Свет мой светлый - Владимир Детков

Не дотянуться ей, не стать никогда цветом-ягодой.

«Я с ним рассвет встречал», — сказал друг об одном малознакомом мне человеке. И это прозвучало, как «Я с ним в разведку ходил»… Там ом не подвел. И здесь — душу не смутил, не отвлек на себя, не помешал радости. Умножил ее молчаливым восхищением.

Хороший человек, надежный. Мирное испытание на товарищество выдержал.

Теряют только собственники… Те, кто себя в вещах копит. Переводите жизненный капитал в духовные ценности. Душа — надежнейшая из сберкасс: не утеряет, не «погасит». И проценты у нее самые высокие!

Глыба горя, упавшая в озеро души человеческой, неизменно вызовет обратный всплеск — жажду жизни, порыв творчества. И чем глубже это озеро-душа, чем тяжелее эта глыба-горе, тем могучее будет ответ.

Ночь давила со всех сторон — беспросветная, студеная, долгая. Встал посреди пути. Вдруг сделалось все равно: тут ли упасть и забыться от усталости и одиночества, или же двигать в свое «никуда»…

Но потеплел первым светом восток, и легче как-то стало, словно друг в угасающий костер подбросил полешек и они занялись на дремавшем жару.

И силы откуда-то взялись, и надеждой воспрянуло желание: «Шагать!»

Вдруг с грустью обнаружил, что время шагает быстрей моей мысли…

Конечно, это и объяснить можно: у времени одна заказанная дорога, а мысль мечется, ищет свои стежки-дорожки. Потому и отстает все чаще и чаще, натыкаясь на протоптанное и исхоженное, непроходимое и неодолимое…

Вот и получается, что по хоженой тропе уже гордость не пускает, а завалы иные одолеть — сил маловато, не накопил или истратил попусту.

Так и топчемся мы с ней на месте.

А время все дальше уходит размеренным шагом бывалого изыскателя и не оглядывается на нас, не уступит хотя бы коротким привалом.

За временем надо поспевать вовремя!

Тревожная ночь, когда же ты кончишься? Ни спать, ни сидеть, ни ходить. Закинул руки за голову, взял ее в тиски ладоней. Да разве руками боль остановишь?

А часы застучали над ухом в бешеном ритме, синхронно с толчками обезумевшей крови. У них своя боль: дробят время на секунды, не в силах ни на миг остановить его. Даже своей смертью!

Одно время — вне болей, вне смертей, вне сердца… И все мы — короткие, но счастливые гости его: с болью, с жизнью, с сердцем.

«Один человек не делает тропы» — утверждает народная мудрость. Ну как не дерзнуть на исключение! И я стал прокладывать по целине парка новое окончание тропинки. Каждое утро ступаю десяток шагов по траве. Мне жалко мять траву, ноги невольно робеют, опускаясь на свежую зелень, но дух экспериментатора одолевает, не дает отступить.

На последнем шагу к тротуару растет сочный подорожник. Всякий раз я подминаю его стрелы, но на следующее утро он, как ни в чем не бывало, встречает меня стоя.

И стойкость эта радует меня куда больше, чем очертания будущей тропы.

Бывают характеры сродни человеку, рубящему сук, на котором он сидит… Сомнения в нем до топора доросли и подвергают все вокруг себя жесткому «испытанию»… Да какое ж дерево против секиры устоит? Проходит время, и, подрубленное, сбрасывает оно неразумного «испытателя» на землю. Но по странной закономерности тот бранит не топор свой, а сук — «слабый, непрочный, предательский»… И случись ему новую опору обрести, он, после минутного восхищения ее неодолимостью, снова принимается за свое.

Щепка за щепкой — и лес тает. А уж дерево… Снова падает упрямый человек и ушибается. И вновь винит сук, все больше «убеждаясь» в ненадежности рода людского.

Несчастный характер. Хоть бы раз промахнулся да по пальцу себя тюкнул: быть может, тогда… Хотя нет, навряд ли — всю боль свою он все равно на чужой счет спишет.

Ноябрьская капель с туманом уже с утра невидимой молью подтачивает свежие шубки снега. Во дворе детсада девочка трех-четырех лет хочет спасти его и уверяет отца, что если калитка будет закрыта, то снег здесь не растает.

Отец улыбается и с высоты своего возраста без труда рушит эту несостоятельную гипотезу. Но малышка стоит на своем. По ее убеждению, снег «тают» наши ботинки (!), а «человеки», как известно, сквозь закрытую калитку не проходят.

