорхнул через стену и снова позвал его к М'Баму.

Заяц прибежал к большой хижине, сунул в открытую дверь мордочку, сморщил нос и объявил:

— Я же вам говорю, М'Бам не умер. Лежит он, правда, на спине, но ноги у него согнуты, а у дохлых ослов они прямые, как палки.

И заяц вернулся к себе.

Но едва он начал снимать сандалии, как за ним снова прилетел Тхиойе-попугай и отвел его к большой хижине. М'Бам лежал на спине, и ноги его торчали вверх, словно палки.

— Но почему у него не раздут живот и зубы не оскалены? — удивился заяц. — Нет, он еще не подох!