Орлята партизанских лесов - Яков Давидзон

— Будь по-твоему, — согласился Фёдоров. — Только парня береги. Он и жить-то ещё не начал…

Определили комсомольца Васюка в первую роту, выдали карабин.

— Смотри, Ванюша, без меня на первых порах вперёд не забегай! А то я твой характер знаю: самостоятельность — штука хорошая, но здесь война, — сурово предупредил односельчанин.

Его слова Иван пропустил мимо ушей. Он — партизан и это главное. Теперь — поскорее бы в бой.

Это нетерпеливое желание бить врага едва не кончилось для Ивана плачевно. Взвод, где служил Васюк, участвовал в разгроме вражеского транспорта. Нападение прошло успешно, и партизаны, верные своей тактике, стали уходить. Тем более, что из ближайшего села к немцам уже спешила помощь.

А Иван, не обратив внимания на команду «отходить!», поджидал врага. Он выбирал цель и нажимал и нажимал на курок. Хватился тогда, когда затвор глухо щёлкнул, а выстрела не последовало. Жандармы и полицаи стали окружать партизана, решив, видимо, взять его живым. В самый последний момент подоспели товарищи и отбили парнишку. Разъярённый командир доложил Фёдорову о случившемся. «Всё, — решил Васюк. — Теперь уж точно отправят в обоз, к старикам да женщинам. Буду на кухне пропадать!»

Но Алексей Фёдорович, выслушав доклад командира взвода, подошёл к Васюку и спросил:

— А не страшно было одному остаться? Ведь фашисты по головке бы тебя не погладили…

— Нет, не страшно. Только обида жгла, что ни одного так и не убил. Руки у меня тряслись, товарищ командир, — честно признался Ваня.

Фёдоров не удержался и рассмеялся.

— Значит, так. Винтовку у партизана Васюка отобрать… — Фёдоров сделал паузу и вдруг сказал: — Выдать пулемёт Дегтярёва. Там патронов поболее!

Большего счастья Иван Васюк в жизни своей не испытывал. Ручной пулемёт Дегтярёва! Да он и мечтать об этом не смел!

…Их собрали после завтрака по сигналу тревоги, построили. Партизаны терялись в догадках — ведь ещё накануне было объявлено, что рота получает днёвку. А это значило, что они будут чистить и приводить в порядок оружие, стирать личные вещи, слушать лекцию, а свободное время посвятят отдыху. Заранее радовались — не часто такие дни выпадали на долю народных мстителей.

Вскоре всё прояснилось. Из Гомеля от связного-железнодорожника принесли сообщение: 28 апреля, примерно в полдень, по железной дороге Гомель — Брянск проследует состав из четырёх мягких вагонов. В этом поезде возвращаются на фронт после отдыха в тылу около двухсот немецких офицеров.

Три диверсионные группы были срочно направлены к железной дороге. В той, куда включили Ивана Васюка, был ещё один пулемётчик, девять автоматчиков и минёр-подрывник.

Времени оставалось в обрез.

Первая и вторая группы были обнаружены охраной и сильным огнём оттеснены в лес. Часовые вдоль пути стояли на расстоянии прямой видимости и перекликались между собой. Снять их было невозможно. И день, как назло, выдался яркий, солнечный — человека за километр видно. Кроме того, по линии курсировала автодрезина с двумя пулемётами.

— Задачка… — размышлял вслух минёр. — Глядишь, немцы и впрямь на фронт уедут. Приедут и будут рассказывать, как партизаны им ручкой на прощанье помахали… Не может быть, чтоб не было выхода!

— Даже если мы все вместе поднимемся и кинемся в атаку, поезд пройдёт… Особенно после того, как часовые обнаружили партизан, — невесело ответил второй пулемётчик. — Только в двух местах и можно было подступиться к насыпи. И оба уже опробованы нашими товарищами. Кровью опробованы…

— Можно подойти… вернее, подползти, — неуверенно предложил Иван Васюк. — Далеко, правда, ползти придётся…

— Ладно, говори, — сказал подрывник.

— Места я знаю здесь хорошо, — начал Иван. — Нужно отойти на километр в сторону Брянска…

— Ты что-то путаешь, парень, — не согласился подрывник. — Там же поле, чистое поле. Кустика не сыщешь!

— Есть лощинка. Короткая, правда, но часть дороги можно пройти, пригнувшись… А потом — ползком, по прошлогодней ржи…

— Дело говорит парень, — поддержали Ивана партизаны. — Да и выхода другого у нас нет.

Лощинку миновали быстро. Устали, взмокли. Но главные трудности были впереди. Прошлогоднюю нескошеную рожь зимними ветрами и снегопадами прижало к земле. Кое-где торчали островки крепкой ржи — тогда партизаны делали передышку. Поле тянулось километра четыре и подходило к самой железной дороге. Будь у немцев какой-нибудь наблюдательный пункт па высотке, они могли бы выстрелять партизан по одному, как зайцев.

Иван полз вместе с другими. Пулемёт мешал, ножки цеплялись за спутанные стебли. Руки кровоточили, глаза заливал пот. Но нельзя было ни на секунду распрямиться — по железнодорожному полотну расхаживали немецкие автоматчики. Они — и в этом заключалась хитрость партизан — не могли и подумать, что кто-то попытается подобраться к колее через открытое поле.

— Быстрее, быстрее, хлопцы, — подгонял уставших людей командир. Ему же было тяжелее всех: кроме автомата он тащил волоком оцинкованную коробку из-под патронов, куда набили шестнадцать килограммов тола. Это и была мина.

До двенадцати оставалось семь минут, когда партизаны залегли вдоль полотна. Вперёд поползли только подрывник и автоматчик.

А часовые, между тем, шагали навстречу друг другу. Уже был слышен издалека перестук колёс и шипение выпускаемого из котла пара. Иван не сводил глаз с двоих, распластавшихся под насыпью. Если часовые сделают навстречу друг другу ещё два десятка шагов, всё пропало.

Но немецкая пунктуальность выручила смельчаков. Каждый из часовых остановился именно там, где предписал им разводящий. Какие-то секунды они стояли, глядя друг на друга, и разошлись в разные стороны.

Минута была отпущена минёру на установку «сюрприза».

…Поезд катил медленно, хотя тянул всего лишь четыре пассажирских вагона. Паровоз толкал впереди платформу, гружёную мешками с землёй. В каждом тамбуре стояли автоматчики, замыкала состав платформа с зенитными пулемётами.

Когда взрыв подбросил паровоз, Иван вскочил на ноги и, подхватив пулемёт, побежал к насыпи. Упал, мгновенно установил «Дегтярёв» и открыл огонь с близкой дистанции. Его примеру последовали и остальные. Вскоре вагоны напоминали решето. Ни один гитлеровский офицер не доехал до фронта.

Нагруженная богатыми трофеями, группа возвращалась на базу. Со стороны железной дороги доносилась частая стрельба — это запоздалая охрана в бессильной злобе расстреливала… чистое поле.

За эту операцию Иван Васюк был награждён орденом Отечественной войны I степени.

Таким был один из многих боёв юного партизана-пулемётчика Ивана Васюка. Но далеко не всегда операции заканчивались успешно и без потерь. Ведь партизаны имели дело с врагом вооружённым, умным, коварным. И сегодня, спустя тридцать с лишним лет, отчётливо помнит Васюк тот июльский день 1943 года в злынковских лесах, когда партизаны пошли на прорыв. Много дней и ночей отбивались они в окружении. Кончались патроны, не оставалось лошадей, и раненых пришлось нести на носилках. Всё рассчитали гитлеровцы: перекрыли все выходы из леса, заминировали тропы, окружили колючей проволокой собственные позиции, каждый метр земли держали под прицелом. Но одного не учли — любви к своей Родине у бывших школьников, колхозников, рабочих, учителей, ставших партизанами.

На плечах врага ворвались народные мстители во вражеское расположение. Был среди них и Иван Васюк со своим верным другом пулемётом-«дегтярем». Он вбежал на свежую насыпь и, стоя, поливал свинцом разбегавшихся в панике фашистов. Не думал Иван Васюк об опасности, подстерегавшей его. Он мстил врагу за отца, за сожжённый дом, за своих товарищей, которые навсегда остались лежать на лесных, нагретых солнцем полянах…

…Раз в году, в День Победы, достаёт Иван Васюк свои ордена и медали. Кровью омыты партизанские награды. А светятся они мужеством, бесстрашием и любовью к Родине.

Красное знамя

С Ниной Созиной я впервые встретился в Белоруссии, под деревней Оревичи. Партизаны Ковпака только что разгромили фашистскую карательную экспедицию. Настроение у всех было приподнятое. Комиссар соединения Семён Васильевич Руднев сказал: «Товарищ Давидзон, вы непременно сфотографируйте Нину Созину. Смелая девушка!»

Вид у Нины был совсем не геройский, а самый что ни есть обыкновенный. Даже автомат, казалось, случайно попал к ней в руки.

Но минуло не так уж много времени, и я убедился — Нина действительно отважная партизанка.

Отец ушёл на фронт в последних числах июня 1941 года. В Путивле, где находился призывной пункт, было жарко, солнце раскалило, как сковороду, голую, без единого деревца площадь. Мать не плакала, но на неё страшно было смотреть. Нина как могла успокаивала её. Да разве успокоишь, когда за матерью, как цыплята за наседкой, выстроилось четверо — родные братья и сёстры Нины. Старшим среди них был двенадцатилетний Женька. Себя Нина считала взрослой: в комсомол поступила, правда, прибавив себе год. Отца Нина больше не видела. Когда немцы оккупировали Путивль и её родное село Линово, докатился слух, что отец лежит в госпитале, в плену, Хуторе-Михайловском. Мать мигом собралась туда, но вернулась едва жива — фашисты всех раненых сожгли… Лесник Георгий Иванович Замула, старинный друг отца, крепко обнял дрожавшую от потрясения Нину и сказал: