Царевна для Ворона (СИ) - Полынь Кира Евгеневна

Знать бы только причины столь лютой ненависти.

Ладонь скользила по моему телу от живота до груди, аккуратно обрисовала полукружия кончиками пальцев и, мазнув по ключицам, сжалась на горле.

— Ненавижу тебя, Тарн! Ненавижу! — Прорычал мне в лицо, склонившись слишком близко, и с силой толкнулся бедрами, буквально вдавливая твердую плоть в мое нутро.

Хрипло вскрикнув, выгнулась дугой, чувствуя боль чувствительной кожей, пропадая в ней, растворяясь. И если бы не врожденное упрямство и решительность выжить в этой войне, я бы заплакала, но вместо этого впилась в воротник строгой рубашки, притягивая мужчину к себе:

— Я Альба Сортэн… Ты сам меня такой сделал…

Утробно зарычав, отпустил мое горло и сразу же сдавил бедра, притягивая их к себе, чтобы проникнуть глубже, сделать больнее.

Глава 14

Ворон

Брал ее и зверел с каждым движением все сильнее.

Это проклятие. Я знал, что так может случиться, сам шел в бездну, ощущая, как сладко пахнет кожа этой твари, что посмела присвоить себе мое имя. Я проигрывал бой — вновь. Поддался на провокацию, даже не надеясь выбраться из этих оков.

Пропал. Черт!

Даже вдавливая ее тонкую спину в столешницу, зная, что причиняю боль, не мог остановиться, не мог позволить себе дать ей понять, что ослабел. Что эта маленькая дрянь сводит меня с ума, одним своим видом погружая в дьявольскую агонию.

Гладил ее грудь, сочную и белую, кусал косточки ребер и ключиц, слыша, как тяжело дышит, и давление понемногу спадает, позволяя вдалбливаться еще глубже в горячее пульсирующее лоно.

Она была мокрой.

С каждой фрикцией все сильнее оглаживая мой член смазкой, позволяя каждым сантиметром ощущать нежность стенок. А мне стало противно…

Я представлял, как грубо буду брать ее каждый раз, когда захочет мое больное сознание, издеваясь и пользуя на свое усмотрение, но красноватые отпечатки моих пальцев на ее теле приводили меня в бешеный трепет, словно раненого дикого зверя.

Мне было противно от себя самого. Противно от того, во что я превратился, движимый своей ненавистью к этой девчонке, что коротко вздрагивала и прикусывала губы, не смея открыть глаза.

Но может, это не ее вина?..

Нет! Очнись, Ворон! Тебя окрутила паршивая Тарн?!

Вышел и отшвырнув от себя сладкое, распластанное по столу тело, отступил и тут же сорвался назад. Рывком перевернул ее и животом придавил к столешнице, надеясь, что так будет проще. Не видеть ее лица, не смотреть на темные брови со сведенными к переносице дужками.

Но нет. Легче не стало.

Стоило увидеть два синеющих отпечатка на пояснице, что обещали растечься синяками, как нутро рухнуло вместе со мной. Не сдержавшись, прижался губами к израненной коже.

— Ненавижу тебя.

Такая маленькая, слишком хрупкая.

Птичка. Не ворона, а маленькая серая сойка, у которой слишком маленькие когти.

Сжимал ее замершее тело в руках, не в силах прекратить рычать и тереться о ее кожу, пропитываясь сладким ароматом и теряя голову окончательно. До тумана, до пелены.

— Аааах… — тихий выдох дернул мою реальность в сторону, и я поднялся, прижимаясь к мягким полушариям ягодиц с ясным намереньем довести ее до конца.

Я проиграл этот бой. Как и прошлый.

Но это сладкое поражение.

Пальцами пробежался по влажным припухшим складочкам, раздвигая их в стороны и массируя упругий, но плотный бугорок, замечая, как дернулись хрупкие плечи.

Нет, Тарн, это не конец. Это не все, что я могу, ты не знаешь и десятой доли того, как я могу подбросить тебя на небеса и погрузить в ад!

Продолжая поглаживать самое чувствительное место на женском теле, приставил член и головкой погладил вход, слыша, как она замерла и задержала дыхание.

Даже не видя ее лица, не рассматривая, словно больной, каждую ее эмоцию, я мышцами ощущал страх и собственный голод.

Я боялся сломать и только по этой причине плавно толкнулся вперед, заставляя девчонку хрипло застонать, пряча свои озера под веками. Потянул на себя, заставляя подняться, и уложил на собственную грудь.

— Ты моя Тарн, и я сделаю с тобой все, что захочу, поняла меня?

— А что… хочешь сейчас? — хрипло, но все же осмелилась спросить.

Глупая. Глупая. Не провоцируй меня! Не зли!

— Брать тебя. Брать так, чтобы ты просила пощады! — Насадил ее до конца и едва не кончил, сдерживаясь до треска в мышцах, до хруста в костях.

Это опасно. Нужно было бы прогнать ее, спрятать на краю света, как можно дальше от себя, но я не смог. А теперь, познав ее, увидев, не мог себя заставить избавиться от нее.

— Ты моя, Тарн. Моя!

Я хотел бы, чтобы это было правдой, но мне точно только показалось тихое, как шелест листьев: «Дааааа».

Глава 15

Вновь вдавил грудью в стол, двигаясь так голодно, резко и отчаянно, что перед глазами растеклась серая дымка. Под кожей хрустели мышцы, заставляя чувствовать себя надломленной, на грани провала, но губы предательски коротко выдыхали с каждым новым толчком, с каждым новым движением.

Рывок, и край столешница врезается в бедра до стонущей боли, что нарастала все круче и больше, будто снежный ком. Сильные пальцы впивались в кожу с такой силой, будто мужчина хочет меня пронзить, порвать, растерзать на куски.

Но мне до глупого просто давалась эта страсть…

Не терзала испугом резкость и одержимость, кружила голову пьяная дымка, закручивая в водовороте чужих эмоций. Ворон отрывался, выплескивал на меня свой дикий огонь, но почему-то кожу не обжигало, не варило в этом котле, лишь играясь.

— Ненавижу тебя… — прошептал за спиной и, противореча своим словам, сжал ладонью грудь, мягко покручивая сосок и гладя его шершавой подушечкой.

Близость с ним — как игра на лезвии. Шаг вправо или влево, и падение на стальные копья с заточенными краями гарантировано. То перья, то ножи…

«Даже железо гнется от пера», — всплыли в памяти слова отца. Как назло, мое тело пронзила сладкая судорога, заставляя выгнуться ЕМУ навстречу, запрокинув голову с громким криком.

— Моя, — прошептал обезумевши и хрипло зарычал, насаживая мои бедра до упора, до предела, до боли.

Но чем ближе был мой личный край к пропасти, тем слабее становились вмятые в кожу пальцы. Они больше не приносили точечную боль, отпуская из своего плена. Полутоном, едва ощутимо погладили и исчезли.

— Убирайся, — прорычал над моей головой, резко одергивая задравшуюся юбку вниз. — Убирайся!!!

Сладкий туман перед глазами со звоном треснул, как разбитое стекло, и осыпался острыми гранями на каменный пол. Закрывая голую грудь руками, опрометью бросилась к дверям, не дожидаясь развязки его бешенства, и дернула ручку, убеждаясь, что проход закрыт.

Тарелка со звоном разбилась рядом с моей головой, запущенная в стену, и я испуганно всхлипнула, оборачиваясь.

Ворон стоял, опираясь ладонью на край стола. Его грудь тяжело подымалась с каждым вздохом, растрепанные темные волосы чернотой упали на лицо, а смятая и задранная рубашка как-то жалко свернулась комком на каменном торсе.

Он сверлил взглядом стену, стараясь унять злость, взять себя в руки, но вместо этого склонился над столом, запуская следующую тарелку в стену. Остатки еды вперемешку с осколками разлетелись в разные стороны, и один, особенно меткий, ударил меня четко в шею, разрывая кожу тонкой полосой.

Ему хватило одной моей капли крови, чтобы отбросить в сторону свое бешенство и настигнуть, прижимая к дверям спиной. Нависнув сверху, Ворон вдыхал аромат крови часто подрагивая крыльями носа и пронзая темнотой черных глаз.

— За что ты так со мной поступила? — убито прошептал, сдвигая волосы в сторону и открывая вид на стекающую капельку крови, что собралась в круглую бусинку и скользнула вниз, оставляя после себя яркую дорожку. — За что так порвала?!

Жесткими пальцами отвернул мое испуганное лицо и припал губами к порезу, кончиком горячего языка собирая багровую дорожку. От этого дикого жеста обжигающая волна зародилась на кончиках пальцев, чтобы стрелами добраться внутренностей, затопить меня черной волной похоти и заставить, закрыв глаза, шумно задышать.