Поразительное открытие! И вытекает оно из конкретного опыта. Всем знакома судьба снега на тротуаре: кашица — жижица — лужица… Маленький защитник прекрасного дает урок нравственности. И напрасно взрослый снисходительно смеется.

Необычная мысль, идея, высказанная заведомым «неавторитетом», порой нам кажется детским лепетом, и мы усмехаемся их чудачествам, не подозревая, что сами в ту минуту уже топчем снег…

Задолго до рассвета за окном гудела лишь механическая тишина — далекий вокзал да близкий цех завода в голос с урчащей где-то машиной.

Но стоило мне зажечь свет, как тотчас рядом в саду чуть раньше обычного цвиринькнула синичка и словно за ниточку потянула другие голоса.

Всполошился одинокий городской петух.

Пощелкал сонно скворец…

Кажется, я «включил» рассвет чуточку раньше.

Поезд тронулся.

— Проходите, проходите, чего размахались… Добро бы девке…

— Так ведь друг…

— Знаем мы этих друзей… Пока на столе бутылка стоит, — ворчливо продекламировала огромная проводница, оттирая меня в глубь тамбура.

— А тебе что, заложило — столбы посчитать хочешь? — с еще большим жаром атаковала она в спину повисшего на поручнях парня.

Тот последний раз помахал рукой отставшему перрону и оглянулся, весь озаренный счастливой улыбкой.

— Любовь, — произнес он так, словно назвал высшую причину, допускающую исключения даже в правилах по технике безопасности…

— И-и-их! — презрительно протянуло недоброе существо в железнодорожной форме. — Любо-вь. Отвернется только и другому подмигивать начнет… Да и ваш брат хорош. Дай только за семафор умотать…

Что это — зависть? Природная желчь или «сверхтрезвый» взгляд на вещи? Сразу и не ответишь. Какая-то дикая смесь всего поганого, походя извергнутая с той же поганой целью — душу отравить.

«Бутылку на столе» я пропустил мимо ушей, ухмыльнувшись, — мой друг непьющий.

А парень ошарашенно отстранился и, не найдя, что ответить, лишь покачал головой. Весь вечер он, мрачный, просидел у окна, вглядываясь в летящую тьму…

Под окном, возле серых «Жигулей» нашего нового соседа, лежит в снегу раскрытая книга. Ну, думаю, забыл на капоте свой справочник автолюбителя, а он и сполз в снег.

Но вот вышел сосед, играя ключами, мельком глянул на книгу, потом вверх: с какого окна могла вылететь, беспризорная, (любознательный!), и преспокойно сел в свой «комфортейбл». Долго прогревал мотор (заботливый!) и наконец укатил…

А книга осталась мокнуть в снегу.

Выбежал на выручку — «Хрестоматия по педагогике»…

И зачем такие совпадения!

Человек, которому «все равно», так же опасен, как мчащийся автомобиль без тормозов. Беда, если он порешит одну лишь свою судьбу. Но гибельная инерция «все равно» может занести его и на другие жизни.

В такси подсела девушка. Окинула нас невидящим взглядом и, обронив едва слышное: «До Садовой, пожалуйста», осторожно прислонилась к сиденью, вся переполненная чем-то важным и светлым. На лице ее, согретом потаенным чувством, жила улыбка, обращенная, должно быть, туда, откуда девушка только-только пришла…

Нам было не по пути, и шофер хотел сказать это, но, взглянув на нее, промолчал, плавно отпуская машину на скорость.

Девушка была прекрасна своей затаенной радостью, и ею бы только любоваться тихо, «про себя», со стороны, но спутники были назойливы. «Откуда и куда? Как зовут? Едем с нами…»

Но все вопросы и предложения мимо летели — девушка просто не слышала их… И ребята скоро притихли до уважительного молчания. Они сами напомнили водителю, куда завернуть, иначе бы отрешенная пассажирка катила себе до самой «бесконечной» остановки… Ребята весело пожелали ей «не заблудиться», а она невпопад ответила «пожалуйста». И не ошиблась — трижды мысленно сказал ей «спасибо»…

Соседка, молодая вдова, вернее, покинутая, по вечерам и выходным дням часто давала полную волю проигрывателю. И взбухал дом от громких песен. Они были грустными, «разлучными». А одну «завсегдайку» даже заучил четырехлетний соседкин сын Саша и, копаясь в песочнице, распевал:

Пройдут дожди…Солдат вернется, ты только жди…

Но однажды тишину воскресного утра нарушил бодрый голос Утесова: