Капитал Российской империи. Практика политической экономии - Василий Галин

Наглядное представление о производительности регионов дает погубернская карта среднедушевого остатка хлебов. При росте урожайности от центра к Причерноморью на 20–40 % различия в производительности определялись, прежде всего, размерами посевной площади, приходящейся на душу населения, которая увеличивалась в том же направлении в 3–5 раз.

Распределение сельхозпроизводства наглядно отражалась и в различиях в режиме питания, который так же менялся с севера на юг. Вот как описывал его П. Грегори: «Российский народ обыкновенно ест три раза, но большая часть два раза. В Малой России же случается, что до пяти раз в день едят»[221]. Два раза ели в нечерноземной зоне, три – в черноземной, до пяти – на Украине и Предкавказье.

Питание в свою очередь так же оказывало самое непосредственное влияние на производительность труда. Указывая на эту сторону проблемы, С. Булгаков приводил «чрезвычайно выразительное свидетельство Дуэ относительно интенсивности американского труда: «От рабочего требуется здесь вдвое или втрое большее количество труда, чем в Европе. Машины на фабриках идут почти вдвое скорее, чем в Англии, и втрое скорее, чем в Германии. При прядении хлопка рабочий делает до 20 английских (4 немецких) миль; ткач, который не может присматривать, по крайней мере, за двумя станками, едва ли проживет своей заработной платой. Каменщик, который кладет в день менее 2500–3000 кирпичей, найдет работу только в случае большой нужды, потому что четырехэтажные дома в 25 футов ширины должны быть готовы в 4 месяца. Сельский рабочий должен быть в состоянии один наблюдать за 40 акрами, и при этом его рабочий день даже летом продолжается не более 10 часов. Здесь в Америке никто не располагает временем, чтобы курить во время работы. На фабриках нельзя болтать, и вообще делать какой-либо перерыв; это запрещено или же становится запрещенным само собою»…

Естественно, что такая напряженная работа, отмечал С. Булгаков, требует и соответствующего питания. «Одним картофелем, хлебом и вообще мучнистыми продуктами не может прожить ни один американский работник. Даже итальянцы, словаки и ирландцы, привыкшие дома к исключительно растительной пище, скоро усваивают привычку получать больше трех раз в день мясо или вместо него яйца, масло и сыр, молоко, рыбу и питательные напитки. Растительные блюда служат не больше как приправой и употребляются в малом количестве»[222].

В России же рацион крестьянина и рабочего состоял в основном из мучнистых продуктов и картофеля. По словам А. Энгельгардта, крестьяне земледельцы питаются «исключительно хлебом». «Вдоволь мяса могут есть только люди, на которых работают другие, и потому, только могут, что эти работающие на них питаются растительной пищей. Если вы имеете ежедневно бифштекс за завтраком, бульон и ростбиф за обедом, то это только потому, что есть тысячи людей, которые почти никогда не едят мяса, дети которых на имеют достаточно молока»[223]. По данным генерала В. Гурко, из призванных в 1871–1901 гг. крестьянских парней 40 % впервые в жизни пробовали мясо в армии[224]. Не случайно средний размер одежды русского крестьянина в начале XX в. едва достигал 44 размера. В городах у рабочих качество питания было не намного лучше: М. Давидович на основе анализа рациона Петербургских рабочих приходил к выводу: «бесполезный излишек углеводов, жировое недоедание и белковое голодание – вот сжатая характеристика питания нашего ткача и с ним и среднего петербургского рабочего…»[225]

Комплексную и наглядную оценку производительности труда сельского жителя дает сопоставление площади пашни и средней урожайности, отнесенных к численности сельского населения. По этому показателю производительности, Россия, как видно из приводимой таблицы, отставала от своих основных конкурентов в 2–4 раза. При этом под пашню в Европейской России к 1913 г., только под основные хлеба, было распахано более 72 % всей культивируемой земли, в то время как в Германии, Франции, США только 40–45 %, остальное находилось под лугами и пастбищами[226].

Производительность труда сельского жителя в зависимости от приходящейся на него площади зернового клина, пуд. в 1913 г.[227]

Благодаря высоким темпам роста населения доля культивируемых земель на каждую крестьянскую душу постепенно сокращалась, что соответственно еще больше снижало естественную производительность сельского труда, и приводило к все большему обнищанию крестьянства. С другой стороны исчерпание земельных ресурсов делало дальнейшее развитие сельского хозяйства России экстенсивными методами уже просто невозможным. Это был тупик и с появлением каждого следующего расширенного поколения, петля на шее русской цивилизации стягивалась все туже.

Надежда оставалась только на интенсификацию сельхозпроизводства. И здесь вроде бы существовала позитивная динамика, урожайность в России росла[228], правда не постепенно, а скачкообразно. Можно выделить три относительно стабильных этапа: первый – с 1868 г. до голода 1891 г., после которого средняя урожайность скачкообразно выросла на 16–24 %, второй – до голода и революции 1905 гг., тогда скачок составил 5–8 %, и затем третий с 1907 по 1915 гг.

Урожайность зерновых в Европейской России, со средними трендами по периодам, ц/га[229]

Но даже эта динамика не дает всей полноты картины, поскольку рост урожайности обеспечивали, прежде всего, южно-степные промышленные сельхозпредприятия. На остальной территории Европейской России урожайность не только не росла, а наоборот снижалась, поскольку крестьяне из-за недостатка земли распахивали пастбища. В результате, как сообщал справочник «Россия, ее настоящее и прошедшее» (1900 г.) «В центральной и южной России скот зимой кормится почти исключительно соломой, а так как урожаи хлебов в последние 10–15 лет очень понизились и все чаще стали повторяться недороды, то скотоводство еще более стало ухудшаться и сокращаться из-за недостатка корма»[230].

Начиная со второй половины 1880-х годов, конские переписи дают чрезвычайно быстро растущую абсолютную убыль крестьянского рабочего скота. М. Покровский приводит пример Орловской губернии, где количество лошадей всего за 11 лет (трети жизни одного поколения) снизилось почти на 20 %[231]. С 1896 по 1913 гг. общее количество скота (в переводе на крупный) на 100 жителей европейской России сократилось почти на 20 %[232].

Возникшая проблема фиксировалась даже в одном из официальных внешнеторговых отчетов 1913 г.: «Неблагоприятное положение животноводства отражается и на внешней торговле. Ввоз из-за границы живого скота и продуктов животноводства – сала и шерсти – достиг значительных размеров и преобладает над вывозом». В частности сала в 1911–1913 гг. ввозили около 2,5 млн пудов ежегодно, а вывозили меньше 1 % от этого количества[233].

И здесь русский крестьянин сталкивался с еще одной неразрешимой проблемой: Одной из особенностей России является крайняя неравномерность распределения угодий по двум ярко выраженным полосам – черноземной и нечерноземной. Причем каждая из этих полос имеет свои критические особенности.

Распределение угодий по полосам[234]

В центрально-черноземных областях, по данным А. Кауфмана, под пашню было распахано до 70–85 % всех угодий[235]. Согласно М. Веберу, «в областях земельного голода в Черноземье под плугом находится 9/10 земли, засеянных почти исключительно зерновыми. Скот здесь пасут по жнивью и применяют недостаточно удобрений. В результате растет залежь и падает плодородие. Средний валовой доход крестьянина по 34 губернским земствам составляет 11 руб. 78 коп. с десятины, а чистый доход – минус 7 руб., т. е. хозяйство убыточно»[236]. «В областях с нехваткой земли (крестьяне) именно по причине нехватки земли не имеют никакой возможности, вообще говоря, сделать какие бы то ни было накопления», – констатировал М. Вебер[237].

Казалось, в нечерноземной полосе дело с землей обстояло лучше. Однако, ввиду крайне низкой плодородности почв и жесткости климатических условий, Нечерноземье, по словам Л. Милова, «характеризовалось безнадежно нерентабельным земледельческим производством»[238]. Для русского крестьянина в условиях Нечерноземья «оставался один выход – резко снижать свое потребление», соблюдая «суровый режим очень скудного питания, жесткий режим экономии и т. д.»[239].

В Нечерноземье очень «дурного качества земля, которая не родит без удобрения»[240]. Именно поэтому, отмечал А. Кауфман, «в нечерноземной полосе решающее значение имеет отношении площади покоса к пашне, последняя требует определенного количества навоза, следовательно скота, следовательно дальше определенной площади сенокоса»[241]. «В нечерноземной полосе количество посева обуславливается количеством навоза, – вторил А. Энгельгардт, – «Необходимость удобрения так вошла в сознание каждого, что хозяин все свое внимание обращает на то, чтобы назапасить как можно больше навоза»[242